«Они в одной лодке». Почему Сечин разошелся с Путиным по вопросу ограничения добычи нефти?

Александр Шустов, генеральный директор МФО «Мани Фанни»: Полагаю, что рассогласованность эта случайная, вызванная тем, что глава госкорпорации, а вернее, его советники, не отслеживали внимательно информационный фон и заявления президента. Конечно, слово главы государства в этом вопросе решающее, и если будет указание ограничить добычу – ее ограничат, можно не сомневаться. Количество рычагов административного давления на нефтяные компании большое, а механизмов давления в обратную сторону – почти нет. Централизованное снижение объемов добычи в России, на мой взгляд, способно принести пользу нефтяным компаниям в целом, высказывания отдельных руководителей могут быть негативными, но, в случае наличия консенсуса, влияние на цену нефти будет прямым: сразу после заявления президента цена барреля Brent подскочила до максимума года, 53 доллара за баррель. Влияние на объем предложения нефти на рынке – это сильный инструмент, который, впрочем, должен сочетаться со словесными интервенциями ОПЕК, а также с демонстрацией реального, задокументированного снижения объемов, с выявлением участников, которые нарушают соглашение, и так далее.

Полагаю, что реальная возможность ограничить добычу и при этом увеличить выручку от продажи есть, и она может быть точно математически рассчитана. В то же время, в этой модели придется пренебречь очень многими факторами, такими как действия стран, не входящих в ОПЕК, да и просто масштабных интервенций во фьючерсные контрактах на срочном рынке.

Нужно также понимать, что снижение объемов добычи – это все равно временная мера, и осознавать, что эпоха дорогой нефти безвозвратно уходит с появлением новых технологий. России необходимо перестраивать экономику с сырьевой модели на технологическую, чем скорее, тем лучше.

Алексей Калачев, эксперт-аналитик АО «ФИНАМ»: В России нет законного механизма, с помощью которого можно заставить частные компании ограничить производство. Да и государственные «Роснефть» и «Газпром» чувствуют себя достаточно вольготно, чтобы, к примеру, игнорировать требования правительства о выплате дивидендов.

Хочется надеяться, что мы еще не окончательно превратились в эмират. В этом контексте вызывает удивление не столько возражение против ограничения добычи государственной «Роснефти», сколько готовность на это частного «Лукойла».

Впрочем, тот факт, что разногласия в публичной сфере относительно ограничения добычи были быстро устранены, говорит скорее о непринципиальности этого спора. Никто никакие ограничения вводить не будет, все это не более чем словесные интервенции, призванные поддержать нефтяные котировки у верхней границы сложившегося диапазона. Если кто-то из конкурентов «купится» на эти призывы, хорошо, но это вряд ли случится – весь период, пока звучали призывы ограничить добычу, все участники этого хора ее только наращивали. Если ограничение (или даже сокращение) и произойдет, то только по причинам технического свойства – вследствие истощения месторождений или сокращения затрат на разведку новых.

Поступления в бюджет обеспечиваются налогом на добычу полезных ископаемых (НДПИ). Это налог на объемы добычи, а не на финансовый результат нефтекомпаний. Конечно, при его расчете учитываются не только объемы, но и цены. Но и курс доллара, заметим, тоже, а разве рублевые цены на нефть при таком расчете сильно упали? Так что выгоды бюджета от сокращения добычи нет.

По большому счету текущий уровень цен устраивает всех участников обсуждения. Стабилизация котировок на уровне 45-55 долларов за баррель, разве это мало? Сколько же будет достаточно? 100? Не думаю. Уверен, все участники в курсе, что при ценах выше текущих нефтекомпании в США начнут размораживать скважины на сланцевых месторождениях, и праздник высоких нефтяных цен окажется недолгим.

Главная проблема не в росте добычи, а в том, что мировой спрос на нефть растет слишком медленно, и нет никаких объективных причин для его возвращения к прежним темпам роста. Никакие замораживания и даже сокращения не решают этой проблемы.

Кирилл Яковенко, аналитик «Алор Брокер»: У государства и нефтяных компаний интересы, конечно же, разные, но на практике принимаются решения, выгодные монополистам. Кроме того, готовность присоединиться и конкретное решение о сокращении добычи – это разные вещи. Отдельным компаниям не выгодно сокращать добычу, это сразу снизит их прибыль, и поступления налогов в бюджет страны. Для повышения цен на нефть действия по сокращению добычи должны быть хорошо согласованы, а этого сложно добиться. Если добычу сократит отдельная страна или компания, то она просто уменьшит свою долю на рынке, порадовав конкурентов. Скорее всего, со стороны господина Путина это были просто словесные интервенции с целью повлиять на котировки «черного золота». Такие заявления умело используют биржевые спекулянты. Стоит сказать, что Россия в одиночку не сможет повлиять на мировой рынок, поэтому стране выгодней добывать максимальный объем сырья и продавать по любым ценам, ведь через несколько лет развитие электромобильной отрасли может продавить котировки еще ниже.

Сергей Звенигородский, начальник отдела розничных продаж УК «СОЛИД Менеджмент»: До тех пор, пока «Роснефть» остается государственной компанией и работает с недрами, принадлежащими государству, она будет подчиняться воле собственника, так что вопрос относительно готовности или неготовности выполнять соглашения, заключаемые государством на мировом уровне, в данном случае не стоит и не может стоять. Если решение об ограничении объемов добычи будет принято на уровне правительства, то ни «Роснефти», ни другим участникам рынка не останется ничего, кроме как подчиниться.

Что касается нежелания сокращать объемы добычи как таковом, то тут сложно не понять Сечина. Последние годы российские нефтяники постоянно наращивали объемы добычи, по итогам года среднесуточный показатель может превысить 11 млн баррелей. И тут стоит отметить, что в отличие от Саудовской Аравии, где среднесуточные объемы и рыночная доля сопоставимы с российскими, речь идет в основном о трудноизвлекаемых запасах, поэтому каждый дополнительный миллион баррелей в день – это миллиарды рублей, инвестированные в добывающую отрасль. Понятно, что просто взять и согласиться с тем, что эти средства вернуть в обозримом будущем не удастся, крайне сложно. Более того, отказ от налогового маневра и рост акцизной и налоговой нагрузки на нефтяников также вызывает в контексте заключения соглашения между ОПЕК и Россией много вопросов у нефтяников. По сути их поставили перед одним, но очень печальным фактом – маржинальность бизнеса будет сокращаться при том, что доходы государства от торговли нефтью увеличатся. Новость для них не самая радостная и приятная, но относиться к ней стоит как к чему-то неизбежному.

Сокращение объемов добычи или заморозка не принесут мгновенного эффекта, более того, последствия этого будут в среднесрочной перспективе крайне болезненными для всех участников процесса, поскольку речь идет о переломе в устоявшейся рыночной парадигме. Что происходило: экспортеры наращивали объемы добычи, рынок реагировал на рост предложения снижением цен, экспортеры с целью компенсации недополученной прибыли снова увеличивали предложение уже более дешевой нефти и рынок снова реагировал падением котировок. Новый сценарий предполагает поиск равновесия спроса и предложения путем корректировки последнего, то есть предполагается, что экспортеры откажутся от части дохода с целью нормализации предложения, в моменте их доходы начнут сокращаться, но по мере восстановления цен на энергоносители, перейдут в фазу роста. На государственном уровне отказ от сиюминутной выгоды – это стратегия оправданная, но ведь добычей нефти занимаются коммерческие структуры, для которых основная цель – получение выгоды, отказ от которой противоречит базовым принципам рыночной экономики, поэтому, повторюсь, понять «Роснефть» вполне можно.

Роман Ткачук, старший аналитик «Альпари»: Снижение нефтяных цен со 110 долларов три года назад до текущих 50 долларов в большей степени сказалось на бюджете России, чем на «кармане» российских нефтяных компаний. Дело в том, что налоговая формула для нефтяников устроена так, что большую часть в премии в нефтяных ценах получало государство, а доход компаний был стабилен и слабо зависел от того, сколько стоила нефть марки Brent – 100, 70 или 40 долларов. Любопытно, что если бы Brent снизилась к 20-25 долларам, то налоговые выплаты компаний стали бы минимальны.

Так что, с экономической точки зрения, интересы государства и компаний несколько разнятся. Компаниям важнее сохранить текущие объемы добычи, а государству – присоединиться к соглашению ОПЕК по сокращению квот для поддержки нефтяных котировок, так как это увеличит налоговые поступления и поправит текущее состояние дефицитного бюджета.

Безусловно, одна из целей подобных заявления (заявление Владимира Путина – КС) – поддержка нефтяных котировок. Но, на наш взгляд, у России действительно есть возможности ограничить нефтедобычу. При этом снижение квот может не затронуть, к примеру, «Роснефть», а может пройти за счет других компаний. Традиционно в зимние месяцы добыча снижается, так что выполнение по соглашению квот можно будет достичь естественным путем. Планируется, что рост нефтяных котировок компенсирует общее снижение добычи, и выручка от продажи нефтепродуктов не снизится.

Сокращение квот на добычу нефти в России может негативно сказаться на ее доле на нефтяных рынках. Дело в том, что отечественная нефть по составу похожа на иранскую тяжелую нефть. Во время торгового эмбарго Ирана часть европейских НПЗ перешли на переработку российской нефти. Сейчас идет обратный тренд – Тегеран планирует нарастить добычу (единственная страна ОПЕК, которой разрешили это сделать на фоне общего снижения квот), при этом он готов предоставлять скидки покупателям. Наиболее негативно это может сказаться на спросе именно на российскую нефть.

Дмитрий Журавлев, директор Института региональных проблем: Конечно, интересы государства и интересы коммерческих компаний даже со 100%-ным государственным участием не могут совпадать полностью, у них разная сфера ответственности. Государство отвечает за систему в целом, а коммерческая компания за прибыль своих акционеров. Поэтому у них разные горизонты планирования: государство должно решать стратегические задачи и одновременно сиюминутные вопросы – где взять денег на социалку и на пенсии, – компании ориентируются на среднесрочную перспективу – эффективность вложений, сохранение и расширение сегмента рынка и так далее. Поэтому дело не в том, что государство больше страдает от понижения цен. В конечном счете, доходы государства это налоги с прибылей компаний – не будет прибылей, не будет и налогов. Они в одной лодке. Дело в том, что ограничение добычи это игра в долгую: потери сегодня, которые должны компенсироваться завтра за счет повышения цен. Для государства с его стратегическим горизонтом планирования такая игра естественна, компании, даже самой крупной, на нее пойти очень трудно: то, что для государства завтра, для компании далекое будущее.

Возможность ограничить добычу у нас есть. Основной риск при ограничении добычи это даже не потери сиюминутных доходов, а потеря сегмента рынка, которая не позволит получать будущие доходы и тем самым компенсировать сегодняшние потери. Россия в большей степени, чем кто-либо, защищена от такой опасности. Два наших основных рынка: традиционный Европа и новый – восточная Азия. И там и там нас трудно вытеснить. У одних стран (Великобритания, Норвегия) просто не хватит объемов добычи, чтобы заменить нас. У других (США, страны Персидского залива) не хватит транспортно-логистических возможностей. Танкерные поставки не смогут заменить трубопроводные – не удастся перевести объем, который позволит удовлетворить потребности Европы или КНР. Поэтому хотя риск при сокращении добычи для нас есть, но он не так высок. Это именно риск, а не приговор.

Идея ограничения работает, если она реализуется всеми. Поэтому главный вопрос здесь это вопрос о согласованности действий. Если нам дадут реальные гарантии, то можно попробовать. Что же касается потери рынка, то это вряд ли случится. И, кроме того, если ограничения будут действительно всеобщими, то у других стан не окажется нефти, чтобы занять наш сегмент.

Дмитрий Лукашов, аналитик IFC Markets: Снижение мировых цен на нефть приводит к сокращению доходов и у отдельных нефтяных компаний и у государства в целом. Соответственно, чтобы ослабить такую негативную тенденцию, компании наращивают производство. В сентябре текущего года Россия добывала 11,1 млн баррелей в день, что является максимумом с 1991 года. Тем не менее, даже такой большой объем не привел к существенному улучшению экономики. В январе-августе 2016 года дефицит государственного бюджета составил 2,9% ВВП или 1,5 трлн руб. Вероятно, теперь правительство решило попробовать сократить добычу для поддержания котировок нефти. Когда они были в районе 100 долларов за баррель, дефицита бюджета не наблюдалось. Сейчас о такой цене речь не идет, но и уровень 50 долларов за баррель выглядит совсем не плохо с точки зрения бюджетных показателей.

Государство заинтересовано в высоких ценах на нефть, потому что в этом случае растут налоговые поступления и доходы бюджета. Я полагаю, что небольшое сокращение добычи жидких углеводородов в России вполне допустимо. Естественно, это имеет смысл делать вместе с ОПЕК для усиления положительного влияния на цены. В 2015 году наша страна добывала 10,73 млн баррелей нефти в день. На мой взгляд, сокращение до этого уровня выглядело бы логичным.

Предполагается, что сокращение российской добычи осуществится вместе с сокращением добычи ОПЕК. В этом случае, риск лишиться части рынков сбыта является минимальным. Ранее ОПЕК неоднократно изменяла свою добычу в зависимости от мирового спроса и такой способ стабилизации котировок нефти уже доказал свою эффективность.