«Мертворожденная» Стратегия-2030. Что мешает власти представить образ России через 15 лет?

Стратеги со времен Грефа

Особое проклятие России – постоянный поиск национальной идеи (президент Владимир Путин недавно предложил новую версию – патриотизм) и бесконечные попытки нарисовать образ будущего. Если идея больше про веру неутомимых кризисами граждан, то образ требует созидания и стремления, которым должны заниматься чиновники. Чтобы согласовать с генеральной линией тысячи региональных и локальных планов развития, в 2014 году зампред ВЭБа Андрей Клепач добился принятия закона о стратегическом планировании.

Кто бы мог подумать, что в 2016 году это поставит перед правительством Дмитрия Медведева непростую задачу. Предыстория разработки и принятия стратегий социально-экономического развития насчитывает, как минимум, две попытки закрепить государственным документом твердый курс на реформы. Первый образчик – «Стратегия 2010», готовившаяся под руководством Германа Грефа, перед программной частью утверждала: «Проблемы экономики лежат во внеэкономической плоскости». Посчитав неуместным лаконичный вердикт, правительство приняло ее без меткого замечания, объясняющего природу неконкурентоспособной экономики.

К 2008 году подоспело новое издание – «Стратегия 2020». Для либеральных экономистов (большинство авторов стратегических программ работают в Высшей школе экономики, Российской экономической школе и РАНХиГС), участвующих в написании документа, это была возможность помечтать за гонорар. К примеру, «Стратегия» утверждала, что уровень благосостояния россиян к назначенному сроку – 2020 год – достигнет показателей развитых стран. В этой связи примечательно, что долгосрочный прогноз под многостраничный документ приняли лишь пять лет спустя, когда экономическая действительность окончательно развеяла грезы.

Наконец, сработал «закон Клепача»: согласно вступившему в силу положению, к лету этого года правительство должно представить «Стратегию 2030». Однако не одному кабинету министров требовалось проявить законопослушность – иерархия стратегических документов предполагает, что общее видение будущего страны президент задает в своих ежегодных посланиях, опираясь на стратегию национальной безопасности, которую готовит Совбез России, и Концепцию долгосрочного социально-экономического развития – прерогативу правительства. Совбез долго не тянул и уже к 31 декабря 2015 года обрисовал контуры всевозможных угроз, в числе которых есть и экономические, например падение ВВП на душу населения. Заминка вышла пока только у правительственных чиновников.

«Мертворожденная стратегия»

На Гайдаровском экономическом форуме в январе этого года министр экономического развития задался целью убедить собравшуюся публику в тщетности любых долгосрочных стратегий и прогнозов: «В долгосрочной перспективе мы все умрем», – шутил Алексей Улюкаев. «За 30 лет либо эмир умрет, либо ишак, либо я», – напоминал он слова Ходжи Насреддина. Но мнение о том, что планировать на десятилетие вперед тяжело и очевидно не нужно, не отменяет действие закона. Россия 2030 года – «это страна, в которой никого не будет интересовать вопрос, сколько сегодня стоит нефть и какой сегодня курс доллара к рублю», – смело заявлял Улюкаев, озвучивая главную озабоченность правительства на текущий момент.

Ради того, чтобы все-таки узнать, какой будет Россия через 15 лет, на XIII Красноярский экономический форум (КЭФ) 18-20 февраля приехало небывалое количество участников – 6,5 тыс. человек. Ожидалось прибытие Медведева с антикризисной стратегией правительства на 2016 год. Но ее подготовка забуксовала еще в конце января: сроки сбора предложений от министерств и ведомств дважды продлевали, несколько раз рабочий набросок обсуждали на заседаниях, корректировали, отправляли на доработку, наконец, окончательное принятие плана отложили с 18-го на 29 февраля, но поговаривают, что он не будет утвержден до апреля.

Естественно, учитывая бюрократические обстоятельства, Медведев предпочел более важные дела разговорам на форуме. Заменить его направили вице-премьера Аркадия Дворковича, который сразу признался, что вопросами стратегического планирования не занимается. Обсуждение будущего страны сделалось еще менее актуальным после того, как «министр без портфеля», глава «открытого правительства» Михаил Абызов заявил: «Стратегии никто не видел».

«Минэкономики, как обычно, внесет многотомный проект к сроку по принципу „за все хорошее и против всего плохого“ без обсуждения с экспертным сообществом, и это ни к чему не приведет», – сделал свой прогноз Абызов, назвав будущую стратегию «мертворожденной». Он объяснил, что документ должен отвечать на «простые вопросы»: что будет с судебной, пенсионной и образовательной системой. При этом она должна быть «компактной и понятной», в том числе для граждан.

Заочно министру «открытого правительства» отвечал замминистра экономического развития Олег Фомичев (Улюкаев проигнорировал мероприятие). Он постарался снять ответственность за стратегическое целеполагание не только со своего министерства, но и с правительства в целом. «Заказчиком этой стратегии должен выступать президент», – сказал Фомичев.

Впрочем, о том, насколько министры расположены «рисовать» Россию 2030 года на бумаге, говорят два факта. Во-первых, в преддверии показательного форума в Красноярске Минэкономразвития упразднило департамент стратегического планирования, отправив на улицу 31 сотрудника и объяснив это распоряжением премьер-министра о сокращении числа чиновников. Во-вторых, Белый дом хочет отложить разработку стратегии до конца 2017 года и просит Госдуму принять соответствующие поправки к «закону Клепача». На это же намекнул и Дворкович, рассуждавший о длине политических циклов для реформ и преобразований и давший понять, что кабмин берет в расчет лишь ближайшие два года, то есть закладывается до президентских выборов 2018 года.

Но электоральный цикл – не оправдание. В прошлом году правительство перешло с трехлетнего бюджета на однолетний, сильно сократив горизонт планирования. А сегодня, в ожидании отскока нефтяных цен вверх, не может уже справиться с антикризисными мерами на год, которые представляют собой банальную раздачу денег конкретным отраслям, причем, без какой-либо долгоиграющей стратегии. Для осуществления плана по борьбе с кризисом Минфин предлагает попросить средства из президентского резерва (130 млрд руб.), поскольку в бюджете денег нет.

Реформы пятнадцатилетней давности

«Эффективное соединение рынка и плана» (чем призвана стать «Стратегия 2030») тоже оказывается принципиально невозможно без существенной финансовой подпитки. Правительственные чиновники считают, что эксперты должны трудиться над концепцией будущего страны за зарплату на основном месте работы, и это мало кого вдохновляет. Пока есть лишь министерские предположения, что энергетика и машиностроение – то, на что ставит Россия – могут измениться в следующее десятилетие столь радикально, что прогнозировать перемены чиновники не в состоянии. Оптимистичный и предельно расплывчатый сценарий, озвученный вице-премьером Дворковичем, выглядит так: Россия сможет обогреть, накормить и обучить всех желающих, чем и заслужит достойное место в мировом разделении труда. Но на стратегию это не похоже.

Главный вопрос, на который должен отвечать столь важный документ – какой должна быть российская экономика к 2030 году? Если исходить из реалий последних 16 лет, то это будет не инновационная и сверхсовременная экономика. Адаптация, приспособление, подстраивание – вот те качества, которые больше всего ценит российское руководство, привычно сетуя на неблагоприятную внешнюю конъюнктуру. В рост, особенно стремительный, высокий и устойчивый не верит никто (министр Улюкаев в начале кризиса пессимистично замечал, что при жизни его поколения высоких темпов роста уже не будет). В правительстве больше спорят о прохождении «дна» или о том, что оно еще предстоит. В этом проглядывается желание зафиксироваться, обрести стабильность и дальше тихо плыть по течению.

Все предыдущие стратегии неизбежно показывали, что у власти нет политической воли для осуществления реформ. Они использовались как инструмент для выпуска пара у экспертного сообщества и неоднократно разочаровывали авторов смелых идей полнейшим отсутствием их реализации. В центре «Стратегии 2020» рассматривался рост уровня благосостояния россиян, но издержки кризиса 2014 года, вызванного сочетанием экономических и политических причин, президент и правительство полностью возложили на граждан.

По словам замминистра финансов Максима Орешкина, дальше будет все сложнее «делить маленький пирог» на всех и отмечает, как достоинство российской политики, «адаптацию к новой реальности», вызванной сменой энергетических циклов, в частности понижением цены на сырьевые товары. Но цена адаптации это инфляционный и девальвационный шок, ведущие к обнищанию населения. Орешкин говорит о необходимости увеличивать объем частных инвестиций в экономику, чтобы раскачать экономический рост, а параллельно правильным словам из хорошо обставленных кабинетов Минфина идут посадки предпринимателей.

Почему так происходит? Потому что система госкапитализма, основанная на нефтяной ренте, в глубоком кризисе, заявил на КЭФ предприниматель Олег Дерипаска. Но менять изжившую себя модель в политическом руководстве никто не собирается: повестка реформ за последние 15 лет не изменилась, и вместо «Стратегии 2030» можно было бы вернуться к пунктам «Стратегии 2010» и, наконец, реформировать судебную и правоохранительную системы и защитить право собственности. Однако пока у государства есть стратегия национальной безопасности, но нет стратегии социально-экономического развития.

Если так будет продолжаться и реформы не последуют, то экономика России до 2030 года будет расти темпом 1-1,3% ВВП в год и вырастет всего на 13% (рост за 2011-2013 годы). И только к 2025 году зарплаты вернутся на уровень 2014 года. В Минфине хотят верить в лучшее, но Россия уже идет по инерционному пути развития и чтобы свернуть с него, у страны нет главного. «У нас есть воля. У нас есть сила. У нас нет силы воли», – вспомнил слова церковного владыки Андрей Клепач, обосновывая необходимость стратегического планирования. Но дело, как мы видим, далеко не в нем, хотя и в нем тоже.