Владимир Путин: вне политики

Согласно второму докладу холдинга Minchenko Consalting «Политбюро 2.0», который подготовил руководитель холдинга Евгений Минченко совместно с коллегой Кириллом Петровым, российская элита положительно рассматривает участие Владимира Путина в президентских выборах 2018 года. Но в качестве запасного варианта в ближайшее время так же возможен запуск «гонки приемников». Сегодня, по мнению экспертов, она уже проходит между премьером Дмитрием Медведевым и его замом Дмитрием Рогозиным. В перспективе, говорится в тексте доклада, включившись в политическую борьбу, пост премьер-министра до 2018 года может занять один из выбранных губернатор.

В подобном развитии событий, прежде всего, нужно отметить, что конкуренция начнется в лоне самого, так называемого, «политбюро». Но субординация в отношении Владимира Путина сохранится, а его абсолютная власть не будет оспариваться политическими конкурентами. При этом корпоративный дух Кремля предполагает конкуренцию без открытой конфронтации. Примерно так же, как это некогда было устроено в Госдуме, где происходила имитация оппозиции в лице сконструированных и подвластных Кремлю партий. Создается впечатление консенсуса в том, что раскол властных элит может в целом навредить имиджу российской власти. Этого, по-видимому, не хочет и сам Путин.

Таким образом, президенту удается закрепить статус solus rex и пребывать над схваткой с момента его третьей инаугурации, отмеченной обезлюженными улицами Москвы и вхождением без сопровождения в Большой Кремлевский дворец. Политическая конкуренция не выйдет из берегов и будет управляемой, не говоря уже о том, что в своем одиночестве Путин продолжит нагнетать интригу по поводу своей кандидатуру в 2018 году. Но именно отстраненность, как главная черта поведения Владимира Путина, ставит множество вопросов о будущем России, которое до сих пор обходится без политической полемики и публичного обсуждения. Усиливается ощущение бесконечно повторяющегося прошлого, которое российский историк Лев Лурье выразил, сказав о воспроизведении Путиным уютного и комфортного для его юности и молодости времени конца 1960-х начала 1970-х годов.

Американские ученые из Брукингского института (Brookings Institution), считающегося важнейшим аналитическим центром США, Фиона Хилл и Клиффорд Г. Гэдди написали статью о множественной личности Владимира Путина. Как это ни странно, американцы предпочитают знать, с кем имеют дело и не ограничиваются противоречащими мнениями президента США Джорджа Буша, сказавшего о российском президенте «Я посмотрел ему в глаза и увидел, что это очень прямой и честный человек», и политика-республиканца Джона Маккейна, обыгравшего это выражение после встречи с Путиным как: «Я посмотрел в глаза Путину и увидел там три буквы – КГБ». По мнению ученых, у Путина наблюдается, как минимум, шесть идентичностей. Может быть, поэтому российская журналистка Маша Гессен назвала неавторизованную биографию политика «Путин: человек без лица». Стоит отметить, что эта книга так и не вышла на русском.

Тем не менее, каждый из образов Путина помогает ему находиться у власти. Но постепенно когда-то точно попавший в свое время политик теряет власть над его ходом и тем труднее ему отвечать на вызовы современности. Первым образом Путина, по версии Хилл и Гэдди, можно считать роль государственника. В 1999 году его избрание на пост президента России было поддержано элитами, уставшими от десятилетия хаоса и хронической слабости государства. С этого момента он становится символом стабильности. Так же как и подавляющее большинство населения Путин в личном выборе всегда делал ставку на выживание. Эксперты пишут, что он перенес эту идеологию «сурвивалиста» с личного уровня на национальный. Но на самом деле это скорее еще одно совпадение с духом страны и ее историей.

Владимир Путин как бывший идеологический работник определенно является носителем набора мифов насчет особого положения российского государства. Очевидна связь опыта, который пережили его родители в блокадном Ленинграде, и идеей осажденной крепости, архетипического сюжета по Борхесу, который зачастую оправдывает авторитарные режимы. Поэтому для Путина особую важность имеет то, что его мышление и действия вписываются в российскую историю. Так, американские ученые считают неслучайным, что заявление о намерении баллотироваться на третий срок Путин сделал 18 сентября 2011 года. В этом, конечно, поровну ложной значимости и игрового элемента, но заявление прозвучало в день, когда исполнилось 100 лет со дня смерти государственного деятеля и реформатора Российский империи Петра Столыпина. Путинская система в целом завязана на ностальгии и подтверждает собственную легитимность на материале большой истории, будучи вписанной в поле ее прецедентов. Отсюда Сталинград вместо Волгограда, вмешательство в личную жизнь граждан, разбор кто какой сексуальной ориентации и возвращение института прописки.

Как бы то ни было, уважают Путина не за это. Нищая в 1990-е годы страна только при Путине смогла расплатиться по накопленным за время правления Горбачева и Ельцина государственным долгам. Появился стабилизационный фонд, страхующий экономику от падения цены на нефть, накапливаются стратегические запасы продовольствия, нефти и газа. В этом чувствуется предкризисное ожидание, которое американские эксперты соотносят с личностью Путина и его психологическими особенностями. Но если так и есть, то он лучший выразитель чаяний народа. При этом еще одна идентичность Путина – роль чужака. Нигде не свой, он даже в родном КГБ никогда не выделялся и крайне медленно поднимался по карьерной лестнице. Но именно благодаря этому качеству и опыту работы вице-мэром Санкт-Петербурга, когда он блестяще проявил себя, используя рычаги давления на бизнесменов в виде компроматов и личной информации, в 1996 году его пригласили в Москву бороться с зарвавшимися предпринимателями.

В России давно сложилась нелюбовь к тем, кого Путин призывал «мочить в сортирах», что он фигурально делал до своего президентства в качестве полезного чекиста при власти. Неудивительно, что и здесь настроения большинства тоже совпали со взглядами президента. В роли агента-куратора Путин нашел приемлемую для России пропорцию между частной и государственной собственностью. Так, российские предприниматели часто обременены долгом не перед обществом, а перед государством. И с последствиями этой логики теперь, когда Россия должна прыгнуть со 112-го на 20-е место рейтинга Всемирного Банка Doing business, пытается бороться омбудсмен по правам предпринимателей Борис Титов. Но нельзя забывать, что координаты общей системы некогда задал незаметный агент-куратор Санкт-Петербургской мэрии.

Последней идентичностью Путина Хилл и Гэдди называют роль рыночного политика. По их словам, Путин понимает ущербность госсобственности и недостатки центрального планирования. Свободный рынок, хотя и кажется ему хищнической игрой на слабостях конкурентов, тем не менее, нравится Путину больше госкапитализма. Но в этом моменте одна идентичность накладывается на другую, из чего выходит противоречие. Бизнес все еще испытывает давление, а переход к либеральной экономике не находит прочных оснований. И все же, переступая через травму и накопив достаточно ресурсов, России как никогда необходима модернизация. Но именно одинокий, отчужденный и дистанцировавшийся от всех Владимир Путин с поддержкой большинства вобрал в себя всю невозможность ее проведения. Каждая из частей его многогранного политического образа отражает отдельно взятую проблему современной России. Презрение к предпринимателям, непонимание правил свободного рынка, ностальгия по большой истории и откладывание хлеба на черный день перед пугающей неопределенностью будущего.

Путин достиг настоящего могущества, будто материализовавшись из самых сокровенных желаний народа. Теперь же он вышел за скобки политической конкуренции, порвал с «креативным классом», вместо того, чтобы при его помощи и поддержке осуществлять модернизацию и подчинил себе церковь с ее божественной властью, естественно ограничивающей абсолютную власть монархов. Кажется, что последним препятствием для Путина и путинской России осталось неумолимое время. Если бы оно не шло, текущий идиллический момент был бы вечен. Но так тосклив.