О виртуализации экономической науки

        Еще совсем недавно экономическая наука была одной из самых впечатляющих научных дисциплин и давала человечеству большие надежды. Как справедливо отмечал В.М.Полтерович, еще лет 40 назад существовал грандиозный проект превращения экономики в естественную науку, подобно физике. Предполагалось, что можно построить общую теорию, представив ее в виде некоей модельной конструкции. Сегодня уже совершенно ясно, что этот проект провалился и, более того, иначе и быть не могло. Не оправдались надежды и на то, что экономика может стать разновидностью инженерного знания и обеспечить человечество точными экономическими прогнозами и оптимальными хозяйственными решениями. Сегодня амплуа экономической науки сильно изменилось, и она перешла от создания моделей общего характера к разработке частных моделей, в которых выявляются новые эффекты.


        Однако и на этом более скромном пути современная экономическая наука сталкивается со многими трудностями. Главным камнем преткновения, имеющим, на наш взгляд, для данной дисциплины «вселенское» звучание, является виртуализация экономики, причем на всех уровнях: на уровне целей и задач исследования, объекта и инструментария исследования, рабочего места исследователя. В данной статье мы рассмотрим указанный феномен более подробно.


        1. Виртуализация целей и задач экономической науки. Как любая серьезная наука экономика всегда занималась поиском законов функционирования экономических систем и отыскание этих законов, собственно говоря, и было целью экономистов. Однако уже к моменту достижения экономической наукой своей зрелости (17-18 вв.) экономисты начали серьезно обсуждать вопрос о своеобразии и специфичности экономических законов. С самого начала было ясно, что они не сопоставимы по уровню точности и условиям выполнимости с законами естественных наук. Однако, несмотря на свою «слабость» и «размытость», экономические законы все-таки считались законами, и это формировало отношение к экономике как науке вполне серьезной, где-то сопоставимой с физикой. Трудно сказать, когда эта парадигма дала первую трещину, но сейчас уже можно смело констатировать, что понятие экономических законов в строгом смысле слова постепенно становится анахронизмом. Что же пришло на смену понятию экономического закона, которое долгое время являлось «сердцевиной» экономической науки?


        Отбрасывая лишние реверансы, можно утверждать следующее. В настоящее время пришло осознание, что экономическая наука имеет дело не с какими-то эфемерными экономическими законами, а с реальными экономическими механизмами. Следовательно, и целью современной экономической науки является уже не отыскание каких-то «хилых» экономических законов с «дистрофичной» областью применения, а понимание работы действующих хозяйственных механизмов.


        Под экономическим (хозяйственным) механизмом мы понимает совокупность ключевых элементов экономической системы и причинно-следственные связи между ними. Надо сказать, что понятие экономического механизма, являясь ключевым для современной экономики, позволяет выстроить довольно изящную схему связанных с ним «вторичных» категорий. Так, изучение механизма предполагает построение его модели (вербально-логической и/или математической). Действие механизма с учетом конкретных экономических условий приводит к возникновению определенных эффектов. При неизменности механизма и относительной устойчивости экономических условий определенный эффект начинает стабильно воспроизводиться и череда таких однотипных эффектов часто образует закономерность (тенденцию). Если же изучаемый механизм является высокостабильным и универсальным, то выявленная закономерность настолько удлиняется во времени и расширяется в пространстве, что превращается в закон. Описание механизма в виде модели (или совокупности моделей) с выведением из нее возможных эффектов, закономерностей и законов представляет собой теорию. Действие же самого экономического механизма основано на неких основополагающих принципах, которые в явной или неявной форме содержатся в моделях, эффектах, закономерностях и законах. Исходной точкой исследования хозяйственного механизма и построения теории выступает гипотеза, подлежащая проверке и в случае удачного прохождения проверочных тестов превращающаяся в эффект, закономерность или закон.


        На первый взгляд, все сказанное представляется совокупностью довольно простых и очевидных силлогизмов. В чем же тогда проблема?


        Дело в том, что мир постоянно эволюционирует, а по определению А.Пуанкаре, «законы – это правила по которым эта эволюция совершается». Такое представление об эволюционирующем мире и законах, лежащих в основе функционирования этого мира, в свое время привели к интересной постановке вопроса: а не подвержены ли изменению сами законы природы? Ответ на поставленный вопрос в общих чертах таков.


        Вершиной любого научного знания является закон, позволяющий заглянуть в прошлое и будущее мира. Однако если сами законы эволюционируют и изменяются, а мы не знаем как происходят эти изменения, то с помощью таких законов уже нельзя ничего сказать ни о прошлом, ни о будущем мира. Для этого нам надо было бы знать законы изменения законов, а это тавтология. Следовательно, законы постоянны и не подвержены эволюции.


        Адаптируем сказанное к экономике: экономические законы – это хозяйственные последствия тех правил, в соответствии с которыми происходит функционирование экономических механизмов. Однако проблема заключается в том, что эти самые правила с течением времени действительно претерпевают изменения, а следовательно, эволюционируют сами хозяйственные механизмы. Большинство принципов, лежащих в основе построения конкретных экономических механизмов, устанавливается людьми и по мере накопления опыта они склонны пересматривать эти принципы. Но в этом случае экономические законы тоже эволюционируют, а это противоречит самой сущности закона.


        Таким образом, экономика имеет дело с постоянно перестраивающимися хозяйственными механизмами, а значит, и экономические законы, являющиеся следствием экономических законов, не являются универсальными. Можно сказать так: экономические законы справедливы до тех пор, пока хозяйственные механизмы, отражением которых они являются, не претерпевают кардинальных изменений. Учитывая, что хозяйственная организация современных экономик меняется постоянно и зачастую очень сильно, сама задача отыскания неких экономических законов становится нелепой и виртуальной. Виртуальность здесь нами понимается в том смысле, что поиск экономических законов напоминает «бой с тенью», гонку за тем, что по определению поймать нельзя.


        Сказанное, на наш взгляд, в значительной мере проясняет, почему современная экономическая наука постепенно отказывается от такого фундаментального понятия, как закон и заменяет его более приемлемой и понятной категорией хозяйственного механизма. Однако такая замена не решает всех проблем экономической науки. Скорее, она подводит экономистов к серьезной дилемме: либо экономика продолжает классическую научную традицию поиска «нетленных сущностей» (законов) и тем самым попадает в ловушку виртуальной задачи, не имеющей решения, либо она отказывается от старой научной парадигмы, снимает претензии на «великие» истины и начинает «мельчить», полностью теряя свою фундаментальность. Оба пути в целом представляются малопривлекательными.


        В настоящее время указанная дилемма еще не решена: часть экономистов упорствует в поисках виртуальных истин, другая часть озабочена сегодняшней «конкретикой». Схема гармонизации возникшей проблемы не просматривается, но, похоже, что экономическое сообщество все больше склоняется к отказу от старой научной парадигмы и стремится к освобождению от виртуальных задач. Не исключено, что такой переход к новому экономическому мышлению представляет собой проблему не столько научную, сколько психологическую и через некоторое время новое поколение экономистов, возможно, будет воспринимать исследовательский принцип «здесь и сейчас» как вполне естественную методологическую основу экономической науки.


        Сказанное предполагает определенное логическое развитие. В данном случае необходимо отметить имеющееся противоречие между экономической теорией и практикой. Дело в том, что экономика, докапываясь до сущностных факторов хозяйственной динамики, абстрагируется от большинства «малых» флуктуаций. Задача науки состоит в том, чтобы подняться над мелкой хозяйственной суетой, чтобы увидеть принципиальные сдвиги. «Быстрые» события для экономической науки выступают в роли тумана, который лишь замутняет восприятие «вековых» движений системы. Между тем интересы всех экономических агентов сконцентрированы, наоборот, на текущих изменениях конъюнктуры, накопление которых и приводит впоследствии к качественным, глобальным метаморфозам системы. Иными словами, экономическая наука в полной мере проявляет себя в основном на «дальней дистанции», в то время как на практике выигрыш хозяйственных субъектов происходит на «коротких забегах». Действительно, всем хорошо известно, что для бизнеса главное – держать нос по ветру, а для науки – смотреть в корень. Данное противоречие ставит серьезный барьер между теорией и практикой и, следовательно, старая научная парадигма делает экономическую науку заведомо невостребованной. Преодолеть же названное противоречие принципиально невозможно, ибо как только наука «опускается» до анализа, объяснения и прогноза конкретных экономических флуктуаций, она тут же превращается в прикладную дисциплину и теряет свою фундаментальность, т.е. как раз то, что делает науку наукой.


        Указанные противоречия существовали всегда, однако во времена А.Смита и Д.Рикардо они стояли не так остро. Сейчас, когда темп жизни стал просто сумасшедшим, а скорость, размах и число изменений экономических реалий возросли до чудовищных величин, стало совершенно очевидно, что игнорировать их экономическая наука просто не имеет права. Но и учесть их она тоже не может! Именно здесь, на наш взгляд, и происходит надлом современной экономической науки.


        Надо сказать, что даже если со временем полностью возобладает новая научная «парадигма оперативного анализа» (слава богу, сейчас об этом говорить еще рано!), то проблема, вообще говоря, решена не будет. Фактически на смену виртуальности целей науки придет виртуальность ее предмета, ибо наука будет заниматься постоянно исчезающими сущностями. Действительно, изучение вновь народившихся явлений и хозяйственных механизмов, проживающих короткую жизнь и заменяющихся какими-то новыми явлениями и механизмами, эквивалентно размыванию самого предмета исследования. Таким образом в анналах науки могут оказаться сведения о том, чего уже не существует, а это уже, пожалуй, не наука.


        Если говорить об источниках «ломки» хозяйственных механизмов и экономических законов, то их, на наш взгляд, можно объединить в три группы: регулятивные, экзогенные и эндогенные шоки. Регулятивные шоки связаны с беспрецедентным увеличением роли государства в экономике, частой корректировкой, а, порой, и полным пересмотром «правил игры» регулирующими органами, что и ведет к перестройке всего хозяйственного механизма. Типичные примеры: создание в Южной Корее в 80-е годы системы национального регулирования, препятствующей вывозу капиталов из страны (это изменило всю систему циркуляции капиталов и стратегию экономического развития страны); борьба большинства стран мирового сообщества с уклонением от налогов и постепенная ликвидация оффшорных зон (это меняет всю схему международного перелива капиталов). Экзогенные (внешние) шоки вызываются политическими событиями, открытием новых или исчерпанием старых сырьевых баз, природными катаклизмами. Классическим примером таких шоков может служить террористический акт 11 сентября 2001 г. в США (это стимулировало перекрытие финансовых каналов поступления средств на поддержку террористических организаций и переключению денежных инъекций на другие направления). Эндогенные (внутренние) шоки основаны на появлении в недрах экономической системы совершенно новых экономических элементов и явлений (отраслей, технологий, методов ведения бизнеса и пр.). Яркие примеры – интернет-технологии, сотовая и спутниковая связь (это привело к внедрению совершенно новых методов купли-продажи), экономическая глобализация (это ведет к формированию принципиально иной модели международного обмена продукцией и ресурсами).


        Все перечисленные источники в настоящее время активно «излучают» хозяйственные шоки, в результате которых сложившиеся хозяйственные механизмы рушатся, наметившиеся тенденции ломаются и экономические системы меняют направление своей эволюции. В таких условиях экономисты просто не успевают перейти к изучению экономических законов.


        2. Виртуализация объекта исследования экономической науки. Если попытаться дать предельно краткую характеристику предметной области современной экономической науки, то она сведется к ее информационно-ментальной специфике. Это означает, что экономика в последнее время все больше акцентирует свое внимание на процессах мышления экономических агентов, формирования их реакции на те или иные события, роли и значения информации в принятии хозяйственных решений. Без включения данных механизмов в свои модели и теории экономика уже не может объяснить те странные эффекты и причудливые закономерности, которые наблюдаются в жизни. Однако это придает ярко выраженную виртуальность всем экономическим построениям. В данном случае под виртуальностью объекта исследования экономики мы понимаем его квазиреальное (а иногда и псевдореальное!) существование. Поясним сказанное.


        Если рассмотреть фактор экономических ожиданий, который имеет огромное значение для современной экономической теории, то следует признать, что он плохо наблюдаем. То ли эти ожидания действительно есть, то ли их вообще нет – не ясно. И уж подавно не ясен конкретный механизм формирования этих ожиданий. Разумеется, нельзя сказать, что механизм экономических ожиданий является надуманной абстракцией и полной фикцией. Нет, он существует, однако увидеть его воочию и прикоснуться к нему мы не можем, что и придает этому механизму виртуальный характер.


        В еще большей степени сказанное приложимо к исследованиям роли информации. Например, современная наука исходит из существования информационной асимметрии потребителя и производителя, то есть их знания продаваемого товара неодинаковы. Однако так это или нет до конца не ясно. Всегда остаются сомнения даже в наличии указанного феномена, так как мы не можем сделать соответствующие замеры и установить истину в виде непреложного факта. Следовательно, и здесь мы имеем дело с виртуальным, то есть как бы существующим и вроде как реальным объектом.


        Надо сказать, что и во времена Адама Смита экономика ни в коем случае не игнорировала ментальную сферу, однако исследовательский упор делался все-таки на реальную экономику. Политэкономы-классики концентрировали свое внимание на движении реальных экономических благ. Они интересовались различием в плодородии земли и механизмом возникновения ренты (кстати говоря, представляющей собой абсолютно реальный денежный доход), изучали механизм распределения дохода на зарплату и прибыль (именно из этого реального процесса К.Маркс выводил феномен эксплуатации), исследовали роль государственных заимствований и налогов на предпринимательскую активность и т.д. Все эти процессы были, если так можно выразиться, хорошо видны и имели прочную материальную основу. Почти все эти явления можно было буквально «пощупать». Механизмы же современной экономической науки пощупать нельзя, можно лишь наблюдать их конечные проявления. Пожалуй, можно сказать так: классическая экономика изучала в основном сами экономические явления, а современная наука изучает уже их истоки, предысторию. Следовательно, современная экономика залезает гораздо глубже в суть явлений и не удивительно, что на такой «глубине» возникает больше неопределенности и виртуальности.


        Не стараясь дать подробный экскурс виртуализации объекта экономической науки, проиллюстрируем лишь на нескольких частных примерах остроту возникшей проблемы.


        Одним из важнейших достижений современной системы хозяйствования является наличие финансовых рынков, в основе которых лежит биржевой механизм. Однако что собой представляет этот механизм? Фактически это отражение реальных процессов, протекающих в недрах экономики. Так, котировки акций отражают степень прибыльности соответствующих компаний, биржевые валютные курсы отражают соотношение между товарной и денежной массой соответствующих стран и т.д. Иными словами, биржевой механизм функционирования финансовых рынков представляет собой инфраструктурную надстройку над реальной экономикой. В этом смысле он представляется вторичным, производным экономическим феноменом и несет в себе все черты классической виртуальности. Между тем на определенном этапе развития общества роль финансовых рынков настолько возросла, что они стали не просто пассивно отражать состояние дел в экономике, но и непосредственно влиять на эту экономику. Фактически биржевой механизм уподобился джинну, вырвавшемуся из бутылки. Теперь он живет своей собственной жизнью по своим собственным законам. Крах или даже просто спад на финансовых рынках теперь может спровоцировать глубокий экономический кризис в реальной экономике.


        Осознание огромного разрушительного потенциала финансовых рынков привело к тому, что еще на заре 20-го века легендарный Джон Пирпонт Морган делал первые попытки «контролировать» и успокаивать в критические моменты финансовые рынки США, чтобы не дать разыграться панике, способной ввергнуть страну в пучину кризиса и длительной депрессии.


        Любопытно, что примерно в середине 20 века в науке велся ожесточенный спор по поводу того, сможет машина (компьютер) подчинить себе человека или нет. Фактически данная философско-кибернетическая проблема сводилась к следующему вопросу: смогут прямые и обратные связи системы «человек-машина» поменяться местами или нет, и следовательно, сможет управляющая подсистема стать управляемой, а управляемая – управляющей. Со временем этот вопрос исчерпал себя и затих, однако применительно к макроэкономической системе он остается по-прежнему актуальным. Так, мы наблюдаем, что прямые и обратные связи в системе «реальная экономика-финансовые рынки» оказались размытыми и биржевой механизм все чаще выступает в роли управляющей подсистемы, а не управляемой. 


        Не удивительно, что функционирование финансовых рынков уже давно не дает покоя экономистам. Так, в 1997 г. Р.Мертон и М.Скоулз благополучно получили нобелевскую премию по экономике за исследования ценообразования на финансовых рынках. В настоящее время в макроэкономике в качестве самостоятельного раздела фигурируют модели и теории финансовых пузырей, в основе формирования которых лежит человеческая психология и информация. Свойство финансовых пузырей как виртуальных объектов заключается в возможности их отрыва от своей материальной основы (реальной экономики) с последующей тенденцией «лопаться» и приводить к катастрофическим последствиям в материальной основе своего собственного существования.


        Разумеется, было бы неверно виртуализацию объекта экономической науки объяснять прихотью самих экономистов. Подпитка виртуальных теорий идет со стороны самих хозяйственных систем, которые тоже все больше становятся виртуальными. Например, эволюция платежных средств с постепенным доминированием «электронных денег» в совокупности с глобализацией информационных и вычислительных систем дает дополнительный импульс к построению виртуальных экономических теорий.


        Довольно символичен факт получения в 2001 г. Дж.Стиглицом, Дж.Акерлоффом и М.Спенсом нобелевской премии за цикл работ по экономической теории информации. Похоже, что информационно-ментальная окраска экономической теории будет присуща все ближайшие десятилетия. По-видимому, продолжатся и исследования экономической психологии, которые достигли своей зрелости в теоретико-игровых моделях и теориях.


        Помимо сказанного о виртуализации объекта, связанной с нематериальным характером ряда важных экономических явлений, следует добавить, что в ряде случаев может исчезать «наблюдаемость» и вполне традиционных экономических параметров. Так, например, при вычислении различных экономических индексов и, в частности, индекса потребительских цен возникают погрешности из-за «устаревания» вектора весовых коэффициентов. В стабильных экономиках проблема роста подобной погрешности не столь актуальна. Однако в переходных экономиках с очень высокими темпами инфляции и резкой структурной перестройкой производства и потребления ошибка измерения при определенных условиях становится столь большой, что само сопоставление цен теряет всякий смысл. Это означает, что резкое снижение точности измерений в переходных экономиках позволяет говорить, по крайней мере, о частичной «ненаблюдаемости» ключевых процессов в этих экономиках. Между тем экономические системы, находящиеся в переходных режимах, находятся на острие современной экономической науки.


        Как же резюмировать создавшуюся ситуацию?


        На наш взгляд, экономическая наука сейчас зашла так далеко, что пытается работать с трудноуловимыми процессами и механизмами, которые отрицают саму возможность тривиальных замеров и традиционной верификации. Все информационно-ментальные процессы являются чрезвычайно сложными, зыбкими, динамичными и постоянно эволюционирующими. Главное же – они в большинстве случаев не имеют под собой эмпирической основы.


        Все сказанное отражает объективную ситуацию в современной экономической науке. Однако эта ситуация сильно напоминает ту, которая была описана Станиславом Лемом в его знаменитой «Кибериаде». В ней, в частности, говорится о некоем Цереброне Эмдеэртии, который сорок лет излагал в Высшей Школе Небытия Общую Теорию Драконов. Как известно, драконов не существует. Однако, как саркастично замечает С.Лем, эта примитивная конструкция могла удовлетворить лишь ум простака, но отнюдь не ученого. Поэтому гениальный Цереброн, атаковав проблему методами точных наук, установил, что имеется три типа драконов: нулевые, мнимые и отрицательные. Все они, разумеется, не существуют, но каждый тип – на свой особый манер. Как оказалось, нулевые и мнимые драконы не существуют значительно менее интересным способом, чем отрицательные.


        Действительно, современная экономическая наука сильно напоминает пресловутую Высшую Школу Небытия. Она работает с объектами, которые в лучшем случае как бы существуют. Не исключено, что если даже эти объекты и существуют, то не совсем так, как предполагает современная экономика. Наверное, поэтому большинство ее теорий сильно напоминает Общую Теорию Драконов.


        3. Виртуализация инструментария экономической науки. По сравнению с другими социальными науками экономика обладает чрезвычайно мощным и разнообразным инструментарием. Данный инструментарий для экономической науки имеет непреходящее значение, так как он придает всем ее построениям и выводам ту самую степень строгости, обоснованности и точности, которые и позволяют отнести ее к разряду «серьезных» наук. Между тем в последнее время в этой области наметился целый ряд проблем, которые позволяют констатировать возникновение феномена виртуализации экономического инструментария, под которым мы понимаем то, что сила, работоспособность и действенность экономических методов все больше становятся эфемерными, мнимыми.


        Противоречия, возникшие в инструментальной сфере, можно рассматривать, по крайней мере, на трех уровнях.


        На первом уровне находятся методы построения чисто теоретических моделей и схем. Проблема инструментария данного уровня состоит в том, что сконструированные с его помощью модели и теории, строго говоря, являются неверифицируемыми. Но как же тогда проверяются эти теории и модели?


        Здесь следует остановиться и сделать несколько комментариев. Дело в том, что многие экономические теории, базирующиеся на богатом математическом аппарате, не могут быть полностью проверены на предмет истинности. Это означает, что к ним нельзя применить строго научные, количественные тесты. Например, если в физике общая теория относительности предсказывала искривление солнечных лучей в поле тяготения звезд, то впоследствии данный вывод был количественно проверен с помощью соответствующих измерений. Причем проверке подлежала и сама величина предсказанного искривления. В физике подобных примеров множество, в экономике – нет. В экономике проверка умозрительных теорий проверяется на качественном уровне: если теория предсказывает появление при тех или иных условиях определенного эффекта и в реальности этот эффект действительно наблюдается, то данная теория считается удовлетворительной. Причем прогнозируемый эффект выражен на качественном уровне, например в виде: при увеличении некоей переменной произойдет уменьшение некоей другой переменной. Величина сдвигов в значениях переменных, как правило, не рассматривается.


        Совершенно очевидно, что верификация экономических теорий на качественном уровне является неполной и сопряжена с большими сомнениями в их истинности. Проблемы здесь порождаются возможной множественностью объяснений одного и того же эффекта. Приведем конкретный пример. Так называемый парадокс Р.Гиффена, когда рост цены на товар приводит к росту спроса на него, может быть вызван совершенно разными причинами и, следовательно, разными экономическими механизмами: повальным увлечением, снобизмом, эффектом Т.Веблена, переключением спроса с одного товара на другой. Модели и теории, основанные на учете указанных механизмов, содержат в себе возможность появления парадокса Р.Гиффена. Иными словами, одно и то же следствие (эффект) может быть одинаково хорошо описано разными моделями и теориями. Таким образом, верификация экономико-математических построений на качественном уровне не всегда позволяет отфильтровать ложные теории.


        Из сказанного ясно, что экономические теории являются несколько убогими с точки зрения строгой верификации, однако экономика ими вполне удовлетворяется. Почему же такое происходит?


        На поставленный вопрос лучше всего ответить словами А.Хиллмана, характеризующими квинтэссенцию идеологии «высокой» экономической науки: «Здесь мы должны использовать экономическую теорию и воображение, так как описывается поведенческая ситуация, не видимая для большинства людей и не охваченная официальной статистикой». Действительно, если изучаемый хозяйственный механизм воочию никем не наблюдается и о нем нет никакой достоверной статистической информации, то приходиться довольствоваться слабоверифицируемыми теориями, об истинности которых судят по очень ограниченным критериям и косвенным признакам.


        Таким образом, «продвинутый» инструментарий экономической науки является не настолько эффективным, как этого можно было ожидать. Более того, в ряде случаев «крутые» методы экономики оказываются откровенной фикцией. Здесь мы наблюдаем разрыв между теорией и практикой, а методы исследования как бы висят между ними. Полностью соединить теорию с практикой инструментарий экономики не может, в результате чего и приобретает виртуальный характер.


        Надо сказать, что подспудное, неявное осознание нелепости применения слишком сложного инструментария в экономической теории идет. Например, если бросить даже беглый взгляд на современные передовые англоязычные научные издания по экономике, то можно заметить, что нынешние статьи являются более «аккуратными» и менее «крутыми» в инструментальном плане, нежели статьи предыдущего десятилетия. Похоже, что теоретический флюс предыдущего периода развития экономической науки немного рассасывается. Однако, это, разумеется, вопрос степени; принципиальная проблема теоретического инструментария остается.


        На втором уровне находятся количественные методы оценки. Среди них особое место занимают эконометрические методы обработки статистических рядов, которые настолько развились и усовершенствовались, что превратились в самостоятельное научное направление. Феномен виртуальности эконометрических методов заключается в том, что, несмотря на свою изощренность, они не позволяют решать довольно простые вычислительные проблемы. Так, например, часто наблюдается неоднозначность спецификации модели (процесс может аппроксимироваться разными функциями с почти одинаковой точностью), нехватка статистических данных для однозначной спецификации модели (например, при использовании параболической аппроксимирующей зависимости эмпирические точки могут располагаться только вдоль одной ее ветви, что не позволяет точно определить точку перегиба), погрешности в оценках, полученных на основе одной и той же модели с разными способами учета переменных (например, в производственных функциях фактор труда может учитываться как среднегодовая численность занятых и как годовые затраты на оплату труда). В ряде случаев названные проблемы могут быть настолько серьезными, что не позволяют с допустимой степенью точности определить важные макроэкономические индикаторы.


        Указанное противоречие между потенциальной мощью эконометрического инструментария и его бессилием при решении простых практических задач делает сам этот инструментарий виртуальным, а его большие возможности – кажущимися.


        На третьем уровне находятся методы технического анализа, имеющие чисто практическое значение и нацеленные на прогнозирование экономических событий. Технический анализ финансовых рынков представляет собой довольно интересное явление в экономике, ибо он одновременно и дополняет экономическую теорию (фундаментальный анализ) и противостоит ей. Так, если экономические теории, имеющие великолепное инструментальное обоснование, часто не имеют эмпирического подтверждения, то методы технического анализа, дающие хорошие практические результаты, не имеют теоретического обоснования. Можно сказать, что современный технический анализ представляет собой «нестрогий» инструментарий.


        Инструментальная «мягкость» технического анализа имеет свои следствия. Например, при рассмотрении различных вариантов скользящих средних, используемых в техническом анализе, А.А.Эрлих делает следующий, на наш взгляд, совершенно естественный вывод: «использование того или иного типа скользящей средней – исключительно дело вкуса». Это означает, что технический анализ является скорее искусством, нежели жестким научным алгоритмом. Как справедливо отмечено А.А.Эрлих, «все аналитики и трейдеры используют технический анализ по-своему: критерии подхода к результату прогнозирования, уровень профессионализма, опыта и удачи никогда не будут одинаковыми даже для двух людей». Это означает, что «тупое», формальное использование методов технического анализа невозможно. Например, при использовании осцилляторов достижим результат в 70-80% – при условии их правильного применения. «Беда в том, что иногда они работают, а иногда не желают».


        Однако сказанное, тем не менее, не мешает техническому анализу быть инструментальным чудом. Так, говоря о сбываемости прогнозов, построенных на основе волновой теории Р.Н.Элиотта, активно использующейся в техническом анализе, А.А.Эрлих говорит, что в этом есть даже что-то мистическое. Действительно, мистическое начало присутствует в техническом анализе, ибо сама повторяемость явлений подчиняется последовательности Л.Фибоначчи, а почему именно эта последовательность определяет строение мира для человечества остается загадкой. Данный факт является просто фактом и следствием чистой эмпирики. Никакой теории в основе подобных пропорций мира нет.


        Сказанное выше позволяет говорить о виртуальности методов технического анализа, так как, применяя их, мы по сути дела не понимаем их глубинной логики. Фактически здесь мы сталкиваемся с интересным парадоксом: мы можем эффективно применять то, что до конца (а может быть, вообще) не понимаем. Иными словами, сегодняшние финансовые аналитики пользуются неким инструментальным фантомом.


        Таким образом, современная экономическая наука утратила прозрачность своего инструментария. Любое продвижение экономики вперед опирается на соответствующие инструментальные методы, а эти методы сами по себе вызывают массу вопросов. Не случайно, что методы экономической науки давно уже стали ее предметом наравне с собственно экономическими явлениями.


        4. Виртуализация рабочего места экономиста. Виртуализация целей, объекта и инструментария исследования логичным образом завершается виртуализацией рабочего места экономиста, что создает проблемы для идентификации самих экономистов как специфического профессионального контингента. В чем же здесь заключается эта пресловутая виртуализация?


        Речь идет о том, что представители каждой конкретной науки вызывают у нас определенные ассоциации. Грубо говоря, астроном должен смотреть в телескоп, энтомолог – собирать бабочек, спелеолог – лазить по пещерам, археолог – раскапывать курганы, историк – рыться в архивах, химик – смешивать реактивы, антрополог – общаться с аборигенами, социолог – интервьюировать население и т.д. А с чем ассоциируется экономист? На сегодняшний день, пожалуй, ни с чем.


        Как правило, экономисты «рисуют» формулы. Но формулы рисуют представители многих научных дисциплин. Экономисты постоянно что-то считают. Но и считают сейчас почти все. Экономисты моделируют и используют в своей работе компьютеры и солидные информационные базы данных. Но и это характерно для очень многих наук.


        Может быть, экономисты имеют доступ к чему-то такому, к чему другие доступа не имеют? Может быть, именно это является спецификой их труда? Можно предположить, что в их лабораториях и институтах имеются залежи каких-то особых компьютерных программ, информационных массивов, технических средств и методик. Наконец, можно предположить, что исследовательская деятельность экономистов предполагает какие-то особые профессиональные контакты и коллективное творчество.


        Однако все высказанные вопросы и предположения предполагают отрицательный ответ. Наоборот, в настоящее время экономист может практически полностью обособиться от окружающего мира, ограничив свое рабочее место письменным столом и компьютером. Это означает, что сегодня экономист в состоянии не просто работать, но даже делать открытия (или, по крайней мере, получать очень сильные и важные результаты), не выходя из дома и, образно говоря, не вылезая из домашних тапочек. Коротко поясним последний тезис.


        Если экономист работает как чистый теоретик, то его деятельность сводится к моделированию экономики и анализу построенных моделей. В этом случае он почти ничем не отличается от обычного математика или физика-теоретика, которым нужны лишь бумага и карандаш. Если он что-то обсчитывает, то ему нужна информация и инструментарий. Однако большая часть информации представлена в официальных статистических изданиях и доступна через Интернет, а многие методические средства встроены в рабочую среду пользователя компьютера (например, регрессионный анализ есть в среде EXEL). Более экзотическая информация и более сложный инструментарий требуют, чтобы за ними немного «пройтись» и, быть может, заплатить за них (грубо говоря, нужно купить компакт-диск с соответствующим программным обеспечением и оплатить доступ в платный информационный сайт). Однако даже такие издержки не являются чрезмерными, и их может себе позволить не только юридическое, но и физическое лицо. Все остальное, а это оригинальность идей, подходов, моделей, расчетов, выводов и предложений, целиком и полностью зависят от личности исследователя и формируются непосредственно на рабочем месте (может быть, дома). Конечно, имеются и исключения из указанной общей тенденции, но это не отрицает саму тенденцию.


        Всегда ли так было? Например, Адам Смит и Давид Рикардо тоже были свободными исследователями и их рабочее место было локализовано до уровня физического местопребывания их собственной личности. Однако они были свободны в своих умозрительных рассуждениях, а сейчас экономисты стали свободны еще и в плане эмпирической проверки своих идей. Таким образом, степень исследовательской независимости экономистов возросла и теперь уже не столь важно, где они работают: на кафедрах Гарварда (США), Принстона (США) и Окфорда (Великобритания), в лабораториях Лондонской школы экономики (Великобритания) или Высшей школы экономики (Россия) или же в Институте макроэкономических исследований (Россия) и Центральном экономико-математическом институте (Россия).


        Итак, виртуализация рабочего места экономиста сопряжена либо в его полном отсутствии (работа в «скользящем» режиме с компьютером-ноутбуком – где придется), либо в отсутствии его профессиональной специфики (письменный стол плюс компьютер – не более того). Данный факт делает самих экономистов своего рода виртуальными исследователями, чрезвычайно слабо связанными со своим основным место работы.


        Указанная тенденция виртуализации рабочего места сегодня в определенной степени присуща практически всем наукам, однако для экономики она выражена особенно ярко, можно сказать, патологически.

* * *

        Одним из важнейших факторов, которые рассматривает современная экономика, является неопределенность. Изложенное выше означает, что экономическая наука, как оказывается, сама несет огромный потенциал неопределенности. Знания, которые она генерирует, не могут быть легко протестированы и либо записаны в актив науки, либо, наоборот, раз и навсегда списаны в разряд неудачных изысканий. По-видимому, теперь они будут особенно надолго зависать в неопределенном статусе (с учетом того, что экономические достижения и раньше-то не быстро признавались) и лишь время окончательно определит, куда же они в конце концов попадут. Все это лишний раз подтверждает тезис о том, что экономическая наука вошла в особую фазу своей эволюции.