Суды и судьи или кто чего боится

Недавно вышла в свет книга «Трансформация российской судебной власти. Опыт комплексного анализа» [1]. О чем эта книга? На чем основан ее цифровой материал и ее выводы? Что может и должен извлечь читатель из этой книги в отношении современной российской судебной системы?

Давайте рассмотрим все эти вопросы подробнее.

Если считать, что экономическая социология умещается в книги про экономику, написанные социологами, то прошу меня экономсоциологом не считать. Если книга про судебную систему зачисляется в другое ведомство, скажем, в социологию права, то мне тесно в таких рамках. Потому что классические сюжеты экономической социологии – как люди хозяйствуют в разных форматах и условиях – повисают в воздухе без представлений о том, каковы их шансы отстоять права на ресурсы и результаты хозяйствования в любой конфликтной ситуации. Отстоять «по понятиям» или в суде. Где тоже свои понятия.

1. Объективная похвала и субъективная критика. Ничто не предвещало сложностей. Зная, что ИНДЕМ закончил крупный проект по судебной власти и издал соответствующую книгу, готовила себя к быстрой и легкой рецензии. Мои искренние симпатии к Фонду и Г.А.Сатарову небеспочвенны – редко кто так явно и даже рьяно выражает общественную позицию, не теряя уважения академического сообщества, морщившегося при слове «политика». Бренд ИНДЕМа является своего рода эталоном качества и честности. Ожидалось чтение взахлеб и писание внахлест, когда строчки обгоняют друг друга.

Не вышло. Ну, то есть совсем. Читалось довольно натужно. Я честно прошла этот путь до конца, прочитав книгу «от корки до корки». И это не от повышенной добросовестности. Уместно сравнение с просмотром кино со звездным составом – ожидания таковы, что происходящее на экране воспринимаешь как прелюдию, ну, сейчас разойдутся и начнется настоящее кино. Время идет, и шедевр уже близок…, но так некстати включили свет.

Вместе с тем я понимаю, что вышла книга, без ссылок на которую писать про судебную власть в России становится неприлично. Очень добросовестно, очень обоснованно, очень профессионально. Никто прежде не препарировал российскую судебную власть с такой тщательностью. Два года труда (2007-2009 гг.) слаженной команды, разнообразие эмпирики (опрос экспертов, репрезентативные опросы предпринимателей и просто граждан), изобретательные способы обработки данных, обзор законодательства с 1991 года, описание судебной системы в разных странах с транзитивной экономикой – вот база этой книги. Союз юристов и социологов впервые был таким продуктивным. По многим вопросам эту книгу можно использовать как справочник, как путеводитель по коридорам судебной системы. На эмпирику, здесь представленную, будут опираться дружные ряды исследователей, которым такой масштаб проекта и не снился. В истории ИНДЕМа это тоже, знаете ли, не рядовой случай. Такое доверие спонсоров надо было заслужить, с чем я искренне поздравляю коллег.

Мой интерес к судебной сфере на этом фоне, как чих под рев цунами. Скромный грант, команда из трех мамаш, на которых в сумме приходится семеро детей (грант РФФИ №08-06-00460 за 2008-2010 гг. «Судебная система в России: единство формального и неформального порядка»; участники проекта: С.Барсукова, Н.Колесник, Н.Шушанян). Два декрета за время проекта. Дас ист фантастиш, как говорится. И все же что-то мы сделали. По-крайней мере, я читала книгу не просто с особым интересом, но и, как мне кажется, с особым пониманием, иллюстрируя для себя многие сюжеты (новеллы, как любят выражаться авторы) нашими эмпирическими и аналитическими фрагментами. Читала, если хотите, проверяя себя, – как с камертоном сверялась. Быстро и радостно поняла – мы совпадаем. Мелкие возражения ни в счет, они отчасти от скупости текста. А в целом наши интервью обозначили те же проблемные срезы, те же странности системы, оборачивающиеся закономерностями. Словом, испытывала радость фельдшера, диагноз которого подтверждается в напичканной оборудованием лаборатории.

Достоинства книги – вопрос не вкуса, но факта. Это я отлично понимаю. Но что же не дало получить удовольствие от чтения? Сейчас разговор о вкусе, а он, как известно, в товарищах не нуждается и на объективность не претендует.

Кому-то стиль текста – дело десятое, а меня разномастная стилистика глав, мягко говоря, нервировала. То, что главы писали разные люди – это понятно и оправдано для таких широких проектов. Но нельзя так грубо и механически складывать тексты. Получился сборник статей, написанных в единых методологических рамках. От вольного и довольно своеобычного текста первой главы вас кидает в формат милицейского протокола и обратно, минуя стиль стандартного отчета.

Эмпирические главы тоже довольно причудливо различаются представлением о методическом уровне анализа. Анкету экспертов обрабатывали изобретательно. Могу сказать, что нигде прежде я таких «оцифрованных ответов» не встречала. То есть если вы не разобрались, какие манипуляции проводились с первичными данными, то будете смотреть на анализируемые таблицы как папуасы на знаки дорожного движения. Вообще героями здесь были все. Например, эксперты до заполнения анкеты должны были прочитать четыре страницы предваряющих замечаний и объяснений. Велик соблазн отдать на заполнение секретарше, ох велик… И ни одного частотного распределения, которые ввиду примитивности в книге не приводятся, их можно посмотреть в Интернете как первичную аналитику по проекту. Зато главы, посвященные опросам предпринимателей и граждан, практически полностью построены на описании частотных распределений. Текст фактически избыточен, настолько он сливается с данными таблиц. Переходить от «оцифрованных ответов» с построением новых аналитических величин к варианту «посмотрим на ответы на такой-то вопрос» как-то неловко – это как градус понижать.

И явно что-то с архитектурой. Треть книги приходится на одну из семи глав, в которой в хронологическом порядке описываются касающиеся судебной власти законы и подзаконные акты. Очень интересно. Но не всем. Потому что написано юристами с завышенными требованиями к юридической грамотности читателей. Вы знаете, чем апелляция отличается от кассации? И не узнаете. Потому что предполагается, что вы знаете это на старте.

А между тем далеко не все знают, что на 3-4 субъекта РФ, имеющих свои  арбитражные суды, приходится один апелляционный суд, а на 10-15 субъектов – одна кассационная инстанция. История становления этих инстанций в арбитражном судопроизводстве – материал для увлекательного рассказа о симбиозе формального и неформального начала в судействе. Ведь изначально апелляционная инстанция формировалась «в теле» судов первой инстанции. Разве что, если позволяли условия, разъезжались по разным этажам. Вчерашние коллеги по-прежнему работали бок о бок, но при этом поделились на проверяющих и проверяемых. Согласно формальному праву они представляли независимые судебные инстанции. Но между ними было прочное натяжение рабочих и человеческих контактов, а пространственная близость не оставляла надежд на их ослабление. Недостаток независимости проверочной процедуры побудил достроить систему еще одним этажом – ввести кассационную инстанцию  в виде 10 федеральных арбитражных окружных судов (1995 г.). И только в 2002 г., то есть спустя десятилетие «совместного проживания», произошло территориальное обособление апелляционной инстанции в виде формирования 20 арбитражных апелляционных судов. Можно посочувствовать рядовому предпринимателю, скажем из Бердска, который должен судиться сначала в Новосибирске (суд первой инстанции), потом в Томске (апелляция), затем в Тюмени (кассация). Если судебных заседаний несколько, а предприниматель – не олигарх, то он сильно подумает о пользе арбитража.

Это я «раскодировала» только пару дат и фрагментов, зашифрованных в хронике формирования формально-правовой рамки судебной власти. Настоящая драматургия в формате протокола. Понятно, что если так работать с каждым элементом, то выйдет не глава, а отдельная книга. Поэтому все оставлено на уровне краткого описания, инвентаризации официальных решений. Тогда может хронологию подвинуть куда? Тем более что в следующей главе, по сути, тот же материал представлен не в хронологическом, а в проблемном разрезе.

Кстати, вспоминается недавняя книга Я.Паппэ и Я.Галухиной [2]. Там тоже есть огромный хронологический фрагмент о формировании интегрированных бизнес-групп – кто, когда, кого присоединил или отринул. Но это вынесено в приложение, занимающее полкниги. Отчего логический строй книги не загромождается справочным материалом. На мой взгляд, хороший пример.

И еще. Мелочь, но она раздражает – то ли корректора и редактора не было, то ли они схалтурили. Нечитабельные цифры в рисунках, опечатки. Или взять формулировку одной из трех гипотез: «Российское правосудие поделено на две неравные составляющие фракции (в химическом, а не политическом смысле)…».  В «большей фракции» – дела рутинные, до которых сильным мира сего дела нет, и там все по закону. А «меньшая фракция» – наоборот, с внешним интересом и с дефектами правосудия. Смысл понятен. Не понятно, почему «фракции»? «Поделено на части» – слишком банально? И уж простите за въедливость, но когда 6 раз приходится читать дословное воспроизведение гипотезы про «фракции», то теряешь остатки терпимости к самобытному выражению мысли авторов и не можешь удержаться, чтобы не заметить – образование фракций является процессом физическим, а не химическим.

Но это все разговор о форме. Что касается содержания, то после прочтения книги судьям можно посочувствовать. Потому что российская судебная система пронизана страхами.

2. Страх оправдания. В судах, предполагающих присутствие прокурора, оправдательные решения практически не выносятся. Куда вероятнее оправдание в делах частного обвинения, обходящегося без фигуры гособвинителя. Но таких дел всего 10%. Так что если вы попали в 90% судебной практики, то шансы на оправдание для вас составляют 0,2%.

Это статистика. Но что стоит за этими цифрами? Может быть, безукоризненная доказательность прокурорской позиции, разносящая в щепки адвокатские усилия? Дело обстоит с точностью до наоборот. Оправдательные приговоры судей – свидетельство брака в работе следствия и прокуратуры и, следовательно, повод для конфликта с ними. А оно судьям надо? Да и зачем дразнить верховную власть? Публичные свидетельства халтуры в работе правоохранительной системы не на пользу общественному согласию. Это понимать надо. Суды, конечно, провозглашаются независимой ветвью власти, но ветви на то и ветви, что имеют общий корень. Вот и прогрессируют суды в лояльности к изъянам в доказательной базе обвинительной стороны, становясь, по сути, элементом системы правоохранительных органов, звеном в их цепи.

При этом судьи ничем не рискуют, зная, что суды более высокой инстанции поддержат их решения. Отмененные решения, как правило, используются как бич для неугодных судей. И бич тем более страшный, что потенциально может обрушиться на любого судью. Несмотря на то, что качество приговоров в целом выше качества расследования, пробелы следствия полностью скрыть не удается. Это делает любой приговор пригодным к обжалованию. А отмененные или измененные приговоры – «черная метка» в карьере судьи. Естественно их желание минимизировать риск отмененных решений и встать на сторону обвинительной стороны.

Почему же судьи, вставшие на сторону прокурора, уверены в лояльности вышестоящих судов?  Адвокатская работа во всех инстанциях (кассация, три уровня надзора) требует массу сил, времени и денег (командировки, гонорар адвоката и пр.), и с большой вероятностью подзащитный в какой-то момент исчерпает ресурсы и защита ослабеет. Если же приговором будет не удовлетворен прокурор, то его обжалование опасно для судьи – машина прокуратуры не сбавит обороты и доведет дело до конца, ибо использует средства налогоплательщиков.

Но прагматической логикой дело не ограничивается. Имеет место и психологический фактор. Речь идет о частых деловых контактах судей с представителями следственных органов и прокуратуры. Эти профессиональные контакты ввиду стабильности и длительности со временем неизбежно дополняются человеческими отношениями. К тому же и судьи, и прокуроры, и следователи – люди служивые, находящиеся на службе государевой. Тогда как адвокаты – люди вольные, представители частного бизнеса.

Оправдательная практика в судах общей юрисдикции в России практически исчезла и существует лишь в «компромиссной» форме – в виде назначения подсудимому при недостаточности улик срока лишения свободы, равного уже отбытому им в следственном изоляторе. А как же взятки? Судя по опросам ИНДЕМа, только 10,5% предпринимателей считают взяточничество в судах единичным случаем, а 30,2% уверены, что с помощью взяток в судах всегда можно достичь желаемого результата. И более 70% – и граждан, и предпринимателей – считают, что в судах к богатым и влиятельным относятся лучше. Лучше, но до известного предела. Страх оправдания заставляет творчески подходить к решению вопроса. Взятки берут за переквалиикацию дела на более мягкое, за снижение срока, за отмену каких-то эпизодов. Но оправдательные приговоры – это демарш против системы, это «процессуальное самоубийство судьи».

Невозможность «купить» оправдательный приговор компенсируется возможностью коррупционного торга по поводу его фактического эквивалента – приостановки дела, не доведения дела до суда, что может сопровождаться имитацией слабости доказательной базы путем изъятия тяжких улик, фальсификации протоколов и пр. Нередки случаи, когда дела возбуждаются именно в ожидании того, что предложат деньги за их прекращение.

Что касается размера взяток, то «прайс-лист» чрезвычайно детализирован: все зависит от того, о каких статьях закона идет речь и кто берется решить этот вопрос. Устойчивые и универсальные коррупционные расценки формируются только в условиях однотипных и массовых ситуаций.  Например,  в арбитражных судах банки массово оспаривают решения налоговых органов о списании со счетов средств в безакцептном порядке. Скорость в этом деле решает многое. Тариф на быстрое вынесение судьей определения о приостановлении исполнения решения налогового органа (до разбирательства жалобы по существу) составляет 10% от «цены вопроса». Заметим, взятка в данном случае дается за совершение вполне законного действия, но без волокиты.

Коррупционный рынок прекращения дел на стадии следствия порождает другой феномен – фиктивные дела, то есть инсценировки преступлений, расследованных и переданных в суд. Связь между этими практиками прямая: чтобы снизить долю не доведенных до суда дел, нужно увеличить общее количество расследований. Фиктивные дела, доведенные до суда, делают статистику более презентабельной, поскольку придают прекращенным делам характер единичных эпизодов. В качестве человеческого материала используются самые бесправные и маргинальные слои общества –  мигранты, бомжи.

Такова механика статистики, свидетельствующей о «неотвратимости наказаний». Как говорится, не судитесь, да не судимы будете.

3. Страх непослушания. В последнее время много пишут о коррупции в судебной системе. Настораживает смелость журналистов. Стало быть, дали негласное разрешение на разработку этой темы. Коррупция как яркий и однозначно осуждаемый феномен выполняет роль «дымовой завесы», призванной отвлечь внимание от другого, более весомого фактора неправосудного судейства. Речь идет о страхе ослушаться власть исполнительную.

Единодушно признаваемый экспертами рост зависимости судей имеет множество причин. Однако основным моментом, из чего выводится все остальное, следует признать появление субъекта, предъявляющего претензию на моноцентрический характер власти. Победив распад властных функций, свойственных 1990-м годам, исполнительная власть постепенно стала проявлять желание и демонстрировать возможность контролировать власть законодательную и судебную. В условиях отсутствия институтов, контролирующих разделение властей, эта тенденция не встретила отпора и стала устойчивым направлением развития страны. Частный случай зависимости судей – процедура согласования назначения федеральных судей в администрации президента (в советское время проверку проводила квалификационная коллегия судей, т.е. работала внутрикорпоративная селекция). Но этим дело не ограничивается.

Механизм зависимости судей включают массу технических «крючков»: усилившееся влияние председателей судов на карьеру и вознаграждение судей, процедуру их аттестации, утверждения в статусе пожизненного судейства и пр. Важнейший показатель качества работы судей – число отмененных решений. Эта статистика играет решающую роль в назначении судей и продлении их полномочий. Вероятность отмененных решений, в свою очередь, зависит от сложности рассматриваемых дел. Это формирует зависимость судей от председателей судов, распределяющих дела между судьями. По сути, зависимость судей от исполнительной власти опосредована зависимостью от председателя суда, выполняющего роль передаточного ремня в этой прочно связанной конструкции.

Зависимость судей повышается при наличии компромата. Естественными получателями компроментирующей информации являются те же председатели судов, органы прокуратуры, администрация президента – именно туда стекаются жалобы, разного рода «сигналы». Эта информация проверяется и используется в нужный момент как средство давления на судей.

Частным проявлением неразделенности властей является то, что все чаще ключевые фигуры судебной системы позволяют себе политические высказывания, тем самым подтверждая готовность трактовать букву закона в зависимости от политической целесообразности. Эта тенденция обычно сводится к интенции соблюдать «не букву, но дух» закона.

Ну как тут не вспомнить «дело ЮКОСа». Обвинение в неуплате налогов строилось на признании ряда фирм аффилированными с «ЮКОСом». Но формальных признаков аффилированности нет и быть не могло, за этим следили не самые плохие юристы. Судебное решение приняло во внимание содержание деятельности, а не ее формальное оформление. Что, кстати, и определило одобрение этого решения широкими народными массами. Мы не будет сейчас вдаваться в дискуссию о том, почему это случилось именно с Ходорковским. Подозреваю, что правду знают только ключевые фигуры, остальные делают вид. Но что несомненно, так это то, что эта ситуация стала возможна только по мере построения «вертикали власти», по сути означающей иерархию властных ветвей.

Прежде главным интеллектуальным удовольствием многих крупных бизнесменов был поиск «дырок в законах», демонстрация правительству его ошибок. «Дырки» вынужденно латали, злились, но поделать ничего не могли, потому что арбитраж был на страже закона, хоть и дырявого. Показателен случай с компанией «ЛУКойл», которой в 2002 г. удалось отразить в арбитражном суде претензию налоговиков очень схожего содержания. Но доказав соответствие закону, руководство «ЛУКойла» признало свои действия несоответствующими духу закона в его современном понимании, и все недоимки (юридически не доказанные) были перечислены государству в качестве дара. Но правила игры изменились: суд не держится за закон, если он, по мнению исполнительной власти, плох. Он за правду, за справедливость. А чем красивее лозунг, тем грязнее практика.

Но сколько бы мы не говорили об объективных механизмах усиления зависимости судей от органов исполнительной власти, за кадром остается менее формализуемая, но более существенная примета времени. Важная новация последних лет состоит в том, что набирает силу самоцензура судей. Цензура в сравнении с самоцензурой имеет ряд преимуществ. Цензура воплощает внешнюю волю, которая воспринимается как давление и принуждение, что может вести к сопротивлению. Самоцензура является добровольным выбором индивида в предлагаемых обстоятельствах. В этом случае судья волен поступать так, как считает нужным. Но он сам выбирает те решения, которые не ведут его к конфликтам с системой. Самоцензура судей, сформированная в последние несколько лет, сводится к «презумпции правоты человека в погонах».

Недооцененной проблемой является отсутствие корпоративной идентичности российских судей. Они не смогли противостоять давлению исполнительной власти, с одной стороны, и соблазну коррупционных сборов – с другой, в силу восприятия этих вызовов как индивидуальных. То есть человек слаб, что и было доказано применительно к судьям. Источником силы могла бы явиться корпоративная мораль и представление о том, что они принадлежат единой корпорации, способной выдержать стандарт поведения при любом давлении извне. Однако жизнь демонстрировала отнюдь не то, как система защищает отдельных судей, давших отпор внешнему давлению, а наоборот – полное одиночество в борьбе за свои права тех судей, которые решались принять независимые решения.

* * *

То обстоятельство, что суды, кажущиеся воплощением формального права, активно заимствуют неформальную логику действия, кажется парадоксальным только на первый взгляд. Чем жестче формальное право и обширнее область его притязаний, тем в большей степени его жизнеспособность зависит от неформальных практик, устраняющих противоречие между однообразием формальной нормы и многообразием реального мира. Суд – это место не применения, а толкования закона. Вопросы возникают лишь по поводу логики толкования. Точнее факторов, их обусловливающих. Зависимость от исполнительной власти, презумпция правоты «человека в погонах», фактическое превращение судов в звено правоохранительной системы становятся доминантами такого толкования. В этом смысле суды несут на себе печать современного российского общества.

Важная мысль книги: состояние судебной власти, включая неформальные аспекты, гораздо важнее, чем состояние законодательства, а в целом поле права важнее для успешной модернизации, чем политическая конкуренция и качество исполнительной власти. То есть именно суды должны стать тем самым местом, за которое барон Мюнгхаузен выдернул себя из болота. Болото есть. Осталось найти барона.

***

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, 2008-2010 (проект №08-06-00460). 

Литература

1. Гарбуз А.К., Краснов М.А., Мишина Е.А., Сатаров Г.А. Трансформация российской судебной власти. Опыт комплексного анализа. СПб.: Норма. 2010.

2. Паппэ Я.Ш., Галухина Я.С. Российский крупный бизнес: первые 15 лет. Экономические хроники 1993–2008 гг. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2009.