«Рынок совершенной конкуренции» как ложная схема управления обществом

Конкуренция и конкурентоспособность являются важнейшими атрибутами любой модели социально-экономических систем. Конкуренция как разновидность состязательно-игровой деятельности индивида и отдельных групп людей среди себе подобных были присущи в разной степени всем известным мировым цивилизациям и государствам. Более того, наибольших успехов в культурно-политической экспансии достигли те этносы, которые включили ценности состязательного мышления в исходные религиозные установки собственного бытия. Классический пример расцвета Древней Греции, где культ состязательности породил легендарный институт олимпийских игр, как нельзя лучше подтверждают данный тезис.

В то же время каждая общественная система в разной степени опирается на стандарты индивидуалистской и коллективистской социальности как естественные формы существования своего социума. Индивидуалистический стандарт социальности характеризуется наличием частной собственности и свободы личности, приматом индивидуальных интересов над общественными. Как известно из мировой культуры и истории, дохристианские Древняя Греция и Рим, а впоследствии протестантские реформации в христианстве опирались именно на такие ценности развития. Успех англо-саксонской экспансии в мире и торжество капитализма в странах данной культуры до сих пор, по мнению западных обществоведов, являются непререкаемым доказательством правильности, естественности и безальтернативности индивидуалистическо-конкурентной парадигмы развития. Одно из последних великолепных исследований отечественного ученого В.Попова, посвященное причинам беспрецедентного исторического успеха стран Запада в наращивании материального благосостояния и преодоления так называемой мальтузианской ловушки роста, доказывает решающую роль насилия и разрушения институтов коллективистской социальности в этом процессе. «Западные страны преодолели мальтузианскую ловушку роста путем разрушения традиционных институтов (общины), что повлекло за собой рост неравенства, бедности и смертности, но также и рост доли сбережений и инвестиций в ВВП (за счет сокращения потребления) и ускорение экономического роста. Запад, таким образом, вырвался из мальтузианской ловушки не столько благодаря своей изобретательности, рожденной свободными университетами и правовыми гарантиями, сколько вследствие жестокости в переделе собственности, который позволил повысить норму сбережений, затрачивать больше средств на изобретения и реализовать эти изобретения «в металле» через рост инвестиций» [1, с.58].

Стандартам коллективистской социальности присущи такие ценности, как добродетель и благонравие, стремление к совершенствованию духовной стороны жизни, смирение и укрощение индивидуалистических интересов перед общественными. Состязательность и игра не выступают здесь столь важными механизмами общественного развития как в индивидуалистических обществах. В коллективистских обществах состязание принимает форму соревнования неантагонистического характера, направленного не на устранение соперника, а на совершенствование отношений в обществе. Страны православной культуры и отчасти католической и, возможно, мусульманской, в большей степени ориентируются на стандарты коллективистской социальности. Здесь социализация личности в большей мере обусловливается степенью общественного служения, а не достижением личного успеха. В таких обществах правовые нормы не являются столь отчетливыми регуляторами общественной жизни как в протестантских странах. Разумеется, гиперболическая форма коллективистской социальности была воплощена в опыте Советского Союза и других социалистических стран, однако российской православной цивилизации эта форма была присуща на протяжении всей истории. Как справедливо отмечает известный философ А.И.Субетто, «русский человек не может жить без идеала. Стремление к идеалу пронизывает духовную жизнь и экономическое поведение русского человека на протяжении всего последнего тысячелетия, оно входит в основания культуры, определяет особенности русской духовности и, соответственно, культурно-исторического архетипа» [2].

Реалии современного этапа цивилизационного развития человечества чрезвычайно актуализировали именно стандарты индивидуалистической социальности, т.к. в связи с повсеместным утверждением либерально-рыночных моделей с доминирующей идеей прагматического выживания в конкурентном окружении прочие модели поведения оказались за бортом внимания обществоведов и политиков.

Прагматизм и рационализм, сухой расчет и мобилизация возможностей, умение противостоять натиску конкурентов и оказывать встречный нажим – вот в чем заключается актуальный запрос практиков к теоретикам-обществоведам всех мастей. Президент В.В.Путин уже не раз произносил программные речи, в которых акцентировал внимание именно на вопросах конкурентоспособности различных компонентов российского социума, запугивая слушателей рассказами о «волке, который хочет есть». Действительно, необходимость уметь конкурировать с возрастающим количеством изощренных соперников выступает условием сохранения тех элементов национальной самобытности, из которых складывается национальная культура и цивилизация.

Экономическая хозяйственная культура всегда первой встречает орды завоевателей. Но если в древние и средневековые времена объекты материальной культуры (мечи, щиты, луки, стрелы и т.п.) сражались с «конкурентами» в непосредственной связке с носителями цивилизационного духа – лучшими представителями нации, то в наше время нации предпочитают сражаться только своими материальными продуктами или «торгуемыми» на мировом рынке товарами и услугами. А.Смит считал, что нашел способ нравственного усовершенствования человечества, когда объяснил всем предпочтительность разделения труда и торговли. Но на самом деле он отыскал наиболее предпочтительный для Англии того времени способ цивилизационной конкуренции, что блестяще подтвердила история ХIХ века. «Мировая фабрика» заполонила своими товарами добрую половину мира, ликвидируя или маргинализируя кустарно-ремесленнических производителей. И в наше время стройные ряды импортной бытовой косметики и потребительской электроники в любом супермаркете являются не только средством облегчения обывательского быта, но и олицетворением иноземных оккупационных войск. Если монгольские ханы присылали на Русь своих сборщиков податей, то современные «глобальные князья» присылают полчища товаров и высокотехнологичных услуг, покупая которые «русичи» уплачивают дань в виде нефтегазовой ренты. Одновременно происходит разложение и уничтожение элементов хозяйственной культуры в виде инженерно-технических школ, деловых традиций и обычаев, запоминающихся национальных брендов и пр. Например, кто сейчас вспоминает достоинства духов «Красная Москва», кто спорит о сравнительных преимуществах «Москвича» и «Жигулей». На наших глазах в последние годы произошло стремительное разложение немногих оставшихся духовных компонентов отечественной промышленной культуры.

Поэтому исследование места и роли конкуренции в экономической теории всегда и особенно в нынешних российских реалиях носит явственный политико-экономический и междисциплинарный характер, т.к. вскрывает реальные производственные отношения между обособленными социально-политическими группами людей, реализующийся в системе всей национальной духовной жизни и культуры. В то же время понятийный аппарат конкуренции в современной экономикс, отличающийся хорошо известными качествами внеисторичности, абстрактности и механистичности, не позволяет продуцировать те научные результаты, которые обладают реальной практической значимостью для управления экономикой России. Нельзя отрицать самоценность исследований конкуренции в русле неоклассики для определенных академических целей, однако настоящей практической нацеленностью отличаются те исследования, где авторы не оперируют инструментами, известными по учебникам микроэкономики. Например, результаты ведущегося уже много лет коллективом НИУ ВШЭ (форпостом неоклассической экономической теории в России) проекта исследования конкуренции и конкурентоспособности российских предприятий обрабатывающей промышленности [3], основываются на институциональной методологии и вопросы анкетного листа включали такие понятия, как «параметры инвестиционного климата», «юридические нормы регулирования рынка труда», «географическое положение предприятий» и пр., т.е. весьма далекие от абстрактной неоклассической теории в своей конкретности проблемы.

В ходе рассмотрения вышеупомянутых проблем исследования конкуренции применительно к задачам управления экономикой можно проследить корни двух основных философско-методологических подходов понятия «конкуренции» – неономиналистского и неореалистского [4]. Номинализм и реализм являются средневековыми традициями теоретизирования, основным содержанием которых был спор о единичном и общем. Представители реализма, среди которых был и хорошо известный любому экономисту Фома Аквинский, считали, что общие понятия существуют объективно, вне и до единичных вещей и до всякого познания их человеком. Реалисты превращают общие понятия в самостоятельно существующие объективные реальности, причем, чем более общим является понятие, тем реальнее его существование в качестве особой сущности. Общие идеи предшествуют единичному эмпирическому существованию и тогда отдельная вещь, рассматриваемая как совмещение концептуально постижимых характеристик, является вторичной конструкцией, в которой объединены результаты актов, фиксирующих каждую характеристику в чистом виде.

Номиналисты, яркими представителями которых были в частности Т.Гоббс, Дж.Локк, Д.Юм, утверждали, что отдельные объективно существующие вещи предшествуют общим идеям, поэтому познание начинается с непосредственного созерцания. Номиналистская традиция теоретизирования раскрывает мир не как сумму понятий, а как сумму единичных вещей и сущностей, которые могут быть лишь так или иначе описаны и прокомментированы. Латинское слово «Номен» – имя, лежащее в названии данной концепции, предполагает, что, поскольку имена не обладают никаким самостоятельным существованием вне и помимо вещей, то они могут присваиваться чему угодно. Номинализм предполагает также, что человек может непосредственно постигать только единичные вещи. Так Дж.Локк считал, что все существующие вещи единичны, но люди могут образовать общую идею, которая применима ко многим частностям, и этой идее можно дать название, но при этом не создается ничего нового, кроме нового имени.

По мере расширения тематики исследований, выявления новых отраслей знаний реализм и номинализм трансформировались соответственно в неореализм и неономинализм. Современные неономиналисты комментируют и объясняют то, что уже реально существует, они познают вещи, а не формы, порожденные умом, в то время как неореалисты предпочитают абстрактные формы – планы и схемы, которые они намерены превратить в жизнь.

Применительно к хозяйственной жизни неономиналисты полностью полагаются на действие стихийных сил экономики, провозглашая принцип невмешательства государства в систему стихийного управления «невидимой руки» рынка. Неономиналисты изучают конкуренцию только как стихийно складывающийся атрибут рыночного типа экономики. Базовой онтологической опорой неономинализма является концепция естественно-исторического процесса, для изучения которого важен плюрализм мнений, поскольку фундаментальная сложность объекта изучения не позволяет отдельному исследователю выработать единственно правильное мнение. Стихийность и безостановочное развитие естественно-исторического процесса предполагают и обусловливают ненужность государственного вмешательства. С точки зрения неономиналистов государственное регулирование экономики становится царством произвола, ущемляющего экономическую свободу, или «планируемым хаосом», нарушающим естественный ход событий. Не допуская целенаправленного влияния на ход конкурентных процессов, а лишь комментируя их, неономиналисты считают нужным подстраиваться под действие стихийных рыночных сил, ибо только в этом случае достигается наиболее разумный и рациональный выбор человека. Так, неономиналист Л.Мизес, описывая преимущества спонтанного рыночного порядка, употребляет понятие, введенное А.Смитом, «система естественной свободы»: «…система частных рынков порождает рациональные цены и координирует индивидуальные планы» [5, с.27]. Тем самым Мизес показывает, что стихийность выглядит более этично и даже эстетично за счет присущей ей изящности и стремления к свободе, чем система государственного принуждения. Однако не стоит забывать, что стихийность «системы естественной свободы» может легко превратиться в господство произвола сильного, причем неважно, какими именно путями он достиг превосходства над более слабыми соперниками.

Тем не менее, в контексте неономиналистской концепции конкуренция является той силой, которая обеспечивает прогрессивное развитие общества, поскольку, по мысли Ф.Хайека, конкуренция создает особое положение вещей, которого невозможно достичь в случае государственного вмешательства. Хайек подчеркивает существенную особенность конкуренции как «процедуры открытия»: «Конкуренция ценна как раз тем, что обеспечивает процедуру открытия, в которой мы не нуждались бы, если бы результаты конкуренции были предсказуемы» [6]. Именно принудительная сила конкуренции побуждает фирмы предпринимать энергичные усилия в области производства и сбыта товаров.

В рамках неореалистской концепции идеи и идеалы являются истинной причиной всех вещей, их свойств и отношений и одновременно их целью. Неореалисты полагают, что вещи и процессы являются репрезентациями понятий, и в соответствии с этим конкуренция выступает как сознательно осуществляемый процесс, воплощающий некую идеальную субстанцию. Поэтому неореалисты концентрируются на том, какую роль играют сознательные действия по отношению к различным сферам общественной жизни. Отсюда вытекает активное вмешательство государства в процесс создания институтов конкуренции и конкурентной среды, т.е. в центре проблем оказываются субъективные факторы конкуренции. Тем самым, сознательное выстраивание определенных планов происходит на основе априорного конструирования реальности.

Неореалистская концепция конкуренции предполагает создание собственных институтов конкуренции, законодательных актов, посредством чего устанавливается, какой должна быть конкуренция, что должно подлежать конкуренции, какие институты должны контролировать ход конкуренции и какие – её осуществлять. Неореализм в большей степени принимает форму предписания, как государство должно строить свою экономическую систему.

Для неореалистского подхода также характерна разработка разнообразных моделей конкуренции: совершенной и несовершенной, ценовой и неценовой, добросовестной и недобросовестной, и т.д.

Философско-методологические традиции неономинализма и неореализма в исследовании конкуренции воплотились в рамках экономической теории в два основных подхода – структурный и поведенческий. Некоторые авторы выделяют большее количество методологических подходов к конкуренции. Например, Ю.В.Тарануха наряду с двумя вышеупомянутыми называет ещё предпринимательскую, функциональную, эволюционную, марксистскую (воспроизводственную) трактовки конкуренции [7, с.13-18]. И в то же время он объединяет все кроме структурного подхода в рамках понятия «динамическая конкуренция», тогда как структурный подход соответствует понятию «статическая конкуренция» [7, с.19]. Данная агрегация доказывает, что предлагаемый нами в рамках данной статьи двусторонний подход, несмотря на обеднение некоторых мировоззренческих оттенков разных авторов, в целом правильно отражает суть всего спектра взглядов на конкуренцию в сонме теоретических экономических наук.

Неономинализм и неореализм растворены в рамках структурно-статической и поведенческо-динамической методологии конкуренции.

Современная неоклассическая теория – мэйнстрим экономической науки – рассматривает вопросы конкуренции в рамках структурного подхода, отводящего основное внимание вскрытию формально-математических аспектов взаимодействия компаний в рамках типовых рыночных структур. Как известно, все рыночные структуры подразделяются на рынки совершенной и несовершенной конкуренции в зависимости от набора типовых формальных характеристик данного рынка. При этом рынок совершенной конкуренции играет роль абстрактной модельной конструкции, идеально выполняющей миссию рыночной экономики как безупречной в научном отношении экономической системы, своего рода венце творения коллективного человеческого разума в сфере хозяйства. Научная привлекательность всеобщей конкурентной картины мира стала практически религиозной догмой [8] после признания теории общего экономического равновесия (ТОР) Л.Вальраса интеллектуальной вершиной неоклассики. Его желание создать строго научную позитивную экономическую теорию, освобожденную от нормативно-ценностной методологии, и вскрывающую безукоризненные с формально-математической точки зрения механизмы функционирования рынков завоевало огромную массу поклонников. Даже такие великие имена как Й.Шумпетер и Э.Чемберлин, доказавшие очевидную практическую неэффективность рынков совершенной конкуренции для технического прогресса и роста благосостояния, не поколебали «кальвинистские догмы» сторонников совершенной конкуренции. Все очевидные исторические факты, политико-экономические интересы, изощренные механизмы государственного регулирования экономики, геополитические хитросплетения и пр. неудобные для формально-математических моделей излишества отбрасываются как «несущественные частности» в деле построения строгой красоты абстрактных моделей. Подобно мальчику Каю из «Снежной Королевы», воспринимавшему мир только в свете строгой геометрической красоты безжизненных ледяных глыб, теоретики совершенной конкуренции и ТОР не желают рассматривать экономические взаимодействия в другом ракурсе, кроме формы кривой спроса на продукцию фирмы – горизонтальной или наклонной.

Парадоксальность и практическая бесполезность теории совершенной конкуренции для исследования настоящей конкуренции компаний, заключающейся в самой горизонтальной форме кривой спроса и отрицающей возможность ценовой конкуренции для любой фирмы (а неценовая конкуренция невозможна по исходным критериям данного рынка), объяснена многими альтернативными экономистами. Но отказ от структурного подхода к конкуренции означает крах более чем столетней империи неоклассики с отлаженными традициями, всемирно известными школами, антуражем нобелевских премий и прочими атрибутами общественного признания.

Именно поэтому более древний и естественный поведенческий подход к анализу конкуренции был отдан на откуп второстепенному маркетинговому направлению экономической науки. Поведенческий подход рассматривает конкуренцию как непосредственное соперничество, схватку противоборствующих фирм. Эмпирические особенности соперничества непригодны для построения абстрактных моделей и тем более для выведения абсолютной логической красоты законов общего равновесия рынков, являющихся истинным предметом высокой экономической теории. Ну, в самом деле, какова научная перспективность эмпирических исследований приемов конкурентной борьбы для построения настоящей науки с точки зрения сторонников ТОР? Примерно такая же, как польза от практической сметливости жены-домохозяйки, знающей на каких рынках самые дешевые и качественные овощи, для мужа, озабоченного проблемами объединения демократов на очередных парламентских выборах. Практически полезно и занятно, теоретически бесполезно и бессмысленно. Поэтому пусть эту поведенческую конкуренцию изучает маркетинг и другие «дисциплины», не претендующие на высокий теоретический статус.

Казалось бы, подобная точка зрения соответствует истине, естественному порядку вещей и научной картине мира. «Богу – богово, кесарю – кесарево». Однако здесь необходимо вспомнить, как, собственно говоря, формировалась знаменитая неоклассическая парадигма экономической науки, каковы онтологические и гносеологические предпосылки её становления. Как известно, базовая система ценностей этой парадигмы была заложена Адамом Смитом, являвшегося современником расцвета механики как самой «продвинутой» науки того времени. Законы механики представлялись классику олицетворением высшей научной закономерности, возможной в мире. Поэтому представление об экономике как безукоризненном механизме, состоящем из совокупности элементов строгой соподчиненности, прочно засело в сознании его последователей. А трансцендентальный по своей сути механизм «невидимой руки» рынка только лишь вселял дополнительную уверенность в А.Смита и его последователей, убежденных, что они соприкоснулись здесь с божественными законами мироздания, с божественной «механикой».

Еще в «Теории нравственных чувств», где Смит наметил контуры «невидимой руки», проскальзывают гениальные намеки на связь хозяйственной деятельности человека с нравственными установками, идущими от бога: «…когда мы следуем правилам, указываемым нам нашими нравственными способностями, то… в некотором роде принимаем участие в деятельности Божества и помогаем ему, насколько это зависит от нас, в выполнении плана (выделено нами – С.Т.), предначертанного его божественным промыслом» [9, с.167-168]. В другом месте этой работы Смит придает эгоистическим мотивам поведения «субъектов рыночной экономики» моральный облик, достаточный для соответствия критериям гармоничного общественного устройства: «Несмотря на свою алчность и свой эгоизм, несмотря на то, что они (богатые – С.Т.) преследуют только личные выгоды..., тем не менее, они разделяют с последним бедняком плоды работ, производимых по их приказаниям. По-видимому, какая-то невидимая рука заставляет их принимать участие в таком же распределении предметов, необходимых для жизни, какое существовало бы, если бы земля была распределена поровну между всеми населяющими её людьми» [9, с.195].

Поэтому А.Смит и не стремился формализовать в стройную логическую систему доказательств бытие конкуренции, воспринимавшееся им, прежде всего, чувственно, а не рационально. Великий классик не стремился создать науку о конкуренции, точно также как богословы не помышляют создать науку из Священного Писания, ибо не дано простому смертному понять Промысел Божий. «Ученый разделяет со своими современниками веру в наличие вечных, неизменных законов, определяющих поведение людей. Именно эти всеобщие принципы социального сосуществования индивидов и обретают у А.Смита смысл Провидения» [10, с.163].

В догадках, разбросанных по страницам "Богатства народов", просматривается группа условий, необходимых для совершенной конкуренции (у Смита - "свободной"). Однако увидеть их стоит труда, ибо они выражены, как правило, слабо, неявно, а отчасти лишь подразумеваются. Согласно Дж. Стиглеру, который взял на себя труд дать толкование набросков Смита, таких условий в «Богатстве народов» пять: "Конкуренты должны действовать независимо, а не в сговоре; число конкурентов, потенциальных или уже имеющихся, должно быть достаточным, чтобы исключить экстраординарные ходы; экономические единицы должны обладать приемлемым знанием о рыночных возможностях; должна быть свобода (от социальных ограничений) действовать в соответствии с этим знанием; нужно достаточно времени, чтобы направление и объем потока ресурсов стали отвечать желанию владельцев" [11, с. 301]. Таким образом, неономинализм А.Смита применительно к конкуренции выражен изумительно четко.

Диалектико-материалистический метод К.Маркса в вопросе конкуренции, по сути, лишь заменил смитовскую идею божественного естественного порядка на идею классовых интересов, оставив без изменений сам механизм и результат конкурентной борьбы. Более того, в научной системе К.Маркса идея совершенной конкуренции играла, пожалуй, более важную, чем у А.Смита роль. Она доказывала как соответствие стоимости общественно необходимым затратам труда, так и формирование цены производства как превращенной формы стоимости. При этом сам процесс конкуренции Маркс рассматривал в смитианском механистическом ракурсе. Если механизм конкуренции не работает, то немыслим процесс сведения индивидуальных затрат труда к общественно-необходимым (внутриотраслевая конкуренция) и не происходит усреднения норм прибылей (межотраслевая конкуренция).

Набросок концепции конкуренции, данный автором "Богатства народов", не был ни дополнен, ни оспорен в сколько-нибудь значительной степени никем из экономистов в течение длительного времени. Лишь в русле неоклассического направления развитие концепции (модели) конкуренции нашло свое продолжение. Это развитие было связано с изменением самого подхода к предмету. Если у Смита мир конкуренции – это чувственно воспринимаемая реальность, то у неоклассиков – реальность, мысленно представляемая (воображаемая). Иными словами, это уже не та конкуренция, которая существует в действительности и которую имел в виду Смит, но конкуренция идеальная, существующая лишь в воображении исследователя. Отсюда и определение "совершенная". Совершенная – значит возможная как ее идеальное состояние, которое обязательно (по определению) не совпадает с миром "земной конкуренции", а потому и не способное объяснять его.

До 1870-х гг. систематического осмысления конкуренции просто не было. Лишь последующие десятилетия принесли теоретический образ (модель) конкуренции, а к началу 20-х гг. XX столетия эта модель сложилась в окончательном виде и нашла свое место в экономической науке.

Наверное, первым, кто попытался представить конкуренцию с точки зрения ее внутренней организации, т.е. поставил вопрос о конкуренции в настоящем научном плане, был Ф.Эджуорт. Автор "Математической психики" (1881 г.) попытался дать точное определение совершенной конкуренции. Анализ Эджуорта оставил глубокий след в развитии теории конкуренции, к нему восходит ее типичная интерпретация в современной литературе.

Если условия Эджуорта изложить современным языком, то получится что совершенная конкуренция требует:

1. с обеих сторон рынка неопределенно большое число участников;
2. нет никаких ограничений, мешающих индивидуальному своекорыстному поведению;
3. полная делимость продаваемых товаров.

Все эти признаки входят в современный перечень свойств рынка совершенной конкуренции, излагаемый в любом начальном курсе экономикс. Л.Вальрас усовершенствовал механистический образ экономики, заимствуя достижения физики как самой бурноразвивающейся науки конца ХIХ – начала ХХ века. Именно увлеченность законами термодинамики в закрытой среде подтолкнула его к созданию конкурентного образа экономики, где все агенты противоборствуют друг с другом и тем самым поддерживают недостижимый иным способом тип равновесия, оказывающийся выгодным всем и каждому. Методологическую ошибку Л.Вальраса Ф.Хайек окрестил «сциентизмом». Вальрас впал в нее, прочтя еще в 19-летнем возрасте чуть ли не в один присест трактат физика Луи Пуансо "Основы статики", где описывается, как взаимосвязанные части физической системы удерживаются в равновесии действием противоположных сил. В этой книге была представлена картина взаимозависимости большого числа физических переменных, которые под влиянием динамических сил приходят в состояние равновесия относительно своего положения и траектории. Астрономия стала для Вальраса тем идеалом, к которому он стремился приблизить экономическую теорию. История доносит нам, что «Вальрас читал книгу Пуансо в течение нескольких дней и решил использовать ее как модель своей исследовательской программы. С этого момента целью Вальраса было сделать для экономической науки то же, что Пуансо сделал для физики и механики» [12, с.91]. Знаменитый историк экономической мысли Ш.Жид сравнивал систему общего равновесия Л.Вальраса с системой вселенной Лапласа, которого называли французским Ньютоном [13, с. 312].

Таким образом, возможно, определенную роль сыграли франкофонные чувства Л. Вальраса, его желание «разбавить» складывающуюся монополию англосаксов в экономической науке, реализовав эффект «французской синергии», доказав миру значимость французского научного потенциала в обеих науках. Но, разумеется, более серьезное объяснение методологического панфизикализма Вальраса заключается в существовании сложившейся в то время мощной волны методологического позитивизма, требовавшего применения методов физики с ее постоянством функциональных отношений и лабораторными экспериментами во всех науках, в том числе в экономической теории. Не случайно, теорию общего равновесия Л.Вальраса И.Шумпетер назвал "единственной работой экономиста, выдерживающей сравнение с достижениями теоретической физики".

Самая известная работа Л.Вальраса - "Начала чистой политической экономии или теория общественного богатства" - вышла в двух частях в 1874 и 1877 гг. Наиболее краткое и в то же время емкое определение чистой политической экономии Л.Вальрас дал в Предисловии к четвертому изданию (1900 г.) "Начал...": "Чистая политическая экономия – это, по существу, теория определения цен при гипотетическом режиме совершенной свободной конкуренции" [14, с.40]. Если ограничить чистую политическую экономию лишь определением цен при совершенной конкуренции, то легко прийти к выводу, что она является лишь частью математики. Его и сделал Л.Вальрас: "Если объектом математики в общем является изучение величин такого рода [измеримых – С.Т.], то теория меновой ценности есть в действительности отрасль математики, которой математики до сих пор пренебрегали и оставили ее неразвитой" [14, с.70]. Конечно, спешит оговориться Л.Вальрас, нельзя утверждать, что эта чистая наука представляет всю экономическую науку. Сила и скорость – тоже измеримые величины, но математическая теория силы и скорости не представляет всей механики. Но все же чистая механика должна предшествовать прикладной. "Аналогично, если существует определенная чистая экономическая теория, она должна предшествовать прикладной экономической теории; и эта чистая экономическая теория есть наука, во всех отношениях подобная наукам физико-математическим... Если чистая экономическая теория или теория обмена и меновой ценности, т.е. теория общественного богатства, взятая сама по себе, есть физико-математическая наука, подобно механике или термодинамике, тогда экономисты не должны бояться использовать методы и язык математики" [14, с.71].

Чувство принадлежности к великой методологической традиции подвигло Вальраса создать чистую экономическую теорию в виде разновидности «социальной математики», напрочь отказавшись и от социально-нормативных элементов и от генетико-каузальной методологии. Любой спортсмен-сноубордист ищет наиболее глубокого и гладкого снега, чтобы показать самые красивые прыжки, и того же самого хотят добиться укротители волн на океанских пляжах, и даже метатели копья ждут попутного ветра, чтобы показать чуть более лучший результат. Отчего же первопроходцам новой науки не позаимствовать теоретические результаты, осмысленные в виде методологических приемов, других, более старших и уважаемых наук, чтобы выделиться из общей толпы исследователей, в которой подавляющее большинство всегда принадлежит к когорте филистеров и апологетов традиций? Для К.Маркса диалектический метод Гегеля представлялся высшим достижением человеческого ума, недоступным для понимания подавляющему большинству ремесленников от науки. Для Л.Вальраса вышеописанное открытие Пуансо явилось прообразом истинно научного идеального общественного устройства, и, разумеется, методы описания и исследования подобного равновесного состояния оказались вне конкуренции для понимания механизма настоящей конкуренции (прошу читателя простить меня за этот не самый изящный каламбур).

Следующей волной развития структурного подхода в теории конкуренции в первой половине двадцатого столетия стали модели, признававшие за фирмой возможность некоторого стратегического выбора (в том числе дифференциации продукции). Это модель монополистической конкуренции Э.Чемберлина и модели олигополии. Логическим их развитием стали парадигмы «структура отрасли – поведение фирмы – результат» и «поведение фирмы – результат – структура отрасли», в которых за компаниями признавалась возможность широкого стратегического выбора и развития, а также возможность как напрямую, так и опосредованно влиять на характеристики отрасли и конкурентную ситуацию через вложение прибыли в различные сферы развития компании.

Параллельно развивалось использование институциональной теории для анализа конкуренции. Важный вклад внесла теория трансакционных издержек Р.Коуза, показавшая эффективность длительных партнерских отношений с контрагентами, обозначившая появление элементов кооперации в отношениях компаний с конкурентами и снижение роли ценовой конкуренции. Теория прав собственности и ее подраздел «теория контрактных отношений» дополнили это направление рассмотрением различных форм взаимодействия среднего и малого бизнеса с крупными компаниями. Фактически неоинституционализм придал второе дыхание идеям совершенной конкуренции, объяснив важность надежной защиты прав собственности и тем самым минимизации трансакционных издержек для реализации преимуществ рыночной структуры совершенно конкурентных рынков.

Огромный вклад во второй половине прошлого века внес Дж. Стиглер, рассматривавший вопросы организации квазиконкурентных рынков. Теория квазиконкурентных рынков наиболее полно отразила влияние барьеров входа и выхода на отраслевую структуру и поведение субъектов отрасли.

Интеграция указанных выше теорий в единую концепцию привела к образованию в 1960-80-х годах целого направления экономической мысли – теории организации промышленности (экономика отраслевых рынков), которая позволила подойти к анализу отраслей и рынков более комплексно, с использованием широчайшего экономического инструментария. В результате было получено множество важных теоретических выводов, в частности, касающихся обоснованности использования той или иной парадигмы для анализа положения различных экономических субъектов в разных отраслевых и рыночных структурах.

Таким образом, в современной экономической науке сложились два альтернативных методологических подхода к проблеме конкуренции. Первый – структурный – исследует конкуренцию с позиций достигаемых результатов и обладает преимуществом высокого уровня формализации и математической операбельности, что позволяет осуществлять математическое моделирование и продуцировать якобы новые знания об экономической системе, недоступные обычному эмпирическому анализу. Основная цель исследования конкуренции заключается в объяснении устройства рыночной системы в целом в ракурсе достижения ею равновесного состояния. Совершенно очевидный недостаток этого подхода заключается в отрыве от реальных процессов и практической бесполезности. Второй – поведенческий – направлен на исследование конкуренции как динамического процесса, позволяющего отдельным фирмам или их сообществам (кластерам) достигать преимуществ над соперниками в конкретной экономической среде. Данный подход предпочитает более доступные для понимания вербальные модели, для которых затруднительна математическая унификация из-за чрезвычайного разнообразия исходных посылок и вспомогательных условий. Практическая востребованность поведенческого подхода явно доминирует над его теоретической упорядоченностью.

Любая наука стремится к упорядоченности и единообразию знаний, подобно тому как в любом виде спорта важно знать единственного чемпиона, а в любой социальной системе – высшего и единственного носителя власти. Существуют ли перспективы интеграции этих подходов или исходные методологические посылки и конечные задачи делают это невозможным?

Можно предположить, что возможности интеграции будут зависеть от судьбы самой великой гипотезы совершенно конкурентного рынка. До тех пор пока эта мыслительная форма служит базисной научной платформой теории рынков, взаимодействие структурного и поведенческого подходов невозможно, ибо последний основан на многообразии конкурентных преимуществ и условий, а первый исповедует унификацию условий и поведенческих моделей. Кроме того, модель совершенной конкуренции не предполагает иного способа взаимодействия компаний, кроме указанного в самом названии, тогда как поведенческий подход предполагает богатую палитру взаимоотношений, включающую механизмы сотрудничества и кооперации. Наконец, структурный подход совершенно иначе, чем поведенческий озабочен конечной целью предлагаемых им рекомендаций для государственных органов власти, особенно в плане межотраслевой (кластерной) и международной конкурентоспособности страны.

Например, раздробление монополиста «Аэрофлота» на десятки конкурирующих компаний явно не привело к росту потребительского излишка пассажиров и улучшению качества их обслуживания (включая самый важный компонент – безопасность), зато поставило на грань выживания авиационную промышленность страны. Однако для либерал-реформаторов этот ужасный опыт деградации передового промышленного кластера российской экономики оказался важен именно в абстрактно-механистическом плане – отрасль авиаперевозок может функционировать, когда вместо одной фирмы с тысячами самолетов возникают сотни фирм с несколькими самолетами. Как в шахматной игре, где на абстрактном уровне вне связи с особенностями позиции один слон приравнивается к трем, а ладья к пяти пешкам. Этот же механистический подход применяется в отношении других монополистических структур, например, электроэнергетики, с неотразимым аргументом: вот, видите, в авиаперевозках эта схема работает, почему же здесь нельзя? Только участившиеся случаи авиакатастроф и инцидентов заставили власти переосмыслить итоги политики деконцентрации авиаперевозчиков. И вот после Омской катастрофы сентября 2008 г. мы слушаем с экранов телевизора, как заслуженный летчик-испытатель и герой России призывает отказаться от 167 компаний-авиаперевозчиков и перейти к 5-6 крупным общенациональным гигантам, которые проще решат вопросы экономики, безопасности и стратегического развития. То, что ясно летчику, как будто было неясно экономистам-аналитикам, для которых воплощение кабинетных схем приватизации и деконцентрации являлось не только средством дополнительного обогащения, но и средством утешения профессиональной гордыни – вот, мол, вопреки всякому сопротивлению мы построили новую работоспособную структуру отрасли авиаперевозок с конкуренцией, близкой к идеалам свободного рынка (куда уж ближе, 167 компаний, как табачных ларьков в большом городе).

Современная теория рынков делает серьезные шаги к построению более реалистичной картины мира, вводя, например, такие важные корректирующие предпосылки как асимметрия информации. Но все-таки уложить в прокрустово ложе формальных схем все богатейшие по разнообразию методы конкурентной борьбы, изучаемые на поверхностном эмпирическом уровне в рамках маркетинга и менеджмента, представляется пока невозможным [15].

Литература

1. В.В.Попов. Почему Запад разбогател раньше, чем другие страны, и почему Китай сегодня догоняет Запад? Новый ответ на старый вопрос// Журнал Новой экономической ассоциации. 2012, №3,
2. Цит. по С.Ю.Глазьев. Конкурентные преимущества российской культуры хозяйствования. http://www.trinitas.ru/rus/doc/0230/003a/02301038.htm
3. Первые результаты проекта были опубликованы: «Российская промышленность на перепутье: что мешает нашим фирмам стать конкурентоспособными» // Вопросы экономики, 2007, № 3.
4. Обзор данных методологий мы осуществляем на основе следующего источника: О.В.Летунова. Конкуренция как тип агональной деятельности. Красноярск, 2007.
5. Л.Ф.Мизес. Бюрократия, Запланированный хаос, Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. Цит. по: О.В.Летунова. Конкуренция как тип агональной деятельности. Красноярск, 2007, с.75.
6. Ф. Хайек. Общество свободных// Нева, 1993, №1.
7. Ю.В.Тарануха. Конкуренция и конкурентные стратегии. (Структурно-логические схемы). М.: Дело и Сервис, 2008.
8. О подмене подлинно научного анализа набором экономических догматов, основанных на религиозной убежденности авторов и не подлежащих критическому осмыслению в рамках неоклассического направления, мы писали в статье: С.А.Толкачев. Политико-экономическое обоснование социальной направленности промышленной политики// «Уровень жизни населения регионов России», М., 2006, № 5-6.
9. А.Смит. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.
10. В.В.Липов. Невидимая рука чего или кого? Методология А.Смита и христианские основы хозяйствования// Сборник трудов «Материалы Ломоносовских чтений экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова за 2005-2006 гг. М.: 2006.
11. Стиглер Дж.Дж. Совершенная конкуренция: исторический ракурс// Теория фирмы. Спб., 1995 (Вехи экономической мысли; Вып. 2).
12. Х.У.Де Сото. Австрийская экономическая школа. М.: Социум, 2007.
13. Жид Ш. История экономических учений. М., 1915.
14. Walras L. Elements of pure economics or the theory of social wealth. New York, 1954.
15. О проблеме расхождения экономической науки, базирующейся на неоклассическом структурном подходе, и науки управления прекрасно написал Е.В.Балацкий в статье «Взаимосвязь экономики и управления: преодоление когнитивного разрыва»: http://www.kapital-rus.ru/index.php/articles/article/218863