Почему так сложно вытянуть из кризиса сферу высшего образования
Российская система высшего образования находится в плачевном состоянии. Однако тому есть множество причин. И это не только неспособность рынка труда подавать верные сигналы учащимся. Какое значение для университетов имеет такая составляющая в их услугах, как общественное благо?
Очередная интересная статья Е.В.Балацкого, «Экстернальные факторы эволюции институтов», побудила взяться за перо и изложить в упрощенном жанре досужих размышлений (слава отпуску!) мои собственные впечатления, не полностью совпадающие с мнением автора. Тем более, что за эффектным названием статьи профессора Балацкого скрывается опытно-экспериментальная площадка сферы высшего образования, к которой я имею не меньшее отношение, чем автор упомянутой статьи.
Профессор Балацкий как всегда четко и элегантно формализует сложные социальные явления и, тем самым, вносит ясность в сумбур современной жизни. Конечно, любая формализация упрощает социальные связи и отторгает некоторые важные предпосылки. В частности, в начале статьи автор предполагает полную рациональность поведения как преподавателей, так и, особенно, студентов, которые, якобы способны оценить дисконтированный поток издержек и выгод за длительный горизонт планирования (практически, вся жизнь) для принятия решения о добросовестном поведении во время учебы. А в другом разделе статьи автор вспоминает о современных исследованиях в области психологии, в которых акцентируется проблема рефлексивного и неосознанного поведения, что полностью отрицает сконструированные формулы в первых двух разделах и обесценивает обоснование понятий институциональных сбоев и институциональных оболочек. Действительно, как может рационально объяснить свой выбор масса поступающих на 1-ый курс 16-17-летних юнцов, из которых добрая половина (на самом деле, гораздо больше, о чем свидетельствует мой многолетний опыт) выбрала будущую профессию не по природным склонностям и стремлению к будущим высоким заработкам, а в силу совершенно иных причин. Очень многие во время учебы переосмысливают свой выбор, переживают свой небольшой кризис смысла жизни, испытывают любовные эмоции, открывают себя в новом увлечении, которое со временем перерастает в новую профессию, продолжают спортивную карьеру и пр., что негативно отражается на текущей успеваемости и создает картину недобросовестного отношения к учебе и неэффективной институциональной оболочки в данном университете.
Очевидно, что подобные жизненные иллюстрации чаще встречаются в средних неэлитарных вузах, куда поступает разношерстная публика из широких слоев общества. Вряд ли оспоримо то положение, что девиантность поведения особенно велика в юном возрасте и в той университетской среде, которую автор хочет ввести в логичные схемы институционального бытия.
Причем, девиантность поведения, портящая статистические показатели вузовской отчетности и создающая впечатление неэнергоемкой деятельности характерна и для определенной части профессорско-преподавательского состава, отличающейся нестандартным творческим почерком и несерьезным отношением к жизни. Нерациональность поведения, присущая определенной когорте творческих личностей, притягивает их к университетскому поприщу, которое благодаря определенным свободам, позволяет реализовать прочие наклонности и увлечения. Например, я знаю одного очень творческого профессора общественных наук, который практически профессионально реализует себя в альпинизме и любит похвастаться, что он, прежде всего, альпинист-спортсмен, а на досуге заведует отделом в институте РАН и преподает в вузе. Разумеется, я не склонен утверждать, что какие-либо увлечения и хобби способствуют недобросовестному отношению к преподавательской профессии, но отдельные отклонения от бюрократической системы показателей отчетности могут быть подпорчены.
Более того, иногда творческое рвение в рамках самой профессии может войти в противоречие с требованиями скучной унифицированной системы подготовки специалистов по заданным шаблонам.
Иными словами, университетская среда никогда не была и не будет только кузницей профессиональных кадров, подсистемой на рынке труда, вспомогательным элементом экономики – народного хозяйства. Университеты, по меткому замечанию автора статьи в сноске 3, возникали как сообщества неких чудаков, которые не хотели жить по принятым правилам и создавали свои особые институты. Целью этих сообществ было не столько приобретение профессий (покупка частного блага на рынке образовательных услуг), сколько концентрированное познание смысла бытия (производство общественного блага – принесение себя в жертву общественной полезности).
Для доказательства положения об экстернальном характере выхода сферы высшего образования из современного кризиса Е.В.Балацкий выстраивает четкую логическую цепочку: «В экономической теории в качестве цены знаний выступает их рентабельность. Логика связи рынка труда и системы высшего образования проста: чем выше спрос на квалифицированные кадры, тем выше их цена (оплата труда), тем выше рентабельность получаемых ими на университетской скамье знаний и тем больше стимулов к серьезному обучению в самом университете». Однако безупречность данной схемы базируется на предположении об исключительно частной индивидуальной полезности получаемого образования, т.е. если бы всю выгоду от образования получал бы только сам студент. Подобным образом стоит поступать производителю сосисок: если он рассчитывает на рост продаж и расширение своей рыночной доли ему стоит улучшать качество своей продукции, сдерживая отпускную цену.
Однако высшее образование всегда будет относиться к категории смешанных благ, сочетающих в себе свойства частных и общественных. Последнее означает невозможность извлечь выгоду от обучения самим обучающимся. Выгода от получения студентом высшего образования распространяется на все общество, даже в том случае, когда студент лично инвестирует в свое образование, обучаясь на коммерческой основе.
Пресловутая «отдача от образования», включение университетов в систему хозяйственного воспроизводства стало актуальным в период развертывания промышленной революции и превратилось в аксиому на этапе индустриализации. Российская система образования, взросшая на традициях германской системы инженерного образования (не случайно немецкий язык по своим морфологическим свойствам лучше всех подходит для восприятия и отражения инженерно-строительных задач), в советское время получила приоритетное развитие именно в рамках большой политики индустриализации страны. Непосредственное включение советских вузов в хозяйственное строительство привело к формированию представлений о возможности измерения роли и значимости системы высшего образования в народном хозяйстве.
Подавляющее преобладание названий «институт» среди советских вузов подтверждало узкопрофессиональную направленность последних, т.е. минимизацию компоненты общественного блага в образовательном продукте. Лишь немногие советские университеты уже самим своим названием давали понять, что они ориентируются на предоставление широких (универсальных) знаний, где достойное место занимают курсы и методы обучения, направленные на выработку общественно-значимых компонент.
Весь цикл образовательного процесса в советских технических институтах имел четкую практическую направленность, подчеркивающую исключительно профессиональные задачи подготовки будущего инженера. Мощная естественно-математическая подготовка на первых двух курсах сменялась специализацией в узкой профессиональной области уже на третьем курсе. Череда практик и стажировок, нередко работа в научных проектах на кафедрах, венчалась «дипломным проектированием», т.е. практически выполнением конкретного инженерного проекта, который может быть внедрен непосредственно «на производстве». Такие требования к формату высшего профессионального образования были заложены в 20-30-х годах в период развертывания советской индустриализации.
Кстати, остается величайшей загадкой, а скорее невиданным и малообъяснимым успехом, удивительный и рекордный по историческим меркам прогресс советской модели технического образования, сумевшей за 30 лет к 50-м годам двадцатого века выйти на передовые мировые рубежи от настоящего развала в начале 20-х годов. История недавнего послереволюционного прошлого славных советских технических вузов свидетельствует об ужасающей деградации и таком падении качества процесса обучения, по сравнению с которым нынешнее состояние покажется вершиной научно-технического прогресса. Заполонившие студенческие скамьи так называемые рабфаковцы, малограмотные крестьяне, которые за пару лет якобы осваивали уровень средней школы, разумеется, были не в состоянии освоить нормальный комплекс знаний в сфере будущей технической профессии. Отток грамотной профессуры за рубеж, «пролетарский» метод аттестации оставшихся естественно-технических профессоров, повсеместное распространение практики выдвижения на преподавательские и административные позиции в вузах «проверенных коммунистических кадров», создавало совершенно понятную атмосферу так называемого «обучения» в 20-е годы даже в гордящихся своим славным советским прошлым современных российских технических университетах.
Масштабы вакханалии коммунистических начетчиков, разгула безграмотных политработников в вузах того времени, описанные, например, в эмигрантских источниках, не находят аналогии даже в современной деградирующей России. Например, известно, что в начале 20-х годов пост ректора того славного вуза, преемником которого является сейчас весьма продвинутый НИТУ МИСиС, занимал… студент этого же вуза, будущий большой организатор металлургической промышленности СССР, назначенный на ректорский пост исключительно благодаря своей преданности делу революции и умению руководить любым коллективом. Понятно, что выстроить грамотную систему профессиональной подготовки в сложной технической области благодаря только пролетарскому чутью не получится.
Тем не менее, и МИСиС, и все прочие будущие гранды технического образования в СССР сумели выскочить из тогдашней «институциональной ловушки» за счет мощной экстерналии в виде жесточайшего во всех смыслах курса на индустриализацию экономики страны. Непредвзятому читателю совершенно ясно, что если бы в конце 20-х годов в СССР не победила политическая линия Сталина, курс на ускоренную индустриализацию из-за угрозы новой мировой войны, то советские вузы продолжали бы оставаться прибежищем коммунистических администраторов, озабоченных не достижением высокого качества подготовки будущих инженеров, а построением разновидности коммунистического лагеря с неизбежными атрибутами в виде бесконечных партсобраний, партзаданий, проверок на политическую благонадежность и пр. Собственно, вся эта «коммуношагистика» продолжалась и в 30-е годы, но теперь она уже рассматривалась в качестве дополнительного кнута в деле освоения инженерной профессии, а не в качестве некоей самоценности.
Если бы не экстерналия-индустриализация, то институциональная оболочка советских вузов продолжала бы пребывать в неэффективном состоянии, и смею предположить, мой славный дед не стал бы поступать в Московский химико-технологический институт в начале 30-х, не стал бы грамотным инженером-технологом, не получил бы Государственную (Сталинскую, чего уж там) премию в конце 40-х за разработки, позволившие военным истребителям поднять высотный потолок полета. Зная его личные качества порядочного человека, что-то мне подсказывает, что не пошел бы он учиться в такой технический вуз, где царило преимущественно коммунистическое фанфаронство в ущерб настоящей профессии.
Видимо, на рубеже 20-30-х годов действительно произошел «великий перелом» в институциональной среде советских вузов. Мощная востребованность технических специалистов резко усилила именно частную компоненту образования – собственно техническую специальность – и убрала на задворки тогдашнюю общественную компоненту – коммунистическое воспитание. Именно данное обстоятельство позволило реализовать, как пишет профессор Балацкий, «пересмотр регулятивной доктрины… перенос центра тяжести с самой системы, подлежащей реформированию, на экстерналию, которая непосредственно связана с этой системой».
Исходя из вышеизложенного, мы можем констатировать, что пресловутый развал советской модели и деградация российского образования сопровождается замещением компоненты частного блага (профессиональная подготовка) на изначальную компоненту общественного блага (общее развитие, культурный уровень, статус в обществе, социальные связи). В этих условиях найти ту самую экстерналию, которая способна вытянуть высшее образование из нынешней неопределенности представляется весьма проблематичным. Мы на страницах «Капитала страны» предлагали радикальный метод переустройства общественной модели развития, связанный с переходом к принципам новой автаркии, который, разумеется, выглядит в настоящее время либо как причуда выжившего из ума кабинетного теоретика, либо как компрометирующая провокация. Но, по крайней мере, политика опоры на собственные силы, как показывает исторический опыт советской индустриализации, создает реальный спрос на частно-профессиональную компоненту высшего образования и тем самым приводит к реальной эволюции институциональной оболочки вузовской среды.
Проблема кризиса системы высшего образования является чрезвычайно актуальной и для современного Запада, что увязывается нами также с проблемой снижения удельного веса частно-профессиональной компоненты и увеличения общественной составляющей в учебных программах. Очень хороший пример этого процесса привел мой коллега, который в начале 90-х во время посещения нескольких английских университетов был поражен примитивнейшему уровню освоения социологии. Во время семинаров студенты зачитывали из своих тетрадей страничку переписанного текста из учебного пособия местных преподавателей. Оказалось, что данные университеты были лишь недавно преобразованы из политехнических колледжей, готовивших инженерные кадры. Но «успешная» политика М.Тэтчер по деиндустриализации английской экономики привела к снижению спроса на технарей и трансформации учебных планов в сторону гуманитаризации.
Деиндустриализация западных экономик, распространение постмодернистских тенденций за последние 40 лет привели к заметному сдвигу вектора западноевропейского образования именно в сторону общественной компоненты. Как мило любят описывать иные наши ученые-гуманитарии систему образования во Франции, где бесплатные университеты переполнены молодежью наследственного бизнеса, которым предлагается масса необременительных курсов общественных наук. Собственно профессиональная подготовка для будущих владельцев винных ферм и торговых лавочек от университетов не нужна. Они пришли сюда преимущественно для социализации, для приобретения навыков адаптации к меняющейся среде, для того чтобы стать, в конце концов, полноправными гражданами Франции. Поэтому популярными являются курсы в области юриспруденции, социологии и социальной психологии, политологии, и конечно, экономики и менеджмента.
Многоступенчатость и вариативность западного высшего образования также работает на общественную компоненту. Современный западный студент – это довольно инфантильный молодой человек, кочующий из университета в университет, изучая разные бакалаврские и магистерские курсы лет до 30. Вполне нормальным является получение взаимно дополняющих специальностей. Российские студентки, выезжающие учиться по обмену в западные университеты, с большим удовольствием обнаруживают, что они являются самыми молодыми среди своих западных однокурсников и какая-нибудь российская 19-летняя третьекурсница оказывается вне конкуренции на дискотеке среди 23-25-летних немок и француженок.
Мне самому в бытность «молодым ученым», кандидатом наук и доцентом пришлось в рамках интересного образовательного проекта провести пару недель в гостиничном номере с молодым американским аспирантом (PhD Student), практически моим ровесником, который жаловался, что ему, уже изрядно полысевшему, надоело быть «студентом». Остальным европейцам и американцам, которые были моложе меня на 2-4 года, было достаточно странно узнать, что я по их меркам уже associate professor, т.е. нахожусь почти в зените карьерной лестницы, тогда как они все еще аспиранты, все еще соискатели аналога нашей ученой степени кандидата наук (разумеется, мы оставляем за рамками проблему соответствия российских и западных научных степеней).
Таким образом, в силу растянутости и размытости процесса получения высшего образования на Западе вряд ли стоит ожидать добросовестного отношения к изучению «будущей профессии» в каком-либо отдельном университете от таких затянувшихся во времени студентов.
Итак, резюмирую наши критические возражения к великолепной статье профессора Балацкого. Отметим, что университеты не являются удобной моделью для иллюстрации гипотез об институциональных ловушках, ибо в этой среде не существует четких критериев эффективности институциональных оболочек и институциональных сбоев. Невозможно установить четкую связь между продуктивностью профессиональной вузовской подготовки и требованиями рынка труда, ибо в университетской среде всегда присутствуют два вектора развития – частно-профессиональный и общественно-полезный. Усложнение современного мира, неопределенность и многовекторность его развития под влиянием постиндустриального общества и постмодернистской идеологии приводят к востребованности именно общественной компоненты университетского образования. В этом случае рынок труда не сможет так эффективно выполнить роль экстернального фактора, вытягивающего сферу высшего образования из институциональной ловушки. До тех пор, пока современное общество не найдет столь же четкий и недвусмысленный вектор развития, каким была в течение двух столетий промышленная революция и индустриализация, сфера высшего образования будет продолжать оставаться неким аккумулятором общественных идей, средством социальной аккомодации молодежи, очагом синкретического познания окружающего мира. Весьма вероятен возврат к десекуляризированному способу социального познания, возвращение к союзу науки и религии, о чем свидетельствуют попытки институционализации теологии в системе научных специальностей. Но это уже совсем другая история.
Написать комментарий
О вузах, качестве, армии и т.д. Пока есть российская призывная армия, пока не хватает приемлемых и квалифицированных рабочих мест для выпускников школ, колледжей и вузов (и безработица), выпускникам школ просто некуда больше идти - кроме как "в хоть какой вуз". Это лучше чем в армию, на улицу или в криминал-тюрьму. И возможно, дешевле для страны. Пока есть спрос на не слишком качественное высшее образование, оно и будет. Дело не в вузах - дело в среде функционирования российских вузов. Как бы реформа http://www.gazeta.ru/social/blogs/ziganshina/b_4712657.shtml
Наука – это самоцель или это инструмент? Наука как социальный институт существует ради самой науки? Или все-таки для чего-то еще, бОльшего чем сама наука? Для прогресса общества, экономики, жизнеобеспечения человека, развития технологий? Согласитесь, эти сферы сегодня глобализованы в определенной степени. Вот мы с вами дискуссируем в глобальной сети Интернет. И нашу дискуссию видно из разных стран и точек мира. В какой мере, Вы думаете, российская наука - уникальна и неповторима (и должна оставаться таковой), и в какой степени российская наука – часть мировой научной системы? В какой мере российской науке нужен национальный суверинитет, а в какой степени он ей мешает? Тут мы должны вспомнить, что в самой РФ - более сотни национальностей и языков. Согласитесь, что глобализация производства, рынков (труда, капитала и прочих ресурсов) не могла не затронуть и сферу генерации новых знаний (и науку и образование). Соответственно можно говорить о глобализации как минимум части сферы научных знаний. Что, впрочем, не мешает части российского общества (и в отечественной науке в т.ч.) этого не замечать. Здесь важен вопрос – по какому, чьему формату или вектору вести модернизацию и инновационное развитие РФ? Это англосаксонская модель? Или китайская? Или еще чья-то? Или это синтез? Скорее всего будет некий синтез, (просто по факту реализации. Даже если и пытаться выбрать западную модель, она все равно съедет с западной траектории в силу российской специфики – социо-культурной, инфраструктурной и прочей. Поскольку РФ – евроазиатская страна. Тем не менее, столица РФ и основная часть административных, интеллектуальных, трудовых ресурсов расположена в ее европейской части. И маловероятно, что в ближайшие лет 10 минимум ее перенесут в азиатскую часть РФ. Если выбирается западный вектор модернизации и инновационного развития (западноевропейский и северо-американский), то закономерно ожидать и модернизации сферы науки по западному образцу. Что это: 1) ученая степень – третья ступень (бакалавр-магистр-доктор), и ученая степень – одна, а не две как в РФ. 2) организация науки по сетевому принципу, а не по принципу «вертикали власти». Это значит, что свою единственную диссертацию вы пишите и защищаете в диссовете факультета своего (или другого) университета. А вот дальше вы – как ученый – Вы уже должны писать не для диссовета (часто того же самого, кстати), и не вторую диссертацию. А должны писать статьи для международных академических журналов, и мирового академического (университетского и научно-исследовательского) сообщества, книги для университетов всего мира, статьи для международных конференций. Проблемы с международными академическими журналами для РФ известны и понятны. По поводу вектора модернизации - западный или восточный. Пока что бизнес-школы ведущих университетов РФ ищут все-таки западную аккредитацию, а не азиатскую и тем более не китайскую и даже не японскую. И публиковаться пока считается престижным в западных англоязычных журналах, а не восточных. При том никто не спорит, что промпроизводственные мощности для не самой сложной продукции быстрее растут все-таки в Азии, - Китае, Индии. Но вопрос Матвей задал все-таки про науку, а не производство. Кто же и что же «заставит» нашу науку? Это к нам с вами вопрос. Кто нас с вами заставит. Скорее всего, жизнь заставит. Лет 50 назад в СССР можно было окончить вуз и не слишком волноваться о своем профессиональном будущем по причине госраспределения выпускников и стабильности обстановки. Защитил диплом и работай 30 лет на одном госпредпрятии до пенсии. Можно было написать две диссертации и не волноваться о своем научном будущем. Однако сегодня диплом специалиста вовсе не означает, что вас сразу примут на работу на должность, указанную в вашем дипломе. Потому что рынок труда сегодня в РФ в значительной мере – частный и конкурентный и к тому ж динамичный .. И госнадбавки за ученые степени существенно сократились, т.е. организациям и обществу для конкурентного функционирования сегодня нужен не столько ваш формальный диплом (специалиста, ученого ), сколько то, что вы реально умеете, делаете и достигаете сегодня . Ваши реальные навыки конкретной работы. Ну и кто сегодня герой нашего времени для аудитории первого канала ТВ? Кем мечтает стать молодежь? Это скорее «крутой» бизнесмен или госчиновник с мигалкой, чем ученый или отважный космонавт. Посмотрите конкурсы по поступлению на вузовские специальности .. Рыночный спрос отчасти вытягивает процесс (хотя понятно что все необходимое он не вытянет). Та же глобализация и глобальная конкуренция на рынке информации и знаний. Если речь идет об учебном процессе, то тут вопрос понятен, у студентов с введением бакалавриата все больше возможности выбирать курсы. А это уже конкуренция – курсов, преподавателей, кафедр. Все что ваши студенты могут прочитать без вас на русском языке в интернете, они могут прочитать без вас. И читают. А что они не могут прочитать или понять в интернете (на английском в т.ч.) – они придут разбирать с вами. То же и по поводу статей. Все, что подписчики журнала могут без автора прочитать сами в инете, они прочитают. И значит, такую статью в журнал менее вероятно возьмут (при прочих равных условиях). А возьмут ту, в которой будет нечто новое и неизвестное русскоязычному интернету. Вот вам и стимул. Публикации в ведущих журналов в мировой научной среде важнее чем диссертации, поскольку диссертация все-таки квалификационная работа и ее читает весьма ограниченный круг людей. А научные знания в мире распространяются все-таки на уровне качественных статей и книг, а не диссертаций. Вероятно поэтому в большинстве развитых стран только одна диссертация, зато развитая система академических научных журналов и конференций.О традиционной российской специфике сейчас не говорим. И поскольку жизнь сегодня движется несоизмеримо более быстрыми темпами и в совершенно других (глобальных), масштабах, чем лет 30, и даже 10 назад, представьте себе, - то что мы сегодня и сейчас с вами пишем здесь, на форуме с глобальным охватом аудитории – может оказаться более важным для общества, чем то, что написано в чьей-то (даже и самой умной) диссертации на бумаге и хранится в подвалах или виртуальных читальных залах РГБ в фактически закрытом (из-за сложности и неудобства пользования) для подавляющего большинства публики, доступе.
Слова Толкачева привели - и как об стенку. Сами поставили вопрос "Но кто и как побудит это делать российскую науку?" - опять стена. Поэтому такие как медвепуты долго еще будут крушить Россию. Почему? Потому что вы разбираете следствие, а не причины.
«До тех пор, пока современное общество не найдет столь же четкий и недвусмысленный вектор развития, каким была в течение двух столетий промышленная революция и индустриализация, сфера высшего образования будет продолжать оставаться неким аккумулятором общественных идей, средством социальной аккомодации молодежи, очагом синкретического познания окружающего мира.» (Толкачев С.А.) По поводу «вектора развития современного общества» - в РФ это сегодня, кажется, «модернизация и инновационное развитие». Почему эти задачи сегодня декларируются топ-органами власти и некоторой частью общества (например, институт Юргенса)? В т.ч. потому, что в условиях деиндустриализации западных экономик (рост доли интеллектуального и сервисного сектора в ВВП за счет снижения доли промпроизводства) и роста промышленной мощности Китая для РФ стоит вопрос геополитической роли и места в мировом сообществе. Это вопрос участия РФ в международном разделении труда. Кто мы, РФ, в мире, – если мы уже не «мозги» , но и не « руки» мира? Уже не сверхдержава, но и третьим миром числиться как-то не почетно. Встает вопрос экономической (а вместе с этим и социокультурной) самоидентичности. Производить для мира (да и для себя тоже) широкий круг товаров так же дешево и быстро как Китай (теперь не только ширпотреб, но и продукцию электроники, машиностроения) Россия не может. Это как минимум вопрос цены рабочей силы, но также и многих других, - технологий, культуры, инфраструктуры. Иначе бы Ай-фоны и Ай-пады, не говоря уже о ноутбуках собирались в РФ, а не в Китае. Генерировать идеи и масштабно создавать интеллектуальные продукты (в т.ч. для инноваций) как США (программное обеспечение, высокие технологии) – не только для мира, но и для себя – тоже все-таки пока проблема. Иначе бы Микрософты, ГУглы и Фейсбуки были бы у нас, а не в США. В т.ч. в силу вопросов культуры (как общей так и деловой) и инфраструктуры. Потому мы с вами сидим за компьютерами (иностранных марок) с программным обеспечением «мейд не в России»). Жить за счет углеводородов, – так они не вечны, это исчерпаемый ресурс. Отсюда и декларация топ-властей и части мыслящего сообщества РФ – Модернизация и Инновации. Идти в направлении Модернизации и Инноваций можно двумя маршрутами (путями): 1) изобретать велосипед(ы) самим, т.е. вести все НИОКР для всех отраслей экономики самим; 2) имитировать, т.е. взять (купить, выпросить, обменять, скопировать-слямзить) и развивать уже достигнутые результаты НИОКР стран-лидеров; 3) сочетать эти пути – где-то изобретать, а где-то – копировать. Вести все НИОКР самим смысла нет, важно отслеживать, быть в курсе и понимать – что уже сделано и что можно развить. Часто быстрее и дешевле взять готовые решения и использовать их. Вспоминаем о глобализации и экономии на масштабах операций. Автомобилестроение, фармацевтическая промышленность, пищевая, авиационная промышленности, электроника – это все давно уже глобальные отрасли. Тот, кто изобретает и строит самолет Boeing (а также телефоны Nokia , планшет I-Pad ), строит его сегодня не столько для своей страны, сколько для всего мира. Понимая, что только эффект глобального масштаба способен окупить инвестиции в разработки и строительство самолетов. То же можно сказать и об истребителях, подводных лодках, больших корпоративных информсистемах (КИС – SAP, например) и операционных системах для компьютеров (MS Windows), офисной технике (копиры-сканеры) и о многом другом. Люди, бывшие в сознательном возрасте до эпохи перестройки, помнят, как почтив все советские дамы-инженеры сами кроили и шили себе одежду. Это было дешевле, чем купить готовую в универмаге. А ЗП советского инженера в СССР была не резиновая, а фиксированная. Теперь мало кто шьет – невыгодно как по времени, так и по деньгам. Одежду для досуга (casual) проще, быстрее и дешевле купить китайскую-киргизскую на рынке , а для тех, кто ездит за границу – за границей. Что может и должна делать Россия в этой глобальной экономике? Что должны уметь российские специалисты, и соответственно, чему их надо учить в вузах? Сколько стране (а теперь уже и миру, раз рынок глобализован) нужно физиков-теоретиков, сколько инженеров-электронщиков, инженеров-разработчиков, а сколько эксплуатационщиков? Кто это знает? Министерство образования? И какой страны? Скорее это знают глобальные компании, которые и ищут таланты по всему миру еще со школьной и студенческой скамьи. Это знают ведущие университеты мира, предоставляя стипендии на обучение талантам из других стран. Это знают скорее эксперты, чем госчиновники. По части ведения НИОКР. Важный вопрос – а кто в РФ решает – какие НИОКР вести самим, а что взять-заимствовать-купить? Вопрос актуальный. Вот пример недавней ситуации с НИОКР в Росатоме, расписанной в СМИ 21-го июля. Вроде бы там кто-то взял инфо из Инета, а провел формально (и по финчасти) как собственноручно выполненные НИОКР. И тут надо понимать, что брать инфо из Инета (заимствовать)– не так уж и плохо (это и быстрее и дешевле, особенно если это специальные базы научной периодики), но плохо - не ссылаться на источник и выдавать его информацию за свою собственную. И может быть, было бы лучше, если бы российские ученые-исследователи были способны вести свои исследования просторов Интернета широким фронтом на своем свободном профессиональном английском языке, чем читали бы переводы «дцатилетней» давности, не умея читать в оригинале, и строя свои научные изыски на давно уже устаревшей информации качества испорченного телефона? Но кто и как побудит это делать российскую науку? Где для этого стимулы? Стимулы есть, например, за границами РФ для особо талантливых. Пример – недавние нобелевские лауреаты российского происхождения – Гейм и Новоселов. Это пример для подражания наиболее амбициозных молодых ученых РФ. Не говорим о сотнях и тысячах успешно устроившихся за границей (да и в инофирмах в РФ) российских мозгов. ВОт он - стимул. По поводу реформы системы изнутри - это проблема, как и отмечал г-н Балацкий. И вот здесь мы должны вспомнить о глобализации. Потому экстерналией для развития системы высшего профессионального образования в РФ сегодня, пожалуй, становится конкуренция с западными университетами и желание российски студентов работать в лучших компаниях мира (а не только РФ). Некоторая часть российских выпускников школ вполне может себе позволить обучение в западной Европе (Германия, Финляндия, Франция и даже Британия). Поступив в такой университет, бывший российский гражданин получает существенно бОльшую возможность жить уже не в РФ, а в стране «золотого миллиарда». Ну, например, закончив (очень хорошо) британский университет, бывший российский гражданин получает возможность остаться в Великобритании . По сути РФ выполяет сейчас роль экспортера не только углеводородов, но и образованной (и отчасти обеспеченной) молодежи для стран с более высоким уровнем экономического (и технологического и научного) развития и уровня жизни. Болонский процесс этому способствует – т.к. адаптирует систему российского образования к западным правилам (двухуровневость, гибкость набора курсов, ориентация на индивидуальные и ситуационные интересы и запросы). Кто-то из российиских специалистов (можно найти в Инете) говорил о том, что Болонский процесс – улица с односторонним движением. И рассчитан на отток лучших мозгов молодежи из России на Запад. Однако, РФ – крупнейший европейско-азиатский рынок для автомобильной, пищевой индустрий, для электроники, - для бизнеса других стран. Потому сюда все-таки едут иностранные студенты, - изучать эти рынки ан урнве языка, культуры, соцального устройства. И будут ехать существенно больше – если здесь создать для них в российских университетах условия – курсы и программы на английском, общежития с определенным уровнем комфорта, сопоставимым с европейским. А если бы Курсы и программы на английском предлагать иностранцам за дополнительную плату, то это напрвление вполне могло бы подняться. 2. По поводу мотивации студентов к учебе. Действительно, это не только получение профессии. Обучение в университете - это также и Социальный лифт. Социальный статус. Социализация. Общее личностное развитие. Кругозор. Круг общения. Мировоззрение. Мотивация студента (и его родителей, направляющих выбор вуза и специальности и поддерживающих учебный процесс и морально и материально) зависит от многих факторов, в т.ч. от эффекта старта. Имеется в виду – стартовая социальная позиция семьи ( в сочетании с другими факторами). Часто она является значимым фактором, определяющим мотивацию учебной работы студента в вузе и результаты этой работы. Мотивация студента может быть - на карьеру, деловой успех, на социальную среду (хороший, позитивный круг общения). Можно говорить о мотивационных сегментах студентов, это сегменты по приоритетам мотивации. Часть студентов очень даже карьерно ориентированы, более того, для них это вопрос – быть или не быть ( им как состоявшейся личности, а также их квартире, машине, семье), поскольку их собственная стартовая позиция рассматривается ими именно как таковая и недостаточная для дальнейшей жизни. Наследники бизнеса есть и у нас – это не менее 40% студенческого контингента престижных специальностей бизнес-администрирования. Родители- владельцы бизнеса нередко посылают детей учиться чтобы затем поддерживать семейный бизнес. И при том нередко требуют от детей хороших и отличных результатов в учебе. Родители - наемные специалисты бизнес-администрирования также мотивированы на профессиональное формирование своих детей в университете, понимая, что именно последующая работа (а не наследованные материальные активы семьи) - ключ к жизненной позиции их детей и их самих впоследствии. Эти группы (владельцы бизнеса и наемные специалисты) нередко платят за обучение своих детей и тем самым стимулируют рублем работу университетов (кафедр, преподавателей по курсам) по конкретным специальностям обучения – финансы, ИТ, маркетинг, управление человеческими ресурсами. Этот внешний платежеспособный спрос и является в некоторой степени той экстерналией, способной влиять на работу университета и развивать ее. Если брать этот спрос в контексте международной конкуренции университетов и бизнеса (для которого и готовятся кадры, в т.ч. международного), то он вполне может рассматриваться как экстерналия развития университетов. Например, всегда был большой конкурс на специальность «реклама» , в т.ч. хватало желающих идти на платное обучение. Не столько потому, что всем специалистам по рекламе много платят, а потому что звучит и выглядит красиво – ну как реклама по ТВ. Т.е. рынок абитуры вполне предъявляет повышенный и при том платежеспособный спрос на некоторые программы. Вопрос в том, в какой мере сочтут нужным и возможным, смогут и захотят университеты (в лице администрации верхнего и среднего уровня) воспользоваться этим рычагом. Дело в том, что у университетов как мнимум две группы клиентов (если не рассматривать общество и правительство, финансирующее отчасти деятельность университетов), – это: 1) абитура (и родители-спонсоры обучения) и 2) рынок труда (куда выходят выпускники искать работу). Конечно, эти рынки связаны, но между ними – лаг в несколько лет (3-4 года, а раньше – пять). Кто платит университету, тот, получается, и заказывает музыку (учебные программы). И университет ориентируется на рынок абитуры (ее ожиданий) в той мере, в какой этот рынок абитуры и студентов (родителей) оплачивает услуги университета. И нужно учитывать, что размер ожидаемой зарплаты и даже сама вероятность найти работу по специальности в этой стране через 4 года - не единственные значимые факторы выбора профессии для абитуриентов. Потому что очень многое меняется сегодня, в эпоху глобализации, в этом мире, и достаточно быстро и неожиданно для большинства.