Путинская молодежь во власти. Что поменяет Орешкин во главе Минэкономразвития?

На смену «водолазу»

«Вроде бы экономического развития нет практически, а министр экономического развития перед вами», – говорил бывший министр Алексей Улюкаев в 2013 году. Через три года за присущее ему упорство в поисках очередного дна, на котором распласталась российская экономика, его насмешливо прозовут «водолазом». А итог долгой и относительно успешной карьеры, начавшейся еще в 1991 году с «правительства реформаторов» Егора Гайдара, подведет у себя в офисе глава «Роснефти» Игорь Сечин, будто специально приурочивший свою спецоперацию к 25-летней годовщине прихода либералов во власть. Он организует арест министра, которого без убедительных доказательств обвинят в получении взятки и отправят под домашний арест без права общаться с прессой.

Следующие две недели в России, известной большим количеством парадоксов, было на одно логическое несоответствие меньше: по-прежнему не проглядывалось развитие экономики, но и министр экономического развития отсутствовал. Однако кастинг на роль руководителя ведомства активно шел: предложение делалось опытному аппаратному игроку, ныне советнику президента Андрею Белоусову, заместителю главы Центробанка Ксении Юдаевой, первому замглавы аппарата правительства Максиму Акимову и, говорили источники, даже вице-премьеру Аркадию Дворковичу. Каждый из них предпочел занимаемую должность министерскому креслу. Смотр кандидатов сильно затянулся и к посланию президента федеральному собранию, небольшая часть текста которого была посвящена развитию экономики, выбор остановился на 34-летнем Максиме Орешкине.

«По базовому образованию вы экономист?» – спросил Путин у молодого технократа и получил утвердительный ответ от выпускника Высшей школы экономики, который вспомнил о своей работе в Центробанке и коммерческих банках, в частности в «ВТБ Капитале». Собеседование с новым министром выглядело несколько театрально или правильнее сказать протокольно. Последние несколько лет Орешкин возглавлял департамент долгосрочного стратегического планирования Минфина, где занимался прогнозами и заочно спорил с Улюкаевым по поводу нефтяных цен, которые закладываются в макроэкономические расчеты (30 или 50 долларов за баррель?), а затем его назначили замминистра финансов.

«Самое плохое уже позади», – успокоил Орешкин президента и включил старую пластинку про «структурные преграды», мешающие российской экономике расти. Но как их убрать, спросил Путин. «Сейчас как раз начнем работу и детально распишем», – сообщил новый министр все, что необходимо знать о его планах на высоком посту – перевести много бумаги в воображаемой борьбе с вполне реальными препятствиями. Другими словами, он даже не приготовил никакого остроумно-короткого ответа, некоего рецепта благоденствия для страны. При собеседовании не то что в министерство, в небольшую частную компанию такой ответ был бы неудовлетворителен. По сути, он сказал: «Возьмите меня на работу, а там посмотрим».

Лишнее министерство

Когда первый вице-премьер Игорь Шувалов представлял Орешкина его подчиненным в министерстве, численность которого составляет порядка 2 тыс. человек, он назвал его «экономистом новой формации» и напомнил, что правительство придерживается экономического курса президента, формирующегося с 1999 года, что бы это ни значило. Чего же хочет президент? Прежде всего, макроэкономической стабильности (с этим все более-менее в порядке), во-вторых, снижения зависимости от мировой конъюнктуры (проще отказаться от нефти и газа) и, наконец, ускорения темпов роста (иначе ресурсная база, как шагреневая кожа, совсем скукожится).

Очевидно, что расписывать новому министру придется много, тем более президент поставил задачу через четыре года выйти на темпы экономического роста выше среднемировых. Однако прошлое место работы Орешкина породило больше вопросов, чем дало ответов о том, как он видит экономический рост и видит ли его вообще (Улюкаев, к примеру, не просматривал перспектив в ближайшие двадцать лет). Сразу заговорили о фактическом слиянии Минфина и Минэкономразвития – институционально противостоящих друг другу ведомств. И министр финансов Антон Силуанов, подогревая эти разговоры, заявил, что между министерствами будет меньше противоречий.

Противоположность позиций Минфина и Минэкономразвития позволяла выработать более взвешенную финансовую политику. Если казначейство, руководствуясь бухгалтерским подходом, стремится урезать расходы бюджета, собрать больше дивидендов с госкомпаний и не пустить на инвестиции средства резервного фонда, то ответственное за развитие ведомство, напротив, настаивает на стимулировании роста за счет бюджетных расходов, на переводе дивидендов госкомпаний в инвестиции и вложении резервов в реальный сектор. Когда ни одна из сторон не способна полностью реализовать пункты своей программы, вырабатывается приемлемый компромисс и сбалансированный бюджет не бьет по долгосрочному развитию экономики.

При этом с начала кризиса в 2014 году позиции Минфина усиливались, а Улюкаев постепенно их сдавал и, как сообщали источники, собирался в отставку. Противостояние особенно обострялось в чувствительной точке взаимодействия: Минфин при верстке бюджета должен учитывать макроэкономический прогноз (так называемый прогноз социально-экономического развития), который готовили в стенах Минэкономразвития. Подогнанный под бюджет прогноз – а в последний раз Минэкономразвития несколько раз его переписывало по требованию казначейства – Минфин вносит в правительство. Пока министерство экономики теряло влияние, рос авторитет Центробанка и Минфина. Дошло до того, что ведомство оказалось, по сути, лишним в структуре правительства, которое обращалось за экспертизой куда угодно, только не на Тверскую-Ямскую.

Ослабили ведомство и по другим направлениям: «вытащили» из-под него программу развития и передали ее Центру стратегических разработок Алексея Кудрина и экономическому совету при президенте, а функцию управления госимуществом (в подчинении у МЭР Росимущество) свели к указаниям в какие сроки готовить документы (так, например, продажу «Башнефти» компании «Роснефть» подчиненные Улюкаева в авральном режиме подготовили за неделю, хотя ранее глава ведомства выступал против сделки). Таким образом, ничем по-настоящему серьезным и важным на политическом уровне министерство не занималось: ни стратегии, ни приватизации и даже прогнозы – творческую составляющую работы МЭР – правительство почти не запрашивало.

Задача молодых

В чем же задача нового министра? Отвоевать потерянные позиции у Минфина, поставить на место Сечина и продавливать «большую приватизацию», написать для президента экономическую программу на четвертый срок? Шувалов сформулировал ее так: нужно вернуть министерству роль главного макроэкономического прогнозиста. При этом он не оставил надежды на то, что Минэкономразвития снова станет главной реформаторской силой, локомотивом преобразований, каким оно было в 2000-2007 годах, когда во главе его стоял Герман Греф, нынешний руководитель «Сбербанка», который в неспокойные времена прикидывается слегка юродивым и переодевается в инвалида, чтобы получить кредит в собственном банке.

Тем более наивно ждать от человека министра финансов Антона Силуанова, пожалуй, самого влиятельного представителя финансово-экономического блока правительства, что он будет серьезно с ним спорить и побеждать в этих спорах. Поэтому нескладно звучит версия, будто бы в правительстве хотят уравновесить Минфин. В аппаратной реальности правительственных чиновников говорят о сохранении ведомства, его веса и так далее, что для населения, по большому счету, ни холодно ни жарко, хоть бы и упразднили ведомство вовсе. Широкой общественности сообщают о новом министре как о блестящем экономисте, но умалчивают, что у него нет никакого политического веса. Путин же не зря уточнил, кто он по образованию – если ты значительная фигура на шахматной доске российской политики, то какая, в самом деле, разница? При другом раскладе министр экономики – не пешка, но самостоятельный голос в правительстве с прямым выходом на президента.

Однако сейчас Путину нужен технический исполнитель на внезапно оказавшейся вакантной должности. И его выбор, так уж получилось в ходе импровизации, еще раз заставил рассуждать о приходе во власть молодых людей. Они не были в комсомоле, не служили в КГБ, не работали в мэрии Санкт-Петербурга при Собчаке, не являются сторонниками антироссийского заговора Запада и не травят байки о спецоперациях ЦРУ против России, как Сергей Иванов, Владимир Якунин или Николай Патрушев. Кажется, что они могут что-то существенно поменять: ровесник Орешкина министр связи Николай Никифоров или калининградский губернатор Антон Алиханов (которого перед назначением страховал выходец из ФСБ, не появлявшийся на публике и давший пресс-конференцию, которая длилась меньше минуты, поскольку Алиханова могли «съесть» местные кланы).

На самом деле они продолжают давнюю традицию системных либералов («сислибов») – тех, кто продлевает жизнь режиму, поскольку условный академик Сергей Глазьев на ответственном посту быстро бы довел дело до катастрофы и государственного переворота. Но и обсуждать, будет ли по-прежнему преобладать либеральный подход к экономике или он сменится на консервативный – не имеет смысла. Вопрос следует ставить иначе: направлен этот подход на развитие или на консервацию текущего положения? Чтобы ответить на него, надо задать другой: нужны ли Путину структурные реформы в российской экономике? Ответ на этот вопрос – Орешкин. Были бы преобразования действительно нужны, мы бы услышали фамилию тяжеловеса, которая, возможно даже, и не назывались в шорт-листе претендентов.