Русский солдат против американского военного

Архаический миф, никак не переваренный историей человечества и потому не ставший анахронизмом – миф о противостоянии. Он подразумевает две стороны и инициализацию носителя мифа с одной из них, обозначение с его позиции стороны противника вражеской, чьей воле оказывается сопротивление стороной носителя. Составными частями, в связке дающими миф, окажутся две мифологемы с синтагматическим отношением, грубо говоря, «нас и их». Рассмотрим выхолащиваемый, затираемый, но вновь воскрешаемый и воспеваемый миф о противостоянии двух держав – России и США.

Приступим к анализу целостного мифа с разбора частей. На повестке растиражированный образ бравого русского солдата, отличительной чертой которого в сопоставлении с представителями регулярных армий иных стран считается недюжинная человечность и то, что из нее вытекает. Физиономия силовой структуры внутренне устанавливает и внешне обуславливает политику. Приблизительная формула: «солдат с человеческим лицом». Применить ее к своим единицам стремятся все державы входящие во влиятельные военные коалиции, участвующие в миротворческих операциях регулярные войска и рьяно отстаивающие право на жизнь собственных убеждений. Солдат,опора для страны и защитник ценностных границ, сам, вследствие предсказуемой инверсии, закрепляется ценностью. По Бодрийяру ценность – это одно из звеньев бинарного строя понятий, так как она намекает на антиценность, отвечающей ее значимости. Поэтому страна, собирающаяся придать вес произносимым словам должна подкрепить их солдатом надлежащего вида, превратить его в ценность, поставить во главе одного из центральных мифов – о противостоянии. Яркие воплощения этого принципа, запускаемого через апробированную образность художественную и публицистическую (что особо актуально в период информационной войны), армия США и российские военные, мифологический налет на которых мы и всколышем.

Но сначала о мифическом, стержневом в созидании ценностей. Недостаток, лакуна информации – верный признак доброкачественности материала, проходящего нужную обработку перед полным обращением в миф. Атрибут – предохранитель от мифологизированного сознания, ибо миф полон небрежения к точности адресанта и выходит, что он, осуществляясь, заметает следы, ведшие к атрибуции. Скоп фактов рафинируется до концептуальных значений, подспудно содержащихся в фактологии и фактографии. Соединительная линия, движимая от точки к точке, вернувшись к исходной, выводит образ per se. Имена, источники сплавляются в информационно-коммуникационной среде в некий компиляционный образ, если хотите – в визитную карточку. Пример тому мифоимидж российского военнослужащего. Он не статичен, его «отвоевывают» у скептиков и критиканов, предлагая эпичность метаморфозы «простого русского парня», свершающего подвиг, превозмогая обстоятельства не в его пользу «мужеством и святой любовью к Отечеству» и, в конечном счете, в безвременье героев обретающего геройские лавры в общественном сознании. Перед нами обсосанный, филигранной выделки концепт «русского солдата». Способствуют продвижению в массы удобной для всех формулировки средства массовой информации. Так предлагали посмотреть один из выпусков публицистической программы «Специальный корреспондент» во время событий в Южной Осетии: «Вы узнаете о подвиге десантников, которые вдевятером отбивались от целой колонны грузинского спецназа, историю летчика, который был сбит на территории противника, но сумел выбраться к своим». Комментарий один: подвиг уместен всегда. В придачу к избыточному героизму прилагается теплота душевная: вклад в образ справедливого защитника вносят укоренившиеся в языке выражения, одно из которых более чем знакомо – «солдат ребенка не обидит».

Заметно и положение в огненной опале русского солдата, по-видимому, связанное с геополитическими предпосылками России в мире. Воинственный солдат противопоставляется силе извне со знаком минус, заговорщицкая истерия, противоборство третей стороне как рычагу давления на истинного врага и обозначенный этим обстоятельством утрачиваемый смысл войны (в особенности утерянный в афганской кампании) – вот что в военно-полевой сумке в виде пайка досталось простому русичу эоном советского самосознания. Но кому как не русскому солдату быть ратным патриотом, его олицетворением и эмблемой. Посмотрев иначе на дзот, укрывающий буквально «парня из нашего двора», мы придем к его безмерной справедливости, как отличительному качеству, еще одному жирному штриху вдоль человечности. Крамола кругом и даже в государстве, что, заметим, не одно и то же с отчизной, чью честь и достоинство приходится отстаивать солдату, небрежно заброшенному в зону конфликта. Разрешение инцидента должно быть справедливым и кому как непредвзятому на поле брани «русскому солдату» привнести толику отрезвляющего благоразумия.

Другая сторона медали: бинарная оппозиция, на коей зиждется понятие «войны», вовлекает мифологему о солдате стать сопричастным мифологеме о враге, как антиценности; миф о противостоянии, затрагиваемый нами, существовал испокон веков, под запись надиктовывается знаменитое   Кутузовское: «Нутка, русские солдаты, станем немцев выручать! Немцы больно ​трусоваты, нам за них, знать, отвечать!»

Но немцы-враги канули в лету. Сегодня с переменным успехом на узаконенную позицию врага претендуют то боевики и террористы, подрывающие государственные устои, то американцы мыслятся как геополитически опасные, а значит входят в систему ценностей российского общества и занимают отведенное им место в мифе противостояния. В работу приводится физический закон: сила давления равна силе сопротивления. Нужно держать ответ на вражеские нападки и беречь целостность картины мира. Этим, вероятно, можно оправдать новостные выкрики с резкой по отношению к США, торжествующей оценкой недавних решений Киргизской республики. «Американцев «зачистили» в Киргизии» – так звучал возглас неожиданно победившей внешней российской политики, сравнимый разве что с жаргонизированной речью героев криминальных драм – того требует массовое сознание, питаемое количественно той же культурой. (По аналогии вспоминается, вписанное в массовый контекст предупреждение Путина во время его президентства: буду мочить в туалетах!) Далее текст, варьируясь от канала информации, гласил суть: «Свершилось то, о чем давно говорили и неоднократно опровергали: Бишкек решил закрыть американскую военную базу». Радость охмеляющую принесла эта весть, потому что речь идет о послаблении влияния США на постсоветском пространстве и предугадываемое безнадежное положение войск НАТО (потакающем интересам США) в Афганистане.

На информационном уровне (новостные выпуски, газетные заметки, журнальная сводка событий) с политическими заявлениями все предельно ясно: первые лица (от них не уйдешь), документация (педалируемый способ аргументации в перечисленных жанрах), соглашения (артикулируемые ответственными лицами в соответствии с протоколами), т.е. вещные доказательства проговариваемого. Отметим, что от глумления над образом отступающего врага не ушли и здесь, укрыв победное чувство в обертонах интонации, хотя мифу неоткуда возникнуть здесь – пока не хватает пространства разыграться, информационные заметки бороздят шлейфами наличествующие мифологемы. Именно этой особенностью формата новостей – возникновением клаустрофобии у мифического – объясняется то, что голая информация об ублюдочных служителях отечеству в воинских частях, не способна опорочить столп нашего общества – «русского солдата». Этим объясняется, что частичные ссадины болезненной остросоциальной тематики не в силах навредить нетленному образу, они лишь укрепляют его, усиливая мифическое действие. Дабы посильнее втереть в контекст мифологического мышления события, разворачивающиеся вокруг базы, подробную анатомию противника «на месте» поехали изучить публицистически подкованные журналисты.

В авторском фильме Аркадия Мамонтова «База» (эфир 5 апреля 2009), прошедшего в рамках постоянной программы «Специальный корреспондент» по телеканалу Россия, ярко обозначился предмет наших рассуждений. В фильм инкрустировали немало публицистических (действующих на поле ценностной семантики) образов антиамериканской пропаганды, тезисно перечислим их:

- американцы колонизируют мир, имея более сотни военно-воздушных баз по всему мира. («Приходя на новые территории, предки нынешних колонизаторов дарили аборигенам бусы в обмен на земли»)

- американцы осуществляют оружейный и наркотрафик из Афганистана в Европу и оттуда в другие страны с помощью рассредоточенных повсюду военных баз. (Аргументация строится на экспертном мнении (Александр Князев) и рассказе о неких «темных» делах на базе: «К разгрузкам самолетов прибывших из Афганистана причастен ограниченный круг лиц, в большинстве своем руководящие чины».)

- американцы ведут разведывательную деятельность, перехватывая все радиосигналы в стране пребывания и, владея информацией, контролируют правящую элиту. («Здание без окон и дверей с поддерживаемым постоянным температурным режимом и спутниковыми антеннами более ценно для американцев, нежели взлетно-посадочная полоса, арендуемая у киргизской стороны».)

- американцы ведут себя как колонизаторы по отношению к местному населению, не подпадают под юрисдикцию страны пребывания. (Пример рядового Хэтфилда, застрелившего гражданина Киргизии, работавшего на базе.)

- американские солдаты употребляют наркотики, спят с «доступными» местными девушками и читают зачастую радикальную литературу, такую как «Майн Кампф» Адольфа Гитлера. («То, что солдаты употребляют наркотики это – факт». В подтверждение суждения приводится нарезка home video отдыхающих солдат.)

- американские солдаты пытаются «втереться в доверие» к местному населению, но те отказывают им, ссылаясь на глубоко упрятанную подоплеку такого поведения чужаков, что емко умещается в одном слове «пиар». (Свидетельства жителей окрестностей базы.)

Подобными смысловыми конструкциями для общественного мнения создается образ врага, которому и противопоставляется «русский солдат». Своеобразная метода исходить из противного. Согласитесь, его образ представляет собой идеально удобную антитезу хладнокровному «американскому завоевателю». Недаром в конце фильма ребром ставится вопрос: «Что наша страна делает для Киргизии?», но, не утруждаясь цепочкой размышлений, утверждается: «Вряд ли русский солдат поступит так, как поступает американский». Чем и проверяется угол выбранного нами рассмотрения. Такой образ врага, состряпанный на потребу зрительской аудитории, отвечает общественным представлениям и заложенным в них ценностным ориентациям. Он имеет замечательное свойство оппозиционности «русскому солдату» и манифестирует собой обратное о нашем добром малом. Сравнить происходящее можно с авторучкой, выпускавшейся в советском союзе, где у основания кнопки, выдвигающей стержень, были запечатлены герои мультсериала «Ну, погоди!»: переворачивая ручку вверх-вниз, персонажи сменяли друг друга, вверх – волк наслаивался на зайца, вниз – и заяц выпростался из-под волка. Но в нашем примере все более утонченно и просто: действует один из законов, охарактеризованных кинематографистом Брессоном: «Очень важно не ошибиться в том, что показываешь, но еще ​важнее не ошибиться в том, чего не показываешь». Приведенные выше тезисы не только входят в ассонанс с мифологическим сознанием, но и диссонируют с «защитником отечества».

Таким образом, публицистика – это полустанок между «голой» информацией и художественным воплощением. В приведенном нами образчике атрибуция принимается ускользать от авторов, сохраняются лишь основные идентификационные моменты: сцена, обезличенные персонажи и совершённые на словах грязные дела вот этих вот персонажей, на этой вот сцене. Публицистика канонизировала миф. Так факт в публицистике уступает домыслу, питающемуся утилизованными сведениями, разбредшимися в среде активной коммуникации и интенсивного обмена информацией. В основном фильм черпал необходимый для съемок материал прямо из народного колодезя, так же в оборот пошел стандартный набор мифов, приписываемых американской армии за пределами США. Поэтому установка первоисточников – в данном случае предприятие безнадежное.

Если мы двинемся дальше по вектору мифологизации общественного сознания, то, скорее всего, наткнемся в нем на присутствие некой антиномии, наступающей тогда, когда перестают совпадать образы «русского солдата» и «русской армии». Солдат пронизан будущим геройством, он есть выражение не только мощи, но и безграничной преданности родине. Армия же – тот еще вертеп порока, инстанция, призывающая с наступлением известной экзистенцемы пройти круги своего ада и предаться отчизне. Совокупность мифотворчеств на эту тему мы усмотрели в сериале (кстати, самом долгоиграющем на российском телевидении) «Солдаты», о котором мы хотим поговорить, беря его за пример художественной образности – бытующим мифом.

Министр обороны РФ Сергей Иванов критически отозвался о сериальном мире «Солдатов»: «…говорить о том, что в сериале показана реальная жизнь воинской части, я бы поостерегся. Сериал всё-таки комедийный, и, насколько я понимаю, его создатели не ставили перед собой задачу объективно и беспристрастно отобразить армейскую действительность».

Главное, на что мы обращаем внимание в этом фрагменте – правильно поставленный вопрос: почему создатели не ставили перед собой задачи придерживаться объективности и быть беспристрастными в отображении солдатского быта? Попытаемся ответить, выдвинув социально-культурную аксиому. Социологами установлен занимательный факт: для целевой аудитории телесериалов совсем необязательна социальная истина, показываемая с экрана, гораздо востребованней превозмогающая реальность идиллия, на сказочный манер. Телезрители рады обманываться потенциально возможной моделью отношений в обществе, которые разворачиваются на фоне узнаваемых бытовых коллизий. В альтернативе им приходилось бы чувствовать нарастающую тревогу и пребывать в подавленном умонастроении от «правды жизни», которой, как они сами выражаются, на каждый проживаемый день приходится «по горло». Меняя курс и стезю на развлекательные, голубой экран не намерен вызывать фрустрацию «социалкой», совсем наоборот, он собой являет рекреацию в чистом виде. На российском телевидении, исходя, главным образом, из указанных соображений, сложилась парадигматичная сериальная утопия, в которой окружающая действительность проблескивает изредка и тут же, чтобы не тревожить, подавляется востребованными фантазмами пошиба entertainment.

Тенденция зашкаливающего природного эскапизма у обывателя вычурно заметна. Прибегнем снова к Брессону, сказавшему: «Мне известно, что зритель любит фальшь! Когда же ему преподносят правду, он испытывает потрясение. И все равно устремляется в сторону фальши». Похожие высказывания, как мы видим, вне времени.

В сериальных вселенных, опутавших телеэфиры, происходит масштабная реализация художественных образов, ориентированных на эстетическое восприятие. Следовательно, вся семантика, в отличие от публицистики, упирается в степень условности изображаемого. Заранее обозначенное условие определяет отношение к художественному образу, который отстраняется до иносказания, максимального радиуса обобщения. Изначальная договоренность на уровне принятия правил игры не дозволяет амплуа протагонистов и антагонистов иметь прямые проецирования на реальность, но наделяет их узнаваемыми приметами. На этой стадии миф уполномочен заметать за собой следы и транжирить в пустоту атрибуцию. Тем паче, что в сериальной реальности факты действительности трансформируются художественностью в вымысел, принимаемый на веру.

Поэтому режиссер сериала Сергей Арланов справедливо парировал нападки министра обороны: «Все, кто видел рабочий материал нашего фильма, отмечают, что армия у нас получилась добрая. Если в новостях мы слышим, что в армии стреляются, вешаются, то наш максимум – это подзатыльник в кадре... Это не армия-тюрьма, а школа для воспитания мужчин. У нас чуть-чуть нереальная жизнь в сериале, у нас сказка с примесью романтики».

Давайте поразмышляем, как соотносится условность художественного образа с мифом о противостоянии, составной частью которого выступает мифологема «русского солдата», отталкиваясь от фразы, называющей армию «школой для воспитания мужчин». Согласно поветрием разнесшемуся убеждению, именно трудности из мальчика делают мужчину и армия априорно ассоциируется с тягчайшими препонами. Тяжелой стежкой она препарирует «русского солдата» к подвигу и, возможно, именно армия суровыми условиями зароняет семя человечности в него.

При более глубоком рассмотрении выходит, что солдат – элемент, дискретная единица, плоть и кровь от армии. Тем любопытнее то обстоятельство, что в массовом сознании воинская служба, являющаяся первым из проявлений армии, не носит оттенок безликости, не выдерживает нейтральность, а выявляется социальным злом, умудряется время от времени поднимать поставленные перед обществом, наболевшие нравственные противоречия и этим мерзит всем и каждому. В казармах коммуна людей будто заново постигает индивидуальное и коллективное начала, получает социальный опыт. Сериал «Солдаты» обходит острые углы и об этом он условливается со зрителем комедийным жанром.

Кроме того, русская армия с точки зрения имиджа оказалась попросту сомнительным заведением с драконовской дедовщиной, использованием солдат в качестве рабочей силы в корыстных целях высокопоставленными военными, и прочими настоящими бичами воинских инстанций, отчего ослабла в лучших своих проявлениях. Армию, как и всю страну, затронул социальный разлад, деструктивные тенденции постсоветского времени лишь усилили всегда присутствовавшие проявления, доведенные до крайне бесчеловечной степени. И вне границ формальной логики сложилось так, что парадокс – сильный солдат в слабой армии, не набивает оскомину. Такому допущению позволяет быть не чудотворная сила мифа о противостоянии, скорее, алогичность, присущая русской ментальности, завсегдатая иррациональности. В этом сплетаются и отражение пагубной действительности, пробуждающей инстинктивное поведение и, если хотите, русская двойственность, привносящая элемент фатальности, и суеверная тяга испытать судьбу, неизбывная черта самосознания. По-другому: русскому необходимы горнила.

«Солдаты» же демонстрируют максимум «подзатыльник», упраздненную жестокость эксплуатации или хамоватое обращение старшины. Это отправляет нас на разыскания объяснений в сравнительном анализе с вражеским флангом американцев. Победоносная американская армия всегда мыслится через сильное, могущественное руководство, где организационный момент преобладает, играя не только структурообразующую, но и неотъемлемую роль подготовки солдат. Вспомнить хотя бы «Цельнометаллическую оболочку» Кубрика, показавшего шаблонный (пусть и в художественном исполнении) образ полкана, типично контуженного и, как это бывает, предвидящего будущий результат жесткой муштры новобранцев. Тогда как русская армия, исключая ее советский образ, утративший актуальность, довольствуется смягченным флером ироничного повествования, по-отечески добродушного (преимущественно в сериалах, начиная от одного из первопроходцев «ДМБ», эпизодического появления в большинстве сериальной продукции, и заканчивая «Солдатами»).

Из той же прямой речи режиссера «Солдатов»: «Мы сознательно отказываемся от вещей, высмеивающих армию, от характеристик, которые бы принижали военных. Основная задача, которая стояла перед артистами, сделать своих персонажей максимально обаятельными. Некоторые даже шутят, что мы снимаем кино по заказу министерства обороны».

И шутка-то горчит правдой. Принимая мифологему о «русском солдате» и требуемый для ее зачатка мифический сюжет «армии», мы, наблюдая художественные образы, понимаем разницу политики в этом вопросе двух противоборствующих сторон. В России видна попытка интегрировать армию в социальный контекст, гипостазировав «обаятельную армию», тогда как в США (а мы договорились относиться к американцам в данном случае как к части синтагмы) армия интегрируется в политико-государственный контекст. Яркие тому примеры: сериал «Солдаты» с нудящей, «заказанной сверху увертливой интонацией», показывающий заманчивые будни служащих, и опять же художественная лента Кубрика в ряду десятков однотипных фильмов, в которой живописуется период «до» и «во время» вьетнамской войны.

«Солдаты» часто критикуемы за неточности и несоответствия, тем не менее, популярны, что называется, в народе. Комедийная составляющая, реверсивная по своей природе – вот основание для успеха. Страх вызывает смех. Колесо истории продолжает вертеться, смех остается подчас единственной психологической защитой от патологически страшного и есть надежда, что после заливного смеха не окажется ничего пугающе страшного. Но как бы ни нивелировал смех страх, амплитуда между нормой и вызвавшим оцепенение отклонением сохраняется. То есть у «Солдат» нет никакой потенциальной возможности перекроить сложившийся миф, изменить восприятие действительной армии, сериал выполняет другую задачу – отвлечения человека, выведения его из реальности и разрядки взрывным хохотом с выпуском накопленных негативных эмоций и злокачественной энергии. Смех – это способ говорить в лицо сегодняшнему обществу о его неутешительных диагнозах. Правда, на другом краю у нас есть художественные фильмы, часто не вписывающиеся в идеологические рамки, преследующие цель воссоздания на экране гиперреализма, который утрируя, воплощает помыслы режиссеров, занимающихся с точки зрения эстетики чернухой. Таково большинство фильмов, посвященных первой и второй чеченским войнам (навскидку «Чистилище» Невзорова, «Блокпост» Рогожкина и запоздавшая и самая нейтральная из перечисленных «9 рота» Бондарчука), и они как бы срывают с действительности завесу утешительно-развлекательного, возвращая нас к первозданному, синкретичному мифу. Резкость перехода имеет место быть благодаря тому, что эстетическое переживание (мы уточняли его тесную взаимосвязь с художественным образом) обладает разнополярностью.

Отсюда понятия «солдат» и «армия» отнюдь не растасканы по разным углам виртуальной (постольку поскольку она нереальна) серийностью художественного образа, как может показаться, ведь вредительская, прогнившая изнутри армия – непреодолимое условие для возникновения «русского солдата», это огонь и вода, подвиг же, то чего от него ждут, принесет и медные трубы. Армия и солдат в мифическом сознании, на самом деле, сосуществуют в связке. У американцев vice versa: сильная армия – сильный солдат, четкая и предельно ясная логика. Причем американским войскам дополнительные параметры не нужны. Видимо, тартарары русской армии обеспечивают оптимальную температуру для русского солдата – горячку борьбы в стынущее перемирие.

Литература

1. Бодрияр Ж. Пароли. От фрагмента к фрагменту. Екатеринбург.: У-ФАКТОРИЯ, 2006.

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика, Поэтика. М.:  Прогресс, 1994.

3. Зверева В. телновости в формате сериала. Искусство кино 2008, №8.

4. Садчиков А., Иванов С. "Мы намеренно не скрываем любые факты преступлений в армейской среде". izvestia.ru (9 ноября 2006).