Московские истории

Он вошел в центре, даже не помню, на какой станции метро. Напротив меня было свободное место, и он сел. Достал какую-то почти плоскую черную дощечку, вставил в левое ухо невидимый проводок и прикрыл глаза. «Джазует» - подумала я.

По каким параметрам можно судить, что человек красивый? Что он в порядке? Хорошо одет? Напротив меня сидел очень красивый, совершенный человек. Идеальные губы. «Вот к какой африканской красоте все стремятся,» - снова подумала я. Хорошее умное лицо. Одежда стильная, изысканная и дорогая. Стиль, тон, вкус, и все гармонично и невычурно-роскошно. Я пыталась понять эту изюмину. Кожа у него насыщенно-коричневая, как каштан. Как полежавший полгода фундук. Очень теплый, приятный цвет.

Вчера было штормовое предупреждение, а я шла к метро две остановки пешком, потому что кружился коричневый вальс. Отовсюду ветер пригласил в хороводы прошлогоднюю листву, такую гофрированную, собранную в полураскрывшиеся розы с бархатистыми краями. Вся эта красота то неслась на меня, то вдруг останавливалась в шаге, кружилась на месте турами вальса, потом разгонялась и снова кружилась. Коричневая феерия.

Он снял одной рукой очки, а другой потер лоб и глаза. «Руки какие хорошие. Спокойные, с красивыми пальцами, тонкие...» И  он посмотрел на меня.

В детстве мы плавили сахар на сковородке. Он растапливался, пузырился, превращаясь в карамельную смолу цвета жидкого золота с коричневым.

Такого цвета у него глаза. Мы уставились друг на друга. И почему-то стало очень спокойно и чуточку весело. И эта смешинка протанцевала грациозно по тонкому канатику от моих голубых глаз - к его, окупнулась, и также легко вернулась обратно, окупнулась, и растворилась, создав маленькое облачко нашей похожести. Мы одновременно отвели глаза, и снова два озера цвета жидкого золота с коричневым - через стекла очков - соединились с двумя голубыми - через стекла очков. И мы молча улыбнулись друг другу. Как будто посмотрелись в зеркало.  «Это я после концерта не сошла еще на землю, - подумала я, - эйфория и музыка еще не отпустили город». «Эта женщина красивая, - подумал он, - сколько в ней гармонии, умиротворения и мудрости. Вдохновения. Света. Она очень красивая.»- подумал он.

Я подперла щеку левой рукой и срочно вызвала на помощь грусть - забыть его, проститься. Она долго не приходила, остановки две. Ой, выходить! Я встала. «Скромная, очень скромная, - подумала я о себе и своей одежде, - но не противная, ладно».

И он тоже встал. На Бабушкинской! И вышел следом за мной. Я спокойной и уверенной походкой шла к выходу, похлопывая рукой сумку. «Времена года» еще звучали в моей голове. В филармонии сегодня было много странных людей, бабушки традиционно пахли и экзальтировали, но концерт был на удивление хорош. Два акта я наблюдала за Плетневым, за энергией, которая возникала из его смычка и трансформировалась в облачка, рассеивалась среди скрипачек и цветов... Хорошо...

На улице я обернулась. Он стоял и молча на меня смотрел. Роскошный, коричневый, вдохновенный, светлый. И снова карамель и небо перемешались в единый цвет. Он поднял руку и притормозил такси. Мы поехали.

Вот почему дети никогда не слушаются взрослых? А взрослые - слушают детей?

Кто в здравом уме и трезвой памяти сядет в такси с незнакомым мужчиной такого красивого коричневого цвета? Ни одна логика этого не выдержит. Но интуиции открыты недоступности, достаточно лишь довериться ей и услышать себя.

Мы приехали в Мерзляковский. Поднялись на второй этаж по лестнице. Консьерж выглядел офигевшим и покачал головой. «Может, мы - одно целое? Иначе, почему его так каротнуло?» Стоп. Эта дверь. Сердце бешено заколотилось. Он привез меня в квартиру моей бабушки, маминой мамы. До войны она жила здесь. Во время войны ее первый муж погиб, она потеряла троих детей. Рыла окопы, спасала город. Было продано все, в камине истоплена антикварная мебель. Она умирала, лежала почти год в Бурденко под капельницами. Ее отвезли в деревню - умирать. Сводная сестра продала квартиру. Вот эту. Нашу. Бабушка выжила. Родила мою маму. Но жила уже в другом месте.

Внутри все было новым. Желтый паркет, бар. В гостиной был прежним - камин. Я села на диван, абсолютно потрясенная только что пережитым и увиденным. Он принес коктейль, снял с меня пальто и шарф. Сел рядом и стал на меня смотреть. Может быть, часа три это продолжалось, может быть, больше, я не помню. Помню наш общий цвет - карамели и неба, светлый. Сколько же мы молча успели рассказать друг другу?

Я встала. Он помог мне одеться, вышел со мной на улицу, поймал такси и оплатил водителя. «Бабушкинская,» - прошептала я и посмотрела в окно. Он стоял на ветру - прекрасный коричневый вальс, нежданное чудо природы, совершенный мужчина.

Дома я почувствовала себя немного усталой, но счастливо и приятно-усталой. Подкралась легкая грусть. «Не увижу,» - подумалось. Встреча с совершенством.

В кармане утром нашлась визитка. Он дипломат.

... И, надо сказать, прекрасно владеет русским. Также, как и я, любит оркестровую музыку, хорошую литературу. Истории. У него и своих довольно. Но есть новая - общая - карамельно-голубого, ясного цвета, безоблачная, счастливая, на фоне совершенного коричневого и привычного светлого.

Как же прекрасна жизнь!

И ее бесконечные шутки!