Модернизация экономики России: реальные проектировки или умозрительное словоблудие?

1. Что подлежит модернизации и в каком направлении? Последние 20 лет российская экономика функционировала за счёт прежних достижений, созданных в эпоху СССР. Это относится, прежде всего, к индустриальной мощи, жилищно-коммунальной сфере, инфраструктуре, ядерному потенциалу страны, разведанным запасам нефти, газа и организации их добычи.  Однако проедание активов и поддержка экстенсивного экономического роста не может продолжаться сколь угодно долго, поскольку активы изнашиваются, морально устаревают. В связи с этим возникает центральный вопрос: как развиваться российскому обществу, экономике дальше?

Как провозгласил Президент РФ в послании Федеральному Собранию в ноябре 2009 года, стратегической целью развития общества должно стать создание «умной» экономики, удовлетворяющей интересы и потребности широких слоёв населения страны. Однако эту цель можно достичь посредством только лишь системной модернизации экономики. При этом системная модернизация должна сводиться к тому, чтобы Россия свернула с сырьевого пути развития. Что это означает, каким образом можно достичь данной цели, учитывая современное состояние производственно-технологических систем экономики, трудового потенциала и инерцию кризисных явлений?

Как видно из табл.1, структура промышленного производства в России в период 1990-2008 гг. изменялась в сторону повышения доли энерго-сырьевых секторов хозяйства, при сокращении перерабатывающих отраслей, в частности, машиностроения и металлобработки в 2 раза, лёгкой промышленности – более чем в 12 раз по доле в структуре промышленного производства и т.д. Производство промышленной продукции и продукции сельского хозяйства в 2008 году относительно 1990 года составило соответственно 82,1 и 86,7%.

Кризис осени 2008 г. и 2009 г., который привёл к сокращению объёмов производства и росту безработицы, ещё больше отдалил российскую экономику от значений названных показателей 1990 года. Инвестиции в основной капитал на начало 2008 года составляли всего 65% от уровня 1990 года, а реальные располагаемые доходы населения – 82,9% (см. табл.2). В табл.3 приведена динамика товарной структуры экспорта и импорта России за обозначенный период. Вывод неутешительный: сырьевой экспорт возрос за 18 лет почти в 2 раза, и почти в 3 раза снизился экспорт машин и оборудования; импорт сырья снизился, а машин и оборудования возрос до 55%. Иными словами, сложилась, так называемая, «сырьевая» структура российской экономики. Под этим следует понимать, что существенный вклад в производство валового продукта (национального дохода) до 65% даёт сырьевой комплекс страны, он же обеспечивает подавляющую часть расходов федерального бюджета и положительный торговый баланс, обеспечивая до 70% экспорта страны. При этом эффективность добычи сырья не являлась высокой, капиталоёмкость производства снижалась за прошедшие годы. В связи с этим, можно говорить даже о зыбком фундаменте сырьевой экономики. Но в чём тогда должна состоять задача модернизации?

Таблица  1. Структура промышленного производства России (в % к итогу).

Таблица 2. Динамика продукции, инвестиций в основной капитал и доходов населения России (в % к 1990 г.).

Таблица 3.  Товарная структура экспорта и импорта РФ (в % к итогу).

Если речь идёт о развитии производств, обеспечивающих продукты на внутренний и внешний рынки с высокой добавленной стоимости, причём производств, создающих эти продукты на базе современных технологий, то необходимо понимать, что решение такой задачи в сложившихся социально-экономических условиях потребует не только и не столько инноваций, сколько воссоздания отдельных видов производств и секторов хозяйства. Например, нанотехнологии, современную фотоэлектронику и реэнергетику невозможно развивать без должным образом развитой микроэлектроники и специального технологического оборудования (электронного машиностроения, вакуумного приборостроения), элементной базы и т.д. Поскольку электронная промышленность за период 1990-2008 гг. практически деградировала, то у этого инновационного направления, а  именно, «нанотехнологического», подорвана база для развития. В частности, потребуются заводы по производству чистого кремния определённо перспективной мощности, которые нужно строить. А это и есть создание отдельных секторов и видов деятельности почти с нуля, либо восстановление отдельных производств, которые возможно восстановить.

За счёт каких ресурсов создавать эти виды производства? Либо отвлекать эти ресурсы от сырьевого комплекса и направлять на решение указанных задач? Но тогда потребуется компенсация потерь в виде дохода, приносимого вновь создаваемой продуктовой массой, часть которого потребуется тратить на замещение выходящих их строя фондов в сырьевых секторах. Либо потребуется нарастить добычу в сырьевых секторах с тем, чтобы дополнительный доход пустить посредством некоего механизма трансформации (через банковскую систему) на развитие инновационных производств.

Однако насколько возможно это осуществить при значительном износе фондов в сырьевых секторах? Эти два варианта стратегически  являются как будто основными, но и довольно-таки трудными с точки зрения практической реализации в силу названных системных ограничений. К тому же состояние отечественных производственно-технических систем таково, что речь необходимо вести о возрождении классических консервативных цепочек производства с должным качеством, а не об инновациях. Поскольку в противном случае у инноваций просто будет отсутствовать необходимая база и широкого распространения эти инновации (продуктовые, технологические, организационные) получить не смогут. Вместе  с тем, мне хотелось бы выделить третий стратегически важный вариант, при котором финансовую систему можно замкнуть на восстановление нужных производств и инновации. Эффект такого варианта может быть усилен первой стратегической линией, то есть отвлечением имеющегося ресурса от сырьевых секторов с направлением его на задачи развёртывания инновационных производств.

Модернизация экономики и общества – это вне всяких сомнений системная модернизация. Ставя задачу именно так, безусловно, признаётся де-факто низкая системная эффективность российской общественной системы (если изменений требуют практически все общественные подсистемы одновременно, то в наличии системный кризис общества) и низкий уровень жизни населения, дисфункция системы управления. Однако внесистемная постановка и отсутствие уточнения содержания такой модернизации, как и отсутствие её плана, подрывают возможность достижения необходимых результатов, да и собственно подрывают правильность понимания  содержания модернизации. Например, должна ли модернизация вернуть базовые макроэкономические параметры, приведенные в табл.1-3, к уровню 1990 года и  к какому сроку? Какой период должна охватывать модернизация и какую структуру экономики и общества обеспечить?

В зависимости от ответа на эти вопросы, подлежат определению периоды или этапы модернизации, основные пропорции социально-экономической системы, которые желательны с точки зрения эффективности и долгосрочных перспектив развития государства. Все иные инструменты и мероприятия должны иметь подчиненное таким установкам и пропорциям значение. Допустим, удельный вес инноваций в общем объёме производимого дохода невысок, скажем 0,5% или 3%, а в другой социально-экономической системе, скажем, 10%. Но если при этом эти 0,5 или 3% инноваций высоко эффективны, а те 10% значительно уступают по показателю эффективности? Иными словами, на 10% требуется многократно больший ресурс, нежели на 3%, скажем в 10 раз больший, тогда речь идёт о том, что в первом случае имеются интенсивные инновации, причём их объём в экономике не так велик, а во втором, экстенсивные инновации, при большем объёме в экономике. Нужно ли осуществлять структурную модернизацию, чтобы, в частности, обеспечить количественно долю инноваций в 10%? А если прибыль от этих 10%, которые ещё и экстенсивные, вывозится, условно говоря, в «куршавель»? В чём смысл и социальное назначение таких инноваций?

Вне всяких сомнений, общественные институты, технологии, уровень развития науки, техники, инженерных школ, условия создания отечественных продуктов, исходный уровень социального неравенства и  даже распределение собственности влияют на инновации. В частности, высокие налоги могут в одной системе быть своеобразным стимуляторов инновационного развития, а в другой – тормозить инновации. Кривая, отражающая связь налогов и инноваций, будет определяться в целом общественным устройством, включая традиции. Ибо, если общество привыкло к тому, что государство посредством высоких налогов аккумулирует финансовые ресурсы с тем, чтобы направить их по мультиплицирующим цепочкам, стимулируя возникновение инновационных производств, как в скандинавской модели, то кривая в координатах «уровень инноваций – налоги», где по ординате отложен уровень инноваций, а по абсциссе – налоги, будет иметь положительный наклон и напоминать кривую предложения. В противном случае наклон такой кривой будет отрицательным и напоминать кривую спроса. Вид этой кривой и чувствительность влияния налоговой системы на инновации и производство потребуют уточняющих исследований и учёта многих факторов состояния общественной системы.

Во-первых, развитие общества – это довольно общее, широкое понятие, включающее не только экономику, социальные аспекты, функционирование экологических систем, но и общественные институты, технологию, знания, правовые ограничения, политическую систему и т.д. Значительную роль в обеспечении общественного развития играет наука и техника – научно-технический прогресс. Именно эти два фактора определяют инновационный уровень экономики, а также возможности снижения либо исключения загрязнений (безотходная технология является своеобразной вершиной в решении таких задач). Безусловно, развитие науки, техники, производства, а также современных информационных технологий происходит на той или иной ресурсной базе, то есть исходный уровень национального богатства обеспечивает условия общественного развития и во многом предопределяет его эффективность, которая в значительной степени детерминирована состоянием социально-экономических и политико-правовых институтов (трансакционные издержки). Представления о развитии современного общества должны не замыкаться на трёх составляющих – экономической, социальной и экологической, взаимосвязи между которыми исследуются не одним поколением экономистов, экологов, социологов, специалистами по теории систем. В рамках стереотипных представлений теории экономической политики указанные качественные цели действительно не часто фигурируют в соответствующих макроэкономических моделях, особенно неоклассического и кейнсианского типа. Однако это не означает, что данные цели не фигурируют в качестве правительственных целей в современном обществе, что они не учитываются в моделях системной динамики социально-экономических систем. Какими должны быть структурные пропорции функционирования общественной системы, какой должна быть дифференциация населения по доходу, уровню социального благополучия, знаний и квалификации внутри каждой страны, между её регионами, а также между группами стран?

Во-вторых, если пытаться дать определение общественного прогресса, то, видимо, стоит исходить из того, что существо общественного прогресса, следовательно, и общественного развития, состоит в таком замещении  поколений людей, когда последующее приходящее поколение по отношению к предыдущему обладает большими знаниями, умственными возможностями, умениями по дальнейшему наращению и использованию знаний, является более производительным, располагающим более широкими функциями и материальным достатком при сохранении (как минимум) либо приумножении элементов национального богатства. Иными словами, доктрину экономического роста можно сразу представить как рост, происходящий не за счёт сокращения национального богатства, а на основе его сохранения или приумножения.

Известны в науке доктрины «роста без развития» или «обедняющего роста». Кстати, в теории «разрывов» экологическую компоненту можно учесть в виде экстернального эффекта, соответствующей прибавки в ВВП и предложить совершенно иную систему расчёта ВВП с учётом такого рода эффектов. Причём данный концептуальный подход даже не рассматривается при планировании целей экономического развития современными правительствами. При постановке задачи системной модернизации не только аспект времени, этапов, содержания каждого этапа и согласованного взаимосвязанного изменения, учитывающего взаимодействие секторов хозяйства и различных сфер жизни, должен учитываться, но и аспект необходимых пропорций, их проектирования и подбора методов и инструментов, которые были бы способны повлиять на изменение соотношений и качественное состояние общественной системы в целом. Модернизация должна накладывать особое требование на систему управления страной с целью обеспечения должной эффективности, преодоления дисфункциональных состояний в управлении и в обществе.

В-третьих, многомерность общественного развития, по всей видимости, требует такого же подхода и к оценке эффективности. Открытым остаётся вопрос относительно того, необходим ли агрегированный подход, то есть некий единственный показатель – индекс эффективности (в частности, индекс гармоничного развития и индекс эффективности), либо эффективность более целесообразно измерять набором показателей, охватывающих различные направления общественного развития. Таким образом, может существовать и существует научный подход измерения разных видов эффективности различных секторов хозяйственной системы,  сфер деятельности человеческого общества, включая экологию, затраты, риски, ущерб, корректирующую оценку ВВП и т.д. и т.п. Между различными видами эффективности можно устанавливать корреляционные связи, исследовать вопросы взаимного влияния, структурной, системной эффективности, эффективного использования элементов национального богатства, управленческой, организационной, адаптивной эффективности (институциональной) и других видов.

Существует разветвлённая система индикаторов оценки уровня социально-экономического развития общества,  в частности, экономики знаний, разработанная Организацией экономического сотрудничества и развития и Всемирным банком. Последняя включает 200 индикаторов по четырём направлениям: информационное общество, глобализация экономики, производительность и финансовая структура. Всемирный банк также применяет методику, включающую 81 показатель и охватывающую 132 страны, причём показатели включают экономику, институциональный режим, власть, инновационную систему, образование, гендерные показатели и информационно-коммуникационные технологии. И уже на основе этих параметров разрабатываются индексы, а именно: индекс экономики знаний и индекс знаний. По индексу знаний Россия находится примерно рядом со Словакией, Грецией, Португалией, занимая 43 место, а по индексу экономики знаний – рядом с Уругваем и Кувейтом (индекс измеряется от 0 до 10, для России индекс экономики знаний в 2005 году был 5,98, а индекс знаний – 7,07, у Дании – 9, 23 и 9, 49 соответственно).

Относительно оценки эффективности общественного развития вряд ли уместно сводить её к одному показателю, например, к условным результатам развития в числителе, а в знаменателе – затратам на это развитие («финансовый расчёт» эффективности!), либо к темпу роста в краткосрочной перспективе или темпу роста долгосрочного ВВП. Учитывая многовекторность общественного развития, оценку его эффективности необходимо осуществлять по каждому вектор-направлению. Если обратиться к современной трактовке закона Вагнера о росте государственных расходов, то, можно сказать, что экономическая эффективность потребует меньших государственных расходов, чем общественная эффективность, поскольку экономическое развитие составляет лишь элемент общественного развития, что необходимо учитывать и при оценке эффективности. Однако добавка по госрасходам тратится тогда на социальную, экологическую, институциональную, технологическую (информационную) эффективность. Причём  каждая из видов эффективности может быть связана с тем, каково качество и структура конкретных подсистем экономики, которые потребляют эти расходы. Именно это определяет и эффективность самих расходов, и конечную экономическую эффективность и эффективность общественного развития. Если дальнейшее наращивание государственных расходов будет приводить экономическую эффективность к снижению, а общественная эффективность при этом будет возрастать, например, с убывающим итогом, то за счёт чего может происходить рост эффективности общественного развития в принципе? За счёт социальной и экологической составляющих? Тогда этот прирост должен быть выше сокращения эффективности экономической. Совершенно не ясно, удастся ли сохранить и нарастить социальную и экологическую эффективность при снижении экономической эффективности. Кроме того, необходимо учитывать изменения в эффективности институтов, технологии, инфраструктуре, если угодно «правовую» эффективность хозяйственной системы, степень управленческой дисфункциональности системы и т.д.

2. Поведение государства и общественное развитие. Увеличение государственных расходов и расширение степени монетизации не означают эффективности того и другого мероприятия, хотя без изменений в данных инструментах бюджетной и денежно-кредитной политики вряд ли удастся обойтись. Собственно, эффективность инструментов макроэкономической политики требует учёта реализации принципа Тинбергена-Тейла «цели-инструменты». Если  число инструментов явно ниже числа целей, то это означает либо нарушение принципа Тинбергена-Тейла, либо возможность достижения большего числа целей меньшим набором инструментов. Например, если рост государственных расходов вызывает эффект монетизации экономики, учитывающийся на уровне соответствующих макроэкономических моделей, то еще не факт, что цели могут быть не достигнуты, как и при выполнении принципа можно целей не достигнуть, если содержательно инструменты не предназначены для достижения данных целей.  Иными словами, речь необходимо вести о качественном наполнении мероприятий правительственной политики, причём главным условием эффективности общественного развития выступает структурная макроэкономическая политика  и её планирование.

Применительно к решению задач модернизации общественной системы, которые несравнимо шире, нежели аспекты экономической модернизации, учитывающие социальную и экологическую компоненты развития, сформулируем четыре принципа И.И.Янжула, которые, на мой взгляд, демонстрируют комплексность и сложность, а также долгосрочный характер задач, стоящих перед российским обществом:

1. В интересах чисто материального благосостояния народов необходимо максимально широкое развитие нравственности и особенно честности во всеобъемлющем значении этого слова.

2. Народ, который честен, силён не только нравственно, но и экономически, основанием нравственного инстинкта у человека является симпатия и сочувствие.

3. Лишь единовременное развитие образования и улучшение нравственности и честности может значительно поднять всю настоящую культуру.

4. Ни одна из добродетелей, создающих наибольшие богатства в стране, не имеет такого значения, как честность (исполнение обещания, уважение к чужой собственности, чужим правам, существующим законам и нравственным правилам). Сколько бы школ в России ни настроили, но пока у нас не поднимется значение честности, нельзя ожидать успешного хода общего благосостояния.

Очень важной проблемой модернизации общества является исходное качественное состояние системы, ее способность менять собственные пропорции и готовность агентов к таким изменениям. Достаточно ли ресурсов, энергии и способностей людей осуществлять масштабные изменения, желают ли они качественных изменений по существу? Это тема для большого отдельного разговора. Но уже сейчас можно заметить, что  низкое нравственное содержание человеческого капитала становится тормозом развития, главным препятствием реализации различных правительственных программ и развития инновационной экономики.

Существует точка зрения, согласно которой только высокая нравственность может обеспечить необходимое социально-экономическое развитие  с точки зрения достижения социальных стандартов. К сожалению, низменные качества, проявление оппортунизма также способны создать ощущение полного благополучия и благоденствия.

Представьте агента Х, который обещает что-либо агенту Y, например, отвечает на его чувства и говорит, что станет ему супругом(ой), желает завести ребёнка, создать семью. Теперь представим, что агент X одновременно поддерживает отношения с бывшим мужем (женой), агентом Z, с которым его связывают прошлые отношения, например, имеется общий ребёнок. Причём агент Z совершил предательские действия в отношении агента X. Однако по прошествии времени Z начинает зондировать агента X на предмет возможного контакта при том, что агент X все свои действия подчиняет возможности такого контакта, включая использование агента Y, который благодаря своим чувствам полностью становится игрушкой такого варианта игры. Тем самым агент Y в итоге испытывает на себе предательство агента X, желающего восстановить контакты с агентом Z. Но здесь возникает самый важный вопрос: почему и ради чего агент X совершает подобные действия и намеренно (осознанно или неосознанно) вводит в заблуждение агента Y, прикрывая свою явную нечестность и непорядочность наличием общего ребёнка, как и оправдывая все свои текущие и последующие действия. Ценой  жестокой фрустрации агента Y, агент X достигает своей цели, и свои цели достигнет агент Z, который ранее совершил предательство агента X, но который «прощён» благодаря наличию общей связи (допустим, что ребёнок уже достиг совершеннолетия). В любом случае, янжуловские принципы со всей очевидностью нарушены, а именно произошёл отказ отданного слова и обязательств (факт обмана), нарушены нравственные правила и права агента Y. Иными словами, агенту Y нанесен морально-психологический урон, который даже трудно оценить материально. Этот урон может быть столь значителен, что может сказаться вообще на траектории жизни этого агента, как и на её продолжительности. Однако никаких последствий от таких действий для агента X и тем более агента Z не будет. В таком случае общество должно обладать развитыми институтами «социального порицания» и действия агента X должны получить соответствующую оценку как не согласующиеся с представлениями о честности и нравственности. Представим, если такие модели поведения пронизывают всю хозяйственную и бытовую ткань общества, а именно это наблюдается в России сегодня. Тогда о каком качественном содержании развития можно говорить?

Обобщая, необходимо отметить, что в России существует яркая проблема правильной постановки задачи модернизации. Причём аспект культуры и нравственности здесь не стоит сбрасывать со счетов. Актуальными становятся следующие вопросы:

1. Возможна ли модернизация за счёт сырьевого комплекса страны, если учесть, что эффективность нефтегазовой отрасли постоянно снижается, а инфляция издержек становится всё более регламентирующей функционирование этой отрасли, в том числе по причине технологической отсталости и отсутствия необходимого капитала?

2. Насколько возможно модернизировать экономику, сохраняя задачу удвоения ВВП, и какой должны быть глубина модернизации? Кроме того, насколько адекватно провозглашение задач модернизации в условиях недостатка ликвидности и финансово-экономического  кризиса, является ли модернизация этапным планированием преодоления кризиса и инерционных посткризисных явлений, а затем уже изменением хозяйственных пропорций и каков её алгоритм?

3. Возможно ли модернизировать экономику при неправильной постановке целей модернизации и отсутствия понимания её содержания? Например, если структура национального богатства стран Запада такова, что 65% приходится на человеческий капитал, 15% - на природно-ресурсный и 20% - на физический, а для России всё с точностью наоборот, то есть 65% - на природно-ресурсный, 20% – на физический и 15% - на человеческий, то следует ли под модернизацией понимать изменение данного соотношения? Либо необходимо понимать получение такого соотношения секторов экономики в валовом продукте x1, x2,..., xn, где n – число секторов, а x – желаемая доля каждого сектора в создании общественного продукта, которое отличается от существующего исходного y1, y2,…, yn? Либо под модернизаций следует понимать планомерную ликвидацию (выправление) структурной вилки, когда высокодоходные виды деятельности в экономике являются низкорискованными, а низкодоходные (все производственные секторы) – высокорискованными?

4. Почему модернизацию экономики не рассматривать как структурную задачу формирования соответствующих хозяйственных пропорций? Ведь это требуется для рассмотрения проектировочной задачи, использования методов планирования и подбора необходимого инструментария, воздействующего на компоненты этой и предполагаемой (желательной) структуры.

Только продвинувшись в части ответов на поставленные вопросы и поняв причины кризиса внутри самой экономической науки, можно подойти к созданию новой модели современного общественного развития, модифицируя неэффективную и изжившую себя капиталистическую форму общественного воспроизводства и социо-культурного развития. Мне представляется важным отметить, что подлинное существо модернизации состоит в решении структурной задачи, обозначенной мной в 3-ем пункте – по компонентам национального богатства, структуре секторов и «структурной вилке» национальной экономики. Именно так должна быть поставлена задача, а её решение должно предлагаться на основе методов планирования, проектирования пропорций, национализации части производств и ресурсной базы и развития эффективного и масштабного для России государственного сектора, иначе деградация нашей страны, которая наблюдается сегодня, будет только усилена и необратима.