«Регресс» экономической науки под воздействием антропогенного фактора

        В настоящее время экономическая наука находится в довольно странном состоянии. С одной стороны ее достижения столь впечатляющи, что отрицать их было бы просто нелепо, а с другой – в ее недрах назрели противоречия, которые ограничивают ее дальнейший прогресс. Речь идет о том, что на фоне все возрастающей математизации экономики и точности экономических вычислений объяснительные и прогностические возможности экономической науки становятся все более скромными. Последние полтора десятилетия убедительно показывают, что и отдельные страны и мир в целом постоянно потрясают такие экономические катаклизмы, к которым общество совершенно не готово. И эта неподготовленность в значительной мере лежит на «совести» экономистов, которые оказываются не в состоянии предсказать опасные социальные виражи.


        Таким образом, мы можем наблюдать довольно интересное явление, когда в эволюции экономической науки довольно четко просматривается две тенденции: прогрессивная и регрессивная. Первая является традиционной и связана с разнообразными аспектами «улучшения» науки, вторая менее типична и сопряжена с действием факторов, создающих методологические барьеры для поступательного развития экономической мысли. Целью настоящей статьи является рассмотрение диалектики обеих линий развития и выработка стратегии нейтрализации «регрессивной» составляющей экономической науки.


        1. Два лагеря экономистов. В настоящее время можно утверждать, что причина и одновременно следствие прогресса экономической науки заключается в ее широкой математизации. Данный факт имеет далеко идущие кадровые и функциональные последствия. Каковы они?


        Сейчас вся сфера экономических знаний довольно четко разделена на два сегмента: практическое знание и экономическая теория (так называемая высокая наука). Соответственно и сами экономисты разделены на два лагеря: экономисты-практики (прагматики) и экономисты-теоретики (ученые-исследователи). Их разделяет пропасть, преодолеть которую невозможно. И этой пропастью служит математика, которой захлебывается экономическая теория и которая абсолютно чужда прагматикам. Это означает, что бухгалтер, маклер, брокер, бизнесмен, коммерсант, чиновник, экономист какого-либо предприятия и даже аналитик фирмы, будучи экономистом-практиком, не имеет никакого отношения к экономистам-ученым. Было бы грубой ошибкой объединять их в одну группу только потому, что они занимаются экономическими вопросами. На мой взгляд, бухгалтер или какой-либо другой счетовод имеют отношение к ученому-экономисту, занимающемуся экономической теорией, примерно такое же, как электрик к специалисту по квантовой физике электромагнитных взаимодействий.


        Дистанцирование друг от друга двух групп экономистов приводит к двум обстоятельствам, которые раньше в столь яркой форме не выражались. Первое заключается в том, что ученые-экономисты уже почти окончательно отказались «служить» прагматикам. Еще М.Алле предостерегал: «Считать, что экономическая наука в состоянии помочь в разработке научных решений, – заблуждение, и заблуждение опасное». «Экономическая наука не ставит своей задачей определить, какой необходимо сделать выбор; она всего лишь дает информацию, согласно которой может быть произведен разумный выбор (целей)».


        Второе обстоятельство заключается в том, что прагматики в свою очередь все меньше «прислушиваются» к экономической науке. В свое время Дж.М.Кейнс писал, что люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Похоже, что сейчас этот тезис устарел и потерял силу, ибо экономисты-практики действительно стали невосприимчивы к идеям экономистов-теоретиков. Основой такой нечувствительности служит безграничная уверенность практиков в своей правоте, правоте, которая подтверждается десятилетиями работы в соответствующей сфере экономики. 


        Указанные факты, на мой взгляд, очень важны, так как с одной стороны они вуалируют достижения экономической науки, а с другой – наоборот, выпячивают ее слабости. Так как размежевание практиков и теоретиков усилилось, то вполне закономерно возникает ощущение «регресса» экономики.


        Относительно группы экономистов-теоретиков можно указать на факты, которые дополнительно усиливают тенденцию к автономизации экономической теории. Прежде всего, в западной экономической науке сейчас ни один экономист не может претендовать на академическое признание, если он не достиг впечатляющих результатов в области формализации экономических процессов. Причем логика здесь используется довольно простая: чем глубже и масштабней формализация, тем лучше. Разумеется, в таком откровенном виде позиция академических кругов не формулируется. Наоборот, иногда проскальзывает более взвешенный подход. Например, в информационном сообщении журнала «The American Economic Review», посвященном присуждению Роберту Мюсгрейву в 1978 г. звания «выдающегося исследователя», говорится, что, несмотря на свои заслуги в области высокой экономической теории, он никогда не был «an ivory-tower economist», то есть экономистом, живущим в башне из слоновой кости (данная фразеологическая конструкция в английском языке используется для обозначения человека, витающего в абстрактных теоретических высях и далекого от проблем реальной жизни). Тем самым официальный научный истеблишмент продемонстрировал, что он приветствует практическую науку и скептически относится к чистому теоретизированию. Однако при этом он очень тонко лукавил.


        Дело в том, что в современной экономике отсутствует так называемая «золотая середина» в степени формализации процессов. Речь всегда идет о том, что математизация должна быть осмысленной (это и есть пресловутая «золотая середина»), но сама математизация должна быть предельно сильной. Таким образом, никакой альтернативы сложным математическим теориям современный экономикс не предполагает. Фактически это означает, что экономическая теория становится порождением научной элиты, полноценно пользоваться которым может опять-таки только научная элита. Экономисты, не поднявшиеся в своих изысканиях до самого высокого математического уровня, становятся научными аутсайдерами. В результате формируется синдром замкнутости экономической теории на научную элиту, что мешает просачиваться новым идеям в практическую сферу экономики.


        Таким образом, «вина» за то, что экономическая теория плохо используется или вообще не применяется в практической жизни лежит на сложных математических конструкциях, в которые облекаются все более или менее значимые экономические идеи. Но откуда пришла в экономику столь вычурная математическая традиция? Что послужило импульсом к тому, что столь приземленная наука, как экономика, воспарила в теоретические выси?


        2. «Физические» истоки гипертрофированной математизации экономики. Никакая наука не развивается автономно. Экономика не является исключением из этого правила, поэтому она постоянно испытывала сильное влияние со стороны других наук. Однако если говорить о современной экономической науке, о ее нынешней математической форме, то она формировалась, на мой взгляд, под «крылом» физики.


        Влияние физики здесь выступает в двух ипостасях: личностном и инструментальном. Под первым я понимаю влияние физики на экономику через личность исследователя. Под вторым я подразумеваю проникновение в экономику методов исследования, присущих в основном физике. Рассмотрим эти два канала влияния более подробно.


        Говоря о личностном факторе, можно констатировать, что очень многие экономисты, являющиеся «отцами» современной экономической мысли, имели хорошую инженерно-физическую подготовку. Особенно ярко это можно проследить на примере нобелевских лауреатов по экономике. Например, Я.Тинберген учился на физическом факультете Лейденского университета и получил докторскую степень по физике. Более того, заниматься математизацией экономики он начал, не оставляя занятий теоретической физикой. Г.Марковиц в старших классах «глотал» книги по физике и астрономии. Д.Мак-Фадден в Миннесотском университете получил диплом бакалавра с отличием по специальности «Физика». А.Сен первоначально в колледже Рабиндраната Тагора увлекался санскритом, математикой и физикой и лишь после почувствовал интерес к экономике. Л.В.Канторович сложился как математик в процессе обучения на физико-математическом факультете Ленинградского университета в качестве студента и аспиранта, а впоследствии работал в Высшем инженерно-техническом училище Военно-морского флота, впитав в себя «технические» традиции научных исследований. Дж.Хекман, став бакалавром математики, некоторое время работал инженером в авиационной компании «Martin-Marietta Aerospace».


        У некоторых экономистов-нобелистов связи с физикой были еще прочней, и не ограничивались «эффектом начальных условий» при получении образования. Так, Г.Саймон, изучая в Чикагском университете среди прочих наук физику и биофизику, проявил глубокий интерес к философским проблемам физики, который сохранился у него на всю жизнь и воплотился в нескольких статьях по этим проблемам. Т.Купманс в Утрехтском университете изучал математику и теоретическую физику, а его первая опубликованная научная работа была посвящена квантовой механике. М.Алле свое образование физика и инженера получил в Политехнической школе и Высшей национальной школе рудного дела, а докторскую диссертацию по специальности инженера он защитил в Парижском университете. Впоследствии он на протяжении всей своей жизни занимался теоретическими исследованиями в области общей теории поля, теории тяготения, электромагнетизма и квантовой механики, а также экспериментальными изысканиями, в частности, по аномалиям параконического маятника, отмеченными впоследствии премией Французского общества астронавтики и званием лауреата Фонда гравитационных исследований США.


        В ряде случаев влияние физики просматривалось косвенно сквозь призму инженерно-физических интересов и ориентации экономистов. Так, У.А.Льюис мечтал стать инженером и не стал им лишь из-за своей черной кожи (впоследствии он бы просто не смог устроиться на работу по этой специальности). Американца итальянского происхождения Ф.Модильяни, который умел удачно сочетать теоретический и эмпирический анализ, П.Самуэльсон сравнивал с итальянским физиком-нобелистом Э.Ферми, который также был одновременно сильным теоретиком и экспериментатором.


        Большое влияние оказала физика на экономику в 20 веке по двум чисто историческим причинам. Во-первых, это был период триумфа физики – построение квантовой теории, создание атомной бомбы и новых видов оружия. Никогда не только физика, но никакая вообще наука не находилась на таком уровне, как физика 20 века. Фактически в этот период физика, сама того не желая, стала «навязывать» высокие научные стандарты всем остальным наукам. Не удивительно, что экономисты стали эти стандарты активно перенимать. Во-вторых, Вторая мировая война спровоцировала беспрецедентную милитаризацию мира с сопутствующей ей «инженеризацией» всей общественной жизни. Так, П.Самуэльсон, который был универсально подготовленным исследователем, в 30-летнем возрасте во время Второй мировой войны работал в радиационной лаборатории и участвовал в исследовании колебаний радарных лучей. К.Эрроу, получив математическое образование и прослужив в 1942-1946 гг. офицером в американских Военно-воздушных силах, опубликовал свою первую работу «Об оптимальном использовании ветров для планирования полетов», которая была целиком навеяна «техническим» опытом военной службы. Хорошую инженерную «закваску» получил и Дж.Тобин, прослужив во время Второй мировой войны четыре года офицером-артиллеристом и штурманом на миноносце «Кирни». Примерно в это же время Д.Норт на протяжении 3-х лет плавал на торговом флоте в качестве навиготора.


        Из сказанного совершенно очевидно, что люди, прошедшие подобную инженерно-физическую школу, просто не могли довольствоваться простыми логическими схемами при исследовании экономических вопросов. А потому нет ничего удивительно в том, что П.Самуэльсон на основе своего исследовательского опыта колебаний радарных лучей приступает к изучению экономических колебаний с использованием аппарата дифференциальных и разностных уравнений. Абсолютно естественным выглядит и то, что Т.Купманс, достигший определенных высот в моделировании тончайших эффектов в квантовом мире, начинает разрабатывать методы оптимизации для решения хозяйственных задач. И столь же логичным представляется переход Д.Норта от сложных задач по навигационному ориентированию к «ориентированию» экономических систем в различной институциональной среде. 


        Разумеется, и раньше в экономику приходили физики. Однако в силу указанных исторических обстоятельств только в 20 веке мог произойти столь колоссальный «исход». Кстати говоря, к концу 20 века этот процесс фактически полностью угас, и экономика стала пополняться исключительно за счет математиков. Тем не менее, традиции физиков, стремящихся строго математически описать поведение реальной системы, к тому времени уже укоренились в экономике, и дальнейшее движение науки продолжилось в рамках «физических» традиций.


        Конечно же, кадровый миграционный поток «физика-экономика» не был односторонним, как это может показаться на первый взгляд. Так, например, известно, что лауреат Нобелевской премии по физике М.Планк начинал свою профессиональную деятельность как экономист, но затем оставил эту дисциплину, потому что, по его признанию, она оказалась слишком трудна. Другой лауреат Нобелевской премии, – по литературе – Б.Рассел, корифей современной математической логики, а также один из ведущих специалистов по теории относительности и автор «закона космической лени», наоборот, бросил экономическую теорию из-за того, что она слишком проста. Таким образом, естественные науки также испытали на себе «обратное» влияние со стороны экономики, хотя, безусловно, «прямое» влияние было все-таки гораздо сильнее.


        Любопытно, что, несмотря на взаимообогащение физики и экономики, до определенного времени отношения между этими науками были непростыми. Например, известен такой случай. М.Гелл-Манн, получивший Нобелевскую премию за работы по физике элементарных частиц в тот год, когда вручалась первая Нобелевская премия по экономике Я.Тинбергену и Р.Фришу (1969 г.), услышал от своего коллеги: «Вы хотите сказать, что эти будут сидеть рядом с вами?». Однако подобный снобизм физиков продержался недолго и уже в конце 20 века, через два-три десятилетия после описанного случая, можно было наблюдать определенное высокомерие уже со стороны экономистов. Как справедливо писала С.Насар, сейчас, «когда многие убеждены, что экономическая теория обладает секретом того, как функционирует современный мир, обвинения в том, что Нобелевская премия по экономике идет вразрез с намерениями самого Альфреда Нобеля, и что экономическая наука и не наука вовсе, не произведут ни на кого никакого впечатления».


        Надо сказать, что первоначальный снобизм физиков был в значительной степени вызван инструментальным богатством их науки по сравнению с экономикой. Однако сама же физика и помогла преодолеть имевшийся разрыв. Сегодня, говоря об инструментальном факторе влияния физики на экономику, следует признать богатство набора «экспортируемых» из физики инструментальных средств и понятий. Так, в современном арсенале экономической науки фигурируют: функция полезности Д.Бернулли и энтропийная функция полезности; функция П.Дирака; дисконтирующий множитель часто представляется в форме геометрического броуновского движения, а миграционные процессы описываются так называемыми гравитационными моделями; закон стоимости порой моделируется в форме термодинамического уравнения закона сохранения энергии, а исследование семейных бюджетов сводится к уравнению П.Ланжевена, описывающего поведение броуновской частицы, и к уравнению Фоккера-Планка, определяющему эволюцию ансамбля частиц в силовом поле. Встречается в экономике и распределение вероятности У.Гиббса, не говоря уже о классических распределениях Гаусса и Пуассона.


        Сказанное выше, на мой взгляд, достаточно убедительно доказывает огромную роль, которую сыграла физика в становлении современной экономики. Тем не менее, начиная с экономистов-классиков, по сию пору не перестает звучать предостережение о несопоставимости этих наук. Так ли это? Изменилось ли что-нибудь за прошедшие десятилетия? В каком соотношении находятся сейчас физика и экономика?


        Попытаемся хотя бы частично ответить на поставленные вопросы.


        3. Инструментальное сближение физики и экономики. На мой взгляд, о различии физики и экономики было сказано много, и добавить здесь почти нечего. Однако, пожалуй, пришло время сказать о том, в чем они сейчас стали похожи больше, чем когда-либо ранее. Рассмотрим несколько направлений этой «похожести».


        Во-первых, в экономике стали больше считать. Еще десять лет назад экономика страдала от излишней теоретичности, однако сейчас она изживает этот недостаток и начинает оценивать на основе реальных данных практически все, с чем работает. Даже «высокую» теорию экономисты стараются доводить до прикладных расчетов. Учитывая, что физика – это наука об оценивании (неважно, с помощью теоретических расчетов или проведения экспериментов), то аналогия между физикой и экономикой становится все более глубокой.


        Во-вторых, в экономике повысилась точность всех прикладных расчетов. Например, в конце 60-х годов даже в таком авторитетном издании, как «Econometrica» точность расчетов оставляла желать, мягко говоря, лучшего. Так, в проводимых в те годы исследованиях многие регрессионные модели имели значения коэффициента детерминации в районе 0,3-0,5. Интерсно, что и в конце 70-х подобная картина продолжала еще сохраняться. К примеру, в таком солидном журнале, как «The American Economic Review» довольно часто попадались модели с коэффициентом детерминации, равном 0,26-0,58, а его величина в 0,75 считалась вообще хорошей. Сейчас подобные результаты считаются откровенной «грубятиной» и просто не могут фигурировать в серьезных научных статьях и изданиях. Точность экономических расчетов возросла просто ошеломляющим образом. Достаточно сказать, что сейчас строятся производственные функции с коэффициентом детерминации 0,999. Это означает, что лишь 1/10 процента изучаемой величины обусловлена случайными факторами.


        Другим направлением повышения корректности эконометрических расчетов стало использование тестов на наличие автокорреляции. Введение в науку подобных тестов привело к тому, что некоторые эконометрические модели, считавшиеся долгое время в экономике классическими, пришлось просто-напросто выбросить на свалку из-за того, что они не удовлетворяли новым тестам и обладали пресловутой автокорреляцией. Тем не менее, экономисты пошли на столь жестокую для своей науки меру лишь бы не отставать от других точных наук. Сейчас тест на наличие автокорреляции является одним из трех обязательных тестов для регрессионных моделей.


        Таким образом, фактически за два-три десятилетия экономисты освоили очень жесткие эконометрические тесты, которые стали неким научным стандартом, повышающим качество и достоверность всех практических расчетов. Думаю, не будет ошибкой сказать, что при исследовании процессов на ограниченном временном интервале экономисты уже ничем не уступают физикам, а в чем-то даже превосходят их; преимущество физики как науки, имеющей дело с универсальными зависимостями, проявляется на очень больших или вообще неограниченных отрезках времени.


        В-третьих, современная физика, как и экономика, перешла к «кусочному» моделированию процессов. Данный тезис имеет смысл пояснить.


        Суть вопроса состоит в том, что экономика никогда не могла достаточно полно и корректно описать какой-либо процесс. Она всегда имела дело с типичными усредненными режимами. Все время какие-то особые случаи (импульсные скачки переменных, аномальные эффекты, сдвиги за пределами исследуемого периода и т.п.) и переходные режимы (развороты устоявшихся тенденций, краткосрочные эффекты в момент перестройки экономических параметров) не вписывались в общие экономические модели. Невозможность построения в экономике моделей, обладающих исчерпывающей степенью полноты, привела к тому, что на современном этапе экономисты начали конструировать специальные модели, которые нацелены на обнаружение этих самых особых случаев и выявление их свойств.


        В физике же, наоборот, все модели были достаточно общими и, что еще важнее, они были связаны между собой довольно простым и понятным образом. Именно с этой точки зрения физика стояла выше экономики. Однако сейчас ситуация изменилась – физика углубилась в частные вопросы, которые исследуются в рамках специфических моделей, плохо связанных с остальными модельными схемами. Более того, уровень сложности моделируемых процессов в физике достиг такого уровня, что физики отказались от построения их максимально общих моделей и перешли к изучению отдельных аспектов процесса. Типичной иллюстрацией сказанного может служить работа, в которой предложена модель, описывающая начальную стадию филаментации и не позволяющая рассматривать завершение формирования второго филамента после того, как первый уже сформировался. Иными словами, используемая модель не предназначена для описания зарождения и «жизни» каскада филаментов; она раскрывает закономерности лишь определенного «куска» жизни одного филамента. Подобных примеров можно привести множество.


        Таким образом, современная физика усложнилась настолько, что потеряла присущую ей ранее степень общности и полноты и тем самым стала мало отличаться от современной экономики. Любопытно, что в процессе инструментального выравнивания между двумя рассматриваемыми науками именно физика «подтянулась» к экономике, а не наоборот.


        В-четвертых, физика перешла к исследованию нестационарных многофакторных процессов. Здесь также необходимы пояснения.


        Экономика всегда имела дела с многофакторными процессами. Чтобы хоть как-то формализовать и смоделировать изучаемый процесс экономисты довольно беспощадно «отшвыривали» малозначащие факторы. Однако роль и значение всех факторов со временем меняется и зачастую фактор, малозначащий сегодня, может стать определяющим завтра. Именно поэтому почти никакие экономико-математические модели не дают возможности осуществлять устойчиво хорошее прогнозирование. В этом смысле классическая физика противостояла экономике, позволяя давать точнейшие прогнозы возможных событий и эффектов.


        В настоящее время физика и здесь претерпела изменения. Многие физические процессы предполагают возмущения со стороны многочисленных факторов, которые в исходной модели учитывать просто бесполезно – теряется возможность осмысленного математического анализа модели. Возвращаясь к предыдущему примеру из лазерной физики, можно видеть следующее. Филаментация фемтосекундных лазерных импульсов является стохастическим процессом, в котором можно выделить, по крайней мере, два экзогенных фактора: возмущения светового поля и турбулентные флуктуации показателя преломления воздушной среды. В реальных условиях формирование филаментов идет под воздействием совместного влияния обоих случайных факторов, что не учитывается теоретической моделью. В результате теоретические и экспериментальные закономерности для смещений филамента расходятся. Таким образом, пресловутая точность современной физики становится весьма условной.


        Другим ярким примером проблем современной физики служит задача по расчету режимов ядерного реактора. Известно, что это чуть ли не единственная практическая задача, которая способна на многие месяцы загрузить вычислительные мощности современных суперкомпьютеров, обладающих чудовищным быстродействием (до 20 трлн. операций в секунду). Фактически компьютерные программы «перебирают» различные режимы реактора при вариации огромного количества физических параметров, каждый из которых сложным образом воздействует на искомый результат. Поэтому говорить о какой-то высокой теоретической точности современной физики не приходится.


        Следовательно, и с точки зрения факторного анализа проблемы современной физики постепенно подтянулись к проблемам экономики. В ряде случаев эти проблемы могут считаться однопорядковыми, а инструментальные различия между физикой и экономикой – минимальными.


        Таким образом, в инструментальном плане происходит определенное сближение физики и экономики. При этом само это сближение прошло три условных этапа: первый – когда физика «подстраивала» экономику под себя через кадровую и инструментальную диффузию; второй – когда экономика сама «догоняла» физику, повышая свою инструментальную мощь и точность проводимых расчетов; третий – когда физика «подтягивалась» к экономике путем повышения «факторности» своих моделей и «дробления» описываемых процессов. Данные факты лишний раз свидетельствуют об органическом единстве науке вообще и физики и экономики в частности.


        Сходство между физикой и экономикой не ограничивается указанными выше направлениями. Оно распространяется дальше, в сферу, если так можно выразиться, математических интерпретаций. Рассмотрим эту проблему более подробно.


        4. Математические перекосы в экономической теории. В настоящее время можно констатировать не просто сильную, а, пожалуй, чрезмерную математизацию экономической науки. Данный факт хорошо резюмировал М.Алле: «Большая часть современной теоретической литературы постепенно перешла под контроль чистых математиков, более озабоченных математическими теоремами, нежели анализом реальности». Новый схоластический тоталитаризм в экономической науке в форме злоупотребления математикой М.Алле называл «математическим шарлатанством», а эмпирические модели с некорректным использованием математико-статистического инструментария – «дикой эконометрикой».


        Подобную ситуацию можно охарактеризовать как очевидный математический перекос в развитии социальной научной дисциплины. И хотя такая ситуация должна быть оценена как негативная, экономическая теория «переборщила» в применении математики строго в соответствии с общими законами развития науки. Так, еще А.Пуанкаре отмечал, что процессу математического конструирования справедливо приписывали большое значение и желали видеть в нем необходимое и достаточное условие прогресса точных наук. Экстраполяция данного императива логичным образом привела к тому, что со временем с математическим конструированием стали связывать и прогресс социальных наук. 


        Как же следует относиться к сложившейся ситуации: терпимо или враждебно? Например, в физике математический «перебор» уже давно состоялся и ничего – физика продолжает существовать и получать новые результаты. Может быть, и в экономике должно быть то же самое?


        При ответе на поставленные вопросы стоит учесть тот факт, что современная физика перестала выдавать те эпохальные открытия, которые для нее были характерны еще 50-100 лет назад. Данная тенденция слишком уж явно коррелирует (отрицательно!) с нарастанием уровня математизации физики. Это, по крайней мере, не может не настораживать, особенно, если учесть, что и в экономике по мере ее математизации масштаб и значимость открытий становятся все более «слабоватыми». Однако есть и другие аспекты безудержной математизации экономической теории, которые не позволяют рассматривать ее как безобидную естественную тенденцию. Рассмотрим эти аспекты более подробно.


        1. Подмена сущности формой, ослабление пояснительного и объяснительного потенциала экономической науки. Применение большой и сложной математики почти всегда чревато уходом исследователя от содержательных, сущностных вопросов в сферу формалистики. Сама же тенденция ухода в математические дебри вызвана тем простым фактом, что помимо математической техники человечество, строго говоря, не обладает никакими другими техническими приемами научного анализа. Между тем, как справедливо предостерегал А.Пуанкаре, «…чтобы математическое конструирование могло быть полезным, чтобы оно не было бесплодным трудом для разума…надо, чтобы оно прежде всего обладало некоторым родом единства…, чтобы в анализе конструкции выявлялось некоторое преимущество сравнительно с анализом ее составных элементов». Однако, даже вооружившись этим предостережением, реализовать его на практике удается не всем и не всегда. В результате излишнего увлечения исследователей математикой экономическая наука пополняется строгими теоремами и сложными моделями, которые, образно говоря, никуда не приткнешь. Это «пустые» научные результаты. В науке же, наполненной такими результатами, сложно разобраться и найти действительно что-то важное и нужное. Таким образом, математические перекосы приводят к тому, что сама экономическая наука превращается в аморфное «месиво», с которым очень трудно работать.


        Другое негативное следствие избыточной математизации связано с нарушением естественной диалектики развития экономической науки. Как писал М.Алле, никакую общую теорию нельзя правильно понять, если она не проиллюстрирована рассмотрением частных моделей. Следовательно, модели, как бы хороши и сложны они ни были, имеют в основном иллюстративное значение. На практике же их роль часто неправомерно абсолютизируется и им придается статус «кредитора последней инстанции». Что же в этом случае происходит?


        В идеале должно быть так. Изучение хозяйственного механизма приводит к осознанию основополагающих принципов его формирования и функционирования. Принципы воплощаются в общую логическую модель механизма. Выведение из этой модели конкретных эффектов, закономерностей и законов позволяет говорить о теории. Для уточнения, конкретизации и усиления теории разрабатываются математические модели либо всего механизма, либо его отдельных частей. Эти модели позволяют определить экономические условия реализации тех или иных эффектов, закономерностей и законов. В такой схеме математические модели имеют очень важное, но все же подчиненное положение – они как бы встроены в общую теорию. Однако хозяйственные механизмы, принципы и теории могут эволюционировать. Это означает, что стоящие под ними математические модели тоже должны перестраиваться и адаптироваться. В результате могут появиться новые эффекты, закономерности и законы.


        Если же исходить из первичности математических моделей, то они должны оставаться неизменными и, следовательно, сама экономическая теория становится статичной, происходит потеря важных эффектов. Кроме того, как было сказано, выше, теория начинает терять содержательные примеры и интерпретации, а это ослабляет ее способность к объяснению происходящих экономических явлений.


        2. Психологическая дезориентация исследователя. Гипертрофия математики в экономической науке приводит еще и к своеобразному моральному и интеллектуальному «разложению» исследователей. Иными словами, в научной среде начинают формироваться ложные методологические установки. Речь идет о том, что использованием сложного математического аппарата экономисты пытаются компенсировать отсутствие или нехватку принципиальных идейных новаций.


        Учитывая, что задачей современной экономики является обнаружение новых экономических эффектов, многие исследователи стараются решить эту задачу за счет усложнения математических моделей. Между тем каждому понятно, что можно построить сверхсложную модель, которая будет способна генерировать чуть ли не любые эффекты. Но такая модель, скорее всего, вообще не будет иметь ценности, а ориентация на конструирование подобных моделей должна быть признана абсурдной. Если указанная ориентация станет всеобъемлющей, то экономика лишится новых идей и зациклится на формализации хорошо известных истин.


        В связи со сказанным, на мой взгляд, уместна следующая аналогия. Известный отечественный химик О.В.Крылов в своих «Воспоминаниях каталитика» говорит о возрастании приборного обеспечения химии, новых методов измерения. Однако, по его мнению, эти методы во многих случаях отвлекают от сути изучаемой проблемы, провоцируют своеобразный синдром умственной лени: зачем думать, если можно измерить? Нечто подобное, но в видоизмененной форме, происходит в экономике, активно «заселяемой» математическими методами и моделями: зачем думать над содержательными проблемами, когда можно «поиграть» с математической моделью?


        На мой взгляд, такие научные ориентиры опасны, ведь, грубо говоря, математика – это всего лишь треугольники, и разве можно надеяться сложить из плоских треугольников человека с его сложными душевными порывами и внутренними противоречиями. И уж совсем нелепо думать, что с помощью треугольников, ромбиков и квадратиков можно адекватно описать жизнь сложного социального организма. Инструмент не должен превращаться в самоцель.


        3. Снижение эффективности науки и растрата ресурсов. В данном пункте своего анализа мне бы хотелось выступить против излишней математической строгости, царящей в современной экономической науке. Это ни в коем случае не означает отрицания необходимости математической строгости вообще, просто сейчас в некоторых своих проявлениях она не имеет никаких оправданий. Поясню свою мысль.


        Доказательства многих экономических утверждений опираются на довольно тонкие свойства математических объектов. Простейшим примером тому служит постулирование непрерывности функций и наличия у них производных высокого порядка (>3). При этом в своих построениях экономисты оказываются, порой, более щепетильными, чем физики. Можно ли считать такой подход оправданным?


        При ответе на этот вопрос необходимо снова обратиться к аналогии между физикой и экономикой.


        Например, хорошо известно, что физик довольно бесцеремонно управляется со многими математическими конструкциями. Если какое-то решение представлено полиномом в виде ряда, то физик запросто «обрубает» этот ряд после второго (или какого-то другого, в зависимости от ситуации) члена и дальше работает с оставшейся более простой зависимостью. Почему в физике такие операции правомерны и почему бы экономистам не использовать такую идеологию как можно шире?


        Применительно к физике данный вопрос поставил еще А.Пуанкаре: «как может физик удовлетворяться доказательством, которое не достаточно строго с точки зрения математика?». Однако далее А.Пуанкаре сам же и отвечает на поставленный вопрос в форме блестящего методологического пассажа: «…физик может по произволу предполагать изучаемую функцию прерывной или непрерывной, имеющей производную или не имеющей ее…При такой свободе он, понятно, смеется над трудностями, удерживающими математика». И, наконец, он подводит суровый итог: «…беглый взгляд, достаточный для физики, не есть то умозаключение, к которому стремится математика».


        На мой взгляд, все сказанное полностью приложимо и к экономике. Любые функции – это всего лишь математические абстракции. В реальности никаких функций вообще не существует и любой здравомыслящий экономист вправе откровенно хохотать над «кривляньем» математиков в отношении этих функций. Но коль скоро это так, то не является ли нелепой сама идея выведения свойств реальной экономической системы из математических свойств неких гипотетических функций? Как, например, оценить трудоемкие работы по доказательству наличия равновесия в различных игровых моделях? И без всяких доказательств ясно, что в реальности равновесие существует (иначе не было самой этой реальности). Сюда же примыкают теоремы о единственности (неединственности) и устойчивости (неустойчивости) равновесия. Надо признать, что наличие этих теорем мало что дает не только для практики, но и для понимания реальных процессов.


        Таким образом, следует признать, что значимость таких математических работ незначительна, и благодаря им экономическая теория переполняется малоконструктивными научными результатами. Это означает, что эффективность экономической науки падает, так как большие усилия математиков уже не приносят должной отдачи.


        Есть и другая сторона проблемы избыточной математизации – растрата человеческих ресурсов и их нехватка на последующих витках развития науки. Для иллюстрации данного тезиса я приведу лишь один пример из теории потребления.


        Так, некая работа посвящена проблеме агрегирования функций спроса и так называемой проблеме интегрируемости. При этом автор заявляет, что интерес к этой проблеме обусловлен ее связью с практически важной задачей построения экономических индексов. Однако это типичный прием мистификации научной общественности со стороны теоретиков. На самом деле никакие условия интегрируемости при построении реальных индексов не используются (в противном случае эти индексы никогда бы не построили). Но это полбеды. Другая проблема заключается в том, что и теоретикам-то подобные результаты не особо нужны. Дело в том, что безуспешные попытки обосновать выполнение условий интегрируемости привели западных экономистов к созданию теории выявленного предпочтения, в терминах которой эти условия якобы хорошо верифицирутся. Все было бы хорошо, если бы впоследствии Г.Беккер не создал «новую» теорию потребления, которая опирается на большее число переменных и ограничений. Новая теория неизмеримо реалистичней и глубже классической теории потребления. Это означает, что старая теория с ее математическими результатами, в том числе с пресловутыми условиями интегрируемости, стала, мягко говоря, не очень нужна. Однако и это, пожалуй, не исчерпывает проблемы. Создание новой теории потребления, насколько мне известно, почему-то не привело к ее столь же активной математической обработке, как это было с классической теорией; фактически дело ограничилось простыми соотношениями, полученными самим Г.Беккером. Трудно объяснить этот феномен. Складывается впечатление, что теоретики просто-напросто «выдохлись» на предыдущей теории, а может быть, сами же разочаровались в подобных математических аранжировках.


        Подобный пример не является уникальным. Таких примеров можно привести множество. Главное состоит в том, что бесплодные математические упражнения «обессиливают» научную общественность и когда приходит время их осуществить вторично, энтузиастов уже не находится. Разумеется, со временем такие энтузиасты все же найдутся, но определенное время будет упущено и поступательное движение науки вперед замедляется. 


        4. Потеря позитивных результатов из-за несоответствия математической моде. Применение в экономической теории высокой математики неразрывно связано с математическими традициями и стандартами, которые иногда выступают в качестве своеобразной математической моды. В данном случае речь идет о том, что некоторые вопросы в экономической науке рассматриваются в рамках определенных моделей и вполне конкретного математического аппарата. Если исследователь не вписывается в эти стандарты, то он считается дилетантом, а его построения не заслуживают внимания. В ряде случаев по этой причине некоторым авторам может быть отказано в публикации их статей. Но даже если такие статьи и будет опубликованы, то научная общественность сделает вид, что не заметила их.


        Конечно же, подобный снобизм имеет под собой серьезную основу. Действительно, если наука освоила более изощренные методы анализа, то их и следует придерживаться, а не пользоваться архаичными подходами. Однако высокие стандарты действуют, порой, излишне жестко и способствуют выплескиванию из науки очень ценных результатов.


        Классическим примером математической моды может служить современный императив, в соответствии с которым все серьезные работы по выявлению функциональных свойств экономической системы должны проводиться в рамках либо теории равновесия, либо теории игр.


        В целом такой подход следует признать правильным. Современные модели функционирования экономической системы должны учитывать не только реакции отдельных хозяйственных субъектов (микроэффекты), но их взаимодействие (макроэффекты), что и достигается в рамках теории равновесия и теории игр. По-видимому, подобный «модельный стандарт» выступает в качестве способа преодоления некорректных умозаключений. Действительно, в соответствии с классическим определением, «ошибочное построение доказательства – это ошибка, которая проистекает из предположения, что то, что верно в отношении части, верно также и для целого». Наверное, поэтому М.Вейцман в своей самой знаменитой статье открыто заявляет об используемой им методологии, заключающейся в сочетании макро- и микроподходов. По его мнению, «любое макроэкономическое построение может быть ошибочным, если оно не «подкреплено» моделью фирмы, функционирующей в условиях несовершенной конкуренции».


        И все же в экономической науке есть вопросы, которые вполне допустимо и даже необходимо рассматривать в рамках каких-то других схем. Отвергая таковые только по причине их несоответствия имеющимся математическим стандартам, экономическая теория, на мой взгляд, ставит себя в весьма неприятное положение. Даже если сегодняшние нетрадиционные модели все-таки завоюют впоследствии признание, то это опять будет сопряжено с потерей времени и человеческого капитала.


        Таким образом, наметившаяся чрезмерная математизация современной экономической теории как бы «подтачивает» науку изнутри. Стремление к максимально полному и корректному математическому описанию экономических явлений ведет в тупик. Теорема К.Геделя о неполноте недвусмысленно говорит об этом: любое формальное описание системы либо неполно, либо противоречиво. При исследовании экономических систем это особенно актуально – мы должны придерживаться разумной степени общности описания и вовремя остановиться, чтобы дальнейшее обобщение не обернулось противоречием. Не следует забывать и принцип относительности А.Эйнштейна: восприятие явления зависит от точки зрения. Поэтому не следует стремиться к построению многоцелевых экономико-математических моделей – имеет смысл ограничиться простыми и ясными постановками задач.


        5. Субъективные мотивации как объективные барьеры на пути прогресса экономической науки. Рассмотренные выше особенности современной экономической науки дают определенное понимание причин торможения ее прогресса. Однако главная проблема экономической теории заключается не в них. А в чем?


        Попытаемся разобраться в этом вопросе с использованием самых разнообразных фактов. При этом для лучшего понимания ключевых проблем сгруппируем их. Мне кажется, что среди «суперпричин», провоцирующих своего рода регресс экономической науки, целесообразно выделить три, которые носят явно антропогенный характер.


        1. Отсутствие единых морально-этических стандартов. В соответствии с классификацией Дж.Н.Кейнса экономическое знание может быть условно разделено на три части: позитивная экономика как сумма систематизированных знаний о том, что существует; нормативная экономика как сумма систематизированных знаний о том, что должно существовать; экономическое искусство как система правил для достижения поставленной цели. Экономическая наука занимается в основном первыми двумя составляющими. При этом, как справедливо отмечали П.Самуэльсон и В.Нордхаус, «нормативная экономика охватывает моральные и стоимостные оценки». Данный факт является ключевым, так как «основные различия между экономистами лежат именно в этой области». Фактически экономисты мало отличаются друг от друга по вопросам позитивной экономики, но по широкому кругу политических и морально-этических проблем они мыслят по-разному. 


        К настоящему времени сложилась примерно следующая ситуация. Практически все достижения экономической науки сконцентрированы в области позитивной (дескриптивной, описательной) экономики. И здесь же между экономистами наблюдается довольно высокий уровень согласия. Однако постоянно существующее стремление экономистов «активизировать» свою науку заставляет их переходить к вопросам нормативной экономики. А здесь уже начинаются чудовищные разночтения. Источником этих разночтений является отсутствие морально-этических стандартов.


        Простейший пример. Следует ли вступать России во Всемирную торговую организацию (ВТО)? В принципе позитивная экономика ясно говорит нам, что в этом случае произойдет: если вступление состоится, то приток иностранных товаров начнет «давить» отечественных неконкурентоспособных производителей, многие из которых разорятся, зато выжившие будут работать на мировом уровне; если вступление не состоится, то отечественные производители сохранят свои позиции, но так и будут плестись в хвосте мировой экономики. Более того, позитивная экономика позволяет даже количественно оценить возникающие эффекты, например, изменение объема внутреннего производства и импорта при изменении импортных тарифов. Однако окончательный ответ зависит от этических и политических установок. Так как последние у экономистов сильно различаются, то и сами экономисты «раскалываются» на два лагеря: одни выступает за вступление России в ВТО, другие – против. И даже самые строгие теоремы не смогут примирить представителей этих лагерей.


        Можно ли «снять» указанную проблему экономической науки? Теоретически да – если общество обретет некие политические и этические стандарты. Однако на практике подобное общественное согласие кажется иллюзорным.


        Мне кажется, что рано или поздно экономической науке (возможно, в содружестве с другими науками) все же придется приступить к выработке хотя бы основных политических и этических стандартов. Возможно, в будущем это станет самостоятельным разделом экономики. В конце концов, это вполне естественно, если учесть, что многие экономисты-классики начинали свои экономические изыскания с разработки этических вопросов. Не исключено, что в обществе уже объективно назрела необходимость в «возвратной волне», ведущей к синтезу этики, политики и экономики.


        2. Отсутствие методики определения «ведущих» факторов экономической динамики. Современная социально-экономическая жизнь чрезвычайно усложнилась. Причем речь идет всего лишь о последних 5-7 годах, за которые все процессы усложнились, как мне кажется, на порядок. Экономическая теория, хочет она того или нет, должна объяснять и прогнозировать социально-экономические события. Для экономической науки наложение этих двух обстоятельств приводит к своеобразной драме – теория должна, но из-за страшно усложнившейся реальности не может осуществлять эффективное прогнозирование. В чем причина подобной драмы?


        При рассмотрении социально-экономической системы и ее возможной динамики исследователь среди великого сонмища факторов должен выделить несколько основополагающих, «ведущих» факторов, которые, как говорится, на 99% определяют ход событий. Рассмотрение чуть ли не бесконечного числа малозначительных факторов справедливо считается и невозможным, и ненужным. Зная «жизнь» «ведущих» факторов и характер их влияния на выходные переменные системы можно с достаточной степенью надежности спрогнозировать ее дальнейшую эволюцию. Однако на сегодняшний день число и значение принципиально разноплановых факторов, в том числе неэкономических, настолько возросло, что экономическая теория не справляется с поставленной задачей. В лучшем случае экономика может выделить «свои», экономические «ведущие» факторы и проанализировать их влияние на процесс. Однако она не работает с политическими, историческими, религиозными и прочими факторами, которые во многих случаях сейчас оказываются важнее чисто экономических. Аналогичного мнения придерживается и Д.Б.Кувалин: «В конкретных обстоятельствах на макроэкономическую ситуацию помимо рыночных сил очень серьезное влияние оказывают институциональные, технологические, структурные, географические, экологические и многие другие факторы и ограничения». «Довольно часто воздействие этих факторов оказывается гораздо сильнее, чем влияние рыночных механизмов. Как следствие, экономические процессы могут развиваться не в соответствии с классическими теоретическими моделями. Более того, иногда результат экономических решений, принятых исходя только из рыночной логики, но без учета прочих факторов, оказывается прямо противоположным ожидаемому».


        Хорошей иллюстрацией сказанного может служить трансформационный спад в бывших социалистических странах. Апостериорный анализ показывает, что глубина и длительность экономической рецессии определялась многими группами факторов, среди которых: степень неравновесия в экономике (доля частного сектора, искажения равновесных цен, большой арбитраж между оптовыми и розничными ценами и т.п.), институциональные особенности (эффективность принуждения к исполнению закона, уровень преступности, стабильность законодательства, степень развития банковской системы и т.п.), социокультурные характеристики (степень взаимного доверия, уважение к частной собственности, закону и власти, толерантность отношения к богатым иностранцам и т.п.), экономическая политика государства (меры по ограничению переходной ренты, последовательность экономического курса, транспарентность целей правительства и т.п.). Трудно сказать, какая группа факторов была главной, «ведущей». Все эти факторы, сложным образом переплетаясь между собой, и определяли тот или иной результат в каждой из стран с переходной экономикой. Почти во всех случаях неэкономические причины оказывали определяющее влияние на эволюцию социально-экономической системы.


        Что же нового произошло в наше время в сфере отбора факторов по сравнению с более ранним периодом. Я бы сформулировал это следующим образом. Экономическая наука не умеет (а, может быть, и не должна уметь) работать с неэкономическими факторами. Последние выступают для нее в качестве экзогенной информации. В лучшем случае эту информацию можно как-то учесть, но не рассматривать ее динамику. Между тем неэкономические факторы имеют, порой, больший вес при формировании эволюции системы, чем собственно экономические детерминанты. Раньше (особенно в период жизни экономистов-классиков) история мира в значительно большей степени определялась чисто экономическими причинами. «Вылавливать» эти причины и работать с ними было гораздо легче и экономическая наука прошлого, несмотря на все свое несовершенство, успешно справлялась с этой задачей. Возможно, именно поэтому экономика и заняла первое место среди социальных наук. Сейчас ситуация изменилась – экономический анализ усовершенствовался, однако его принципиально не хватает для учета возросшей роли (и доли!) «внешних» причин.


        Итак, сегодня экономика не умеет определять и вычленять «ведущие» факторы социально-экономической динамики. Данный факт приводит к тому, что сама экономическая наука становится все более «беззубой». В данной связи, на мой взгляд, уместно вспомнить как А.А.Арзуманян во вступительной статье к книге П.Самуэльсона обвинял будущего нобелевского лауреата в том, что каждый его ответ представляет собой набор каучуковых формул: «с одной стороны… с другой стороны…». Теперь этим недостатком грешат практически все экономисты.


        Можно ли изменить создавшееся положение? На мой взгляд, полностью нельзя, но частично можно. Для этого необходимо, чтобы экономика постоянно обогащалась идеями антропологов, социологов, историков и политологов. Речь идет не о «великом синтезе» наук, который является заоблачно мечтой, а о повышении общегуманитарной культуры экономистов. Нынешняя тенденция к чрезмерной математизации экономической теории в значительной мере противостоит этой задаче. Если немного остудить творческий пыл экономистов в отношении исследования свойств пятых производных экзотических функций, то, может быть, останется время на выработку более действенной методологии по выявлению «ведущих» экономических и неэкономических факторов социальной динамики.


        3. Отсутствие учета различий в мотивациях индивидуумов и социумов. В одной из своих последних статей В.М.Полтерович подвел весьма симптоматичный итог развития экономического знания. «Экономическая наука потерпела наиболее крупное поражение за весь период ее существования. Никогда еще предсказания «большинства» экономических экспертов не были столь далеки от реальности. Вопреки их ожиданиям, либерализация цен и стандартные антиинфляционные меры привели к кризисам неплатежей и бартеризации экономики, приватизированные предприятия оказались еще менее эффективными, нежели государственные, а реформы в целом породили беспрецедентный рост теневых операций и криминальной активности». Оценка в целом верная, но в чем же заключается причина столь масштабного «поражения»?


        Причина заключается в отсутствии учета различий в системе мотиваций индивидуумов и целых социумов. Поясним сказанное на простом примере.


        Проведенное в 1998-2000 гг. социологическое обследование среди американских, голландских и российских студентов предполагало оценку по пятибалльной системе каждого из трех участников следующей ситуации: студент С сообщил в учебную часть, что студент А списал экзамен у студента В с разрешения последнего. Оказалось, что российские респонденты очень негативно отнеслись к действиям студента С (доносчик!), положительно оценили студента В (друг!) и оказались очень терпимы к студенту А (молодец!). Оценки американских респондентов оказались прямо противоположными: крайне отрицательные для А (нарушитель норм!), неприязненные для В (пособник нарушителя!) и толерантные для С (законопослушный!). Таким образом, мы видим диаметрально противоположные системы ценностей и мотиваций у различных народов.


        Экономическая наука изучает реакции экономической системы на те или иные воздействия. При формализации взаимосвязей между переменными возникает нагромождение математики. Однако в основе всех реакций и всей математики лежат первичные мотивации индивидуумов, а эти мотивации, как следует из приведенного примера, могут быть различны не только у отдельных хозяйственных субъектов, но и у целых социумов. Экономическая теория обходит этот вопрос, опираясь на представление о некоем усредненном «рациональном человеке», которому приписывается простейшее максимизирующее поведение. Между тем, именно игнорирование возможных фундаментальных различий в мотивациях субъектов и приводит к грубым ошибкам при построении экономических прогнозов. Это, в частности, и произошло в России переходного периода, когда шаблонный «нажим» на экономическую систему привел к совершенно незапланированным результатам. Официальный экономический истеблишмент России не учел того факта, что российские экономические агенты прекрасно владели «неправильными» способами отстаивания своих интересов и морально были готовы их применять.


        Проблема усугубляется и тем, что система мотиваций ни у отдельного человека, ни у социумов не является постоянной. Например, в соответствии с имеющимися данными, доля лиц в Германии, активно интересующихся политикой, за период с 1952 г. по 1977 г. возросла почти вдвое. Таким образом, за четверть века интересы и мотивации немецкого общества радикально изменились, и ожидать от немецкого народа 1977 г. такой же реакции на определенное воздействие, как и от народа 1952 г. просто глупо. Между тем подобные мотивационные сдвиги в психологии масс современной экономической теорией не учитываются.


        Сегодняшняя, как, впрочем, и традиционная, экономическая теория оперирует еще одним важным понятием, которое, по-видимому, тоже сильно устарело. Это знаменитая оговорка «при прочих равных условиях». Хотя данная оговорка давно обсуждалась и критиковалась экономистами, полностью отказаться от нее пока не удается. В этой связи я считаю уместным привести пример, который убедительно опровергает «прочие равные».


        Данный пример мною позаимствован у моего коллеги Н.А.Денисова, который имел возможность наблюдать следующую сцену из жизни многонациональной советской экономики. В центральном районе Казахстана в состав одного крупного совхоза входили три расположенных недалеко друг от друга этнических поселения: немецкое, русское и казахское. Хотя «все прочие условия» (по крайней мере, экономические), кроме этнического, были в этих поселения действительно равны, хозяйственные различия между ними были вопиющими: изобилие, богатство, чистота и порядок в немецком ареале, бедность, недостаток и беспорядок – в русском, нищета, разруха и грязь – в казахском.


        Данный пример является очень частным, поэтому никаких этнических обобщений из него ни в коем случае не следует. Тем не менее, из него многое ясно. Казахский этнос сложился как степной, кочевой народ, не имеющий серьезных традиций в ведении стационарного хозяйства, не мог конкурировать с немецкими крестьянами, у которых на генном уровне закреплены капиталистические ценности. Русские, не знающие ни нормального капитализма, ни кочевых миграций, естественным образом занимали промежуточное положение. Главное в этом примере заключается в том, что применение каких-либо универсальных экономических теорий и схем к анализу функционирования социумов со столь разными жизненными установками даст, скорее всего, бессмысленный результат даже при соблюдении пресловутой оговорки «при прочих равных условиях».


        Продолжением приведенного примера является беспомощность современной экономической теории при объяснении экономических успехов Японии, Китая, Южной Кореи и других быстроразвивающихся стран, также как и неудач многих африканских государств. Доминирующим фактором в объяснении данных феноменов является цивилизационный (культурно-ментальный) фактор. Без учета этого среза проблемы нельзя понять многих экономических парадоксов современного мира. Нельзя, например, понять, почему многие индийцы болеют и умирают от недостатка белковой пищи, в то время как все их города забиты коровами. Без учета религиозных традиций Индии «экономический рационализм» упирается в глухую стену. Нельзя объяснить без учета этических канонов ислама и иррациональные попытки мусульманских банкиров не брать проценты за кредит.


        Резюмировать сказанное можно следующим образным сравнением. Экономическая наука, отталкиваясь от некоей психологической точки отсчета, выстраивает мощную теорию функционирования социально-экономической системы. Однако сама точка отсчета экономистами не очень-то старательно идентифицируется. Ошибка же в определении этой точки ведет к ошибкам в экономических прогнозах. Можно ли что-то изменить в создавшейся ситуации?


        Если удастся соединить поведенческие мотивы хозяйственных участников и традиционную экономическую «механику», то ответ на поставленный вопрос утвердителен. На практике это очень проблематично, так как речь идет о разработке методического аппарата по «переводу» поведенческих схем индивидуумов и социумов в экономико-математические модели. Мне кажется, что такие работы могут превратиться в отдельное, очень важное направление экономической науки.

* * *

        В данной статье была предпринята попытка выявить те причины, которые тормозят дальнейшее развитие экономической науки. Само понимание этих причин может позволить более правильно организовать теоретико-экономические исследования и тем самым повысить уровень попадания экономических прогнозов в точку. Несмотря на высказанные в статье скептические замечания по поводу оголтелой математизации экономической теории, я не считаю, что она должна стать менее математизированной. Скорее всего, речь должна идти о грамотном перераспределении «математических сил» экономистов к истокам экономической науки: выработке четких этических стандартов; разработке методов определения «ведущих» факторов экономической динамики; разработке методического «моста», соединяющего знания о различиях в мотивациях и психологии социумов с общими законами функционирования хозяйственных механизмов.