Греховная поврежденность

Недавно, 15 июля, в бразильском городе Сан-Паулу прошел ежегодный «Марш во имя Христа» – «самое крупное христианское событие», как его называют организаторы из Церкви возрождения во Христе. Ежегодно на акцию приходят от 1 до 2 миллионов прихожан протестантских церквей, несмотря на то, что в Бразилии за католиками существует количественное преимущество.

Масштабное шествие носит международный характер: оно проходило и в Лондоне в 1987 году, и в Москве в 1997, и в Киеве в 2001. Где-то мероприятие прижилось и перешло в разряд традиции, где-то проект свернулся, как например, в Москве и Лондоне. Но неизменно акции удавалось стать лакмусовой бумажкой реакции общества на религиозное действо.

Отсутствие консенсуса во всех сферах общественной жизни в России, кроме недавней протестной волны «рассерженных горожан», было наглядно продемонстрировано на первых инициативах «Марша» – чуть ли не с отрицательной динамикой год от года находилось лишь несколько тысяч человек, публично прославлявших Христа, читавших молитвы за страну, город и Церковь (точно в таком порядке). Постепенно целесообразность взращивания христианнейшей идеологии в России была подвергнута сомнению устроителями и с тех пор «Марши» в Москве не проходят.

В соседней Украине – для справки – «крестные» ходы держатся еще в силе. В этом можно увидеть особенности российского менталитета, но проницательней будет разглядеть проблемы нашей демократии. Объединяться под знаменем «Того, Кто на протяжении всей истории человечества является эталоном нравственности и чистоты», у россиян не выходит так, как это получается у братьев славян. То ли из-за наместников того самого – Русской православной церкви, то ли по инерции социализма в отдельно взятом государстве.

Постклерикальная фаза на выжженной почве так и не возымела место: религиозное пробуждение в России было сугубо символичным, обрядность и вовсе утратила осмысленность, будучи магически понятой. Вспомнить хотя бы живую очередь на морозе этой зимой к поясу Богородицы, который якобы исцеляет от бесплодия. Но на самом деле и на Украине не лучше – там, по-видимому, нет конфликта идеологической слитности государства и церкви, либо он недостаточно отрефлексирован. В братской республике «Марши» без гражданского сопротивления приобретают политическое, про-властное звучание. Упомянутые молитвы за власть – обязательная, если не основная, часть церемониала.

В Бразилии все тоже неоднозначно. В этом году миллион граждан собрался совсем не восхвалять сына божьего, а наоборот, показать негативную солидарность против гей-парадов. Политики в этом событии было не меньше, чем в февральской акции панк-группы Pussy Riot в храме Христа Спасителя. Смыслом оскорбительного для верующих художественного жеста было, если резюмировать массу сказанного по этому поводу, высвечивание того аспекта, что религия перестала выполнять идеологическую функцию, чего не скажешь о Бразилии.

Капиталистическая форма отношений и протестантство как связь с Всевышним связаны одной этикой, проявляющейся на всех уровнях общества. В современной России главенствующая религия – православие – уже как двадцать лет оторвана от повседневной жизни общества и представляет интересы господствующих классов, защищая политический режим. Серия промахов видных представителей церкви последовала тут же, как общество сконцентрировалось на месте и роли религиозной инстанции в государстве.

Социолог Макс Вебер много внимания уделил раскрытию связей религии с политикой, способам производства, социальному расслоению и формам распределения. Он основательно изучил протестантство как наиболее прогрессивную религию индивидуализма, личной ответственности и аскезы. Раненное и милосердное православие никогда не было стимулом для экономических и политических трансформаций. Религия спасения не могла рационализировать деятельность субъектов экономики и политики, не диверсифицировала хозяйственную деятельность, не вело, выражаясь современным языком, к инновациям и было сдерживающей консервативной силой. Которой отчасти пытается быть и сегодня.

Но согласно, по Веберу, изменения в экономической системе общества вынуждают изменяться также и религиозные системы. Замечаем мы того или нет, но с установлением новых экономических отношений меняется и церковь, и конечно, в переходный период не может быть здоровой церкви при больном обществе. Дорогостоящие часы, заретушированные на фотографии патриарха, решение квартирных вопросов первых лиц церкви и прочее, в чем обвиняли религиозных служителей – общие пороки как церкви, так и общества. Разница в том, что в этой части от церкви ждут примера добродетельного поведения, духовного консерватизма, а не зеркала с кривой рожей. Того же самого хотят и от храмов, исключая церковь из контекста современности.

В этом свете группа Pussy Riot – детище современного капитализма западного типа, которое сталкивается с совершенно другой реальностью, архаичной и не переосмысленной. В данном случае ценность провокационной акции «Богородица, Путина прогони» в актуализации проблемного пространства. «Эта акция выявляет проблему, которая до этого не была в центре внимания и вообще не тематизировалась, – говорит культуролог Борис Гройс. – Эта акция отвечает смыслу современного искусства. Она вывела некое современное положение вещей. Современное положение вещей, которое неясно. Неясно, нарушил ли я закон или нет. Я бы, например, сказал, что нет. У меня большой опыт посещения церквей на Западе, я понимаю, что вне пределов богослужения там можно делать все что угодно, фотографироваться и так далее. Нельзя только мешать богослужению. Их акция и реакция на нее показывают, что они попали на интересную тему».

Открытость западных церквей, будь то католические или протестантские храмы, к современной культуре вызывает удивление и недоумение у многих россиян. В Америке рэпер Канье Уэст, никого не смутив, выступил со светомузыкой и дым-машиной прямо в католической церкви. Множество коллективов, занимающихся электронной музыкой, часто арендуют помещения храмов для своих перформансов. И это нормальная практика, не вызывающая ни у кого возмущения.

Тем важнее общественное и политическое значение акционизма в России как вида искусства. Скандал с Pussy Riot явился своеобразным началом общественной дискуссии, которая может отрефлексировать положение РПЦ в современном обществе. Многие до сих пор задаются вопросом: почему она была заведена таким противоречивым методом? Дело в том, что сегодня политические взгляды в любом другом искусстве не берутся в расчет и не прибавляют, как и не отнимают, ничего произведению искусства. А выяснение прямым действием или вторжением, что позволительно, а чего категорически нельзя в проблемной зоне – это уже политика. «Кто знает, может быть, принятие прав и свобод человека в качестве приоритетов западной политики в XX веке – такое же знамение приближения эпохи свободы и творчества, как и концерт Pussy Riot», – пишет в своем открытом письме из СИЗО №6 участница панк-группы Надя Толокно (Надежда Толоконникова).

Естественным образом вокруг дела панк-группы возник медийный консенсус свободных изданий, единственный возможный в стране, а «Международная амнистия» объявила их политзаключенными за выражение своих взглядов и критику российского руководства. Двоякость ситуации проявилась в том, что церковь объясняла тюремное содержание группы требованиями расправы над девушками возбужденных православных активистов. Дьякон Андрей Кураев говорил о предотвращении линчевания, дескать, домашние адреса заключенных всплыли в Интернете и им не поздоровится, выйди они на свободу. Государство решило «охранять» девушек от возмездия толпы, чьи чувства они оскорбили, затягиванием судебного процесса и нарушая конституционные и процессуальные нормы.

Судебная система забуксовала – мелкое хулиганство подняло большой вопрос о нравственности, а заодно высмеяло связь монарха с небом и союз церкви с государством. Католическая церковь по всему миру сталкивается с такими же акциями, но крайностью считаются только несанкционированные действия – транспаранты и выкрикивание лозунгов – во время богослужения. В этом смысле Pussy Riot не прерывали церемонию и не мешали богослужению в храме-музее. Кризис православной религии в России выражается еще и в том, что церковь считается священным местом, но если государство защищает церковь, а церковь прикрывает государство, может ли она полноценно быть таковым?

«Конечно, такой акции не могло бы случиться в мусульманском храме, – говорит Имам Московской мемориальной мечети Ринат Аляутдинов. – Вообще, храмы должны быть защищены милицией – все-таки церковь является структурой, образующей государство». Этот комментарий ярче всего говорит о сохраняющемся фундаментализме в мусульманской вере. Кураев же видит пересмотр отношений общества с церковью в травматическом опыте девяностых и настаивает на том, что религия и церковь – разные понятия. Но раненная церковь становится еще дороже верующим, считает он.

Сегодня происходит видимое огосударствление церкви; монополия власти доходит до истока нравственности, которой она принципиально лишена. И надо понимать, что у любого режима есть дозволенная степень критического отношения к нему со стороны. Участницы Pussy Riot превысили всякую меру, а их акция позволила определиться гражданам с позицией куда больше, чем «Марш во имя Христа» обозначил гомофобские настроения в бразильском обществе. Они предложили по-новому рефлексировать политику в собственной стране – через акции на проблемных территориях общественного пространства.

В уже упомянутом письме «на волю» Надежда Толоконникова писала: «Большинство не может понять, зачем – если тебе не платят за это денег – делать политическое искусство. “Я не понимаю 80% слов, которые ты говоришь”, – сказала мне девушка с наркотической статьей 228, когда я объясняла ей, зачем я хожу на митинги и делаю политические акции. “Тебе промыли мозги”, “Кто всё проплачивает?”, “У вас же есть умные мужчины, которые всё организуют”, – постоянно слышу я от наркотических 228. Экономические 159-е, правда, отчасти понимают меня, симпатизируя Ходорковскому, Козлову и Романовой, но тоже уверены, что мы – часть большой политтехнологической схемы, вовлекающей “умных мужчин” и крупные финансовые потоки».

Скорее всего, это сомнение, недоверие и поиск корысти и есть «греховная поврежденность», о которой говорил Кураев. Именно она и не дает прийти к согласию ни в политике, ни в экономике, ни в обществе. А когда общество трещит и раскалывается на несколько лагерей, то на каком марше шагать нам в ногу?