Промышленная политика и государственное регулирование экономики

УДК 330.52

Е.Н. Потапова, С. А. Толкачев. Промышленная политика и государственное регулирование экономики (Современные аспекты российской практики). М., 2006

В монографии рассматриваются содержание понятия «промышленная политика», разбирается его место в системе государственного регулирования экономики, вскрываются реальные политико-экономические аспекты функционирования механизмов промышленной политики в современной экономике России. Особое место уделяется анализу отношения традиционной неоклассической экономической теории к промышленной политике. Рассматриваются основные современные модели промышленной политики, предлагаемые ведущими центрами экономической власти современной России. Книга носит научно-популярный характер, написана в публицистическом стиле. Предназначена как для студентов и преподавателей, изучающих экономику, так и для широкого круга читателей, интересующихся вопросами современной экономической политики России.

© Е.Н. Потапова, С.А. Толкачев

Содержание

Введение

Промышленная политика (далее ПП) как одна из основных функций государства в самом общем виде представляет собой стратегию, ориентированную на формирование и реализацию целей по развитию промышленности, посредством различных экономических инструментов. Термин «промышленная политика» (industrial policy) пришел в Россию в начале 90-х гг. для обозначения регулирующей роли государства в промышленно-технологическом развитии страны. В эпоху административно-плановой экономики в СССР потребность в таком термине не существовала, ибо вся система хозяйствования по сути означала ПП. Не существовала альтернативная от государства система принятия решений об инвестировании частным бизнесом, вся стратегия хозяйственного развития отраслей и межотраслевых комплексов определялась централизованно из единого экономического центра. В системе представлений рыночного хозяйства то была суперпромышленная политика со своими достижениями, недостатками и даже провалами. Потребность в обозначении роли государства в выработке и осуществлении стратегии долгосрочного развития приоритетных отраслей в условиях господства рыночных отношений возникла благодаря совершенно очевидным «провалам рынка» в области проектов, рассчитанных не на краткосрочную прибыль. В теоретическом арсенале либеральных экономистов список пресловутых market failures сводится порой к двум пунктам (экстерналии и общественные товары) и ПП остается за бортом. Причина этого заключается, видимо, в том, что специфика предмета ПП не входит в парадигму экономикс, а методы исследования государственной экономической стратегии, носящие настоящий политико-экономический характер, не укладываются в пресловутые методы маржинального анализа.

Наша задача - развеять идею о несостоятельности ПП и на основе анализа существующих в российских политэкономических кругах концепций доказать, что данная политика необходима в тех сферах воспроизводственной структуры хозяйства, которые не являются прибыльными, но являются важными для социальной стабильности общества, а также внести существенные коррективы в принятые походы.

1. Политическая экономия промышленной политики

Политико-экономический подход к анализу общественно-экономических процессов в отличие от унифицированных формализованных методов неоклассической теории (экономикс, мэйнстрим) отличается, прежде всего, стремлением докопаться до реальных социальных основ и причин, выражаемых в подлинных экономических интересах различных слоев общества. Политическая экономия – это наука об экономических интересах и потому она более продуктивна, чем модные, абстрактные модельные описания экономикс. Политическая экономия обосновывает реальную экономическую политику, затрагивающую в конечном итоге социально-экономическое положение устойчивых групп населения. В данной статье мы проведем политико-экономический анализ дискуссий о промышленной политике в современной России в свете социальных аспектов её реализации

В последние несколько лет общественное внимание к проблематике промышленной политики перестало быть табуированной темой особенно после явственного краха либерально-монетарной стабилизации в 1998 году и возвращения к официальной «государственнической» риторике. Тем не менее, судьба данного компонента экономической политики государства остается в нашей стране достаточно странной и противоречивой. Не восстанавливается упраздненный в начале 90-х наспех созданный тогда же Государственный комитет по промышленной политике – единственный в новейшей истории страны специальный орган, призванный проводить целенаправленные программы структурных преобразований. Сужается количество и финансовое обеспечение Федеральных целевых и адресных инвестиционных программ – единственных инструментов государственного активизма в современных российских условиях. Даже широко разрекламированные «национальные проекты» на весьма посредственную сумму (в четыре раза меньшую стоимости одной (!) коммерческой сделки полугосударственной компании) напоминают скорее небольшое добавление к финансовым обязательствам государства по отношению к «униженной и оскорбленной» «социалке», но никак не целенаправленную и долгосрочную стратегию ведомого государством промышленного развития страны.

На наш взгляд столь странное и непоследовательное отношение государственных деятелей и ведомых ими органов к насущной и злободневной проблеме, по сути, цивилизационного для России характера можно объяснить продолжающимся существованием либеральных идиологем, взращенных на полях сражений с монстром государства в конце 80-х – начале 90-х гг., когда ударными темпами, которым могли бы позавидовать инициаторы первых советских пятилеток, в общественно-политическое и образовательное пространство страны были засеяны семена антиэтатизма, особенно «на грядках» экономической теории и смежных общественных наук. Действительно, разве не подспудными ссылками на некое «научное обоснование», почерпнутое из нетленной сокровищницы фонда либеральных идей, сооруженного плеядой выдающихся мыслителей от Смита до Хайека, можно объяснить официальные позиции ведущих государственных деятелей – проводников экономической политики в областях, связанных с активным государственным присутствием в экономике. Чем иным кроме как верой в мифологию «невидимой руки» можно объяснить основные направления деятельности МЭРТа под руководством Г.О. Грефа – административная реформа, «монетизация» льгот, сокращение административных барьеров, и пр. Единственным «теоретическим» обоснованием подобной «стратегии реформ», тем единым взаимоувязывающим элементом, придающим целостность и системность преобразований, может быть только научное наследие классиков либеральной мысли, дополненное экономико-математическими «фокусами» г-на А. Илларионова¹, умудрившегося доказать чрезмерные размеры государства в экономике той страны, где остатки государственных служащих с ежемесячным окладом жалованья 75 долл. на дырявых моторках с рациями образца 1963 г. еще пытаются догнать технологически «продвинутых» браконьеров, вылавливающих остатки осетровых пород рыб.

Антиэтатизм курса реформ до сих пор впрыскивается в общественно-экономическое сознание масс. Прогресс и перспективы экономического развития по-прежнему связываются с сокращением государственного присутствия в экономике во всех формах. Государство в лице своих самых «стратегических» представителей экономического блока правительства непрестанно объявляет народу: чем меньше меня в экономике, тем лучше всем вам. Хотя подавляющее большинство российского населения за тысячелетний период нацинально-государственного существования на генетическом уровне впитало государственнические ценности и настроения и приходит в недоумение от такой оригинальной позиции.

Возвращаясь к проблеме промышленной политики, следует указать на те типовые поверхностные аргументы против её осуществления, которыми оперирует либеральный истэблишмент в сфере государственного управления. Наиболее «убийственным» среди них является «кража государственных денег», на страже которых стоят доблестные рыцари «либерального ордена». Как говорил один из «магистров» этого ордена «промышленная политика – это воровство», и добавлял другой «девальвация валюты лучше, потому что её нельзя украсть». Не открещиваясь напрочь от необходимости государственной поддержки отечественных товаропроизводителей, мудрые творцы либеральной экономической политики переводят её в плоскость тех финансово-кредитных инструментов, которые им лучше известны и менее обременительны. Разумеется, легче пройти сквозь «Сциллу» инфляции и «Харибду» валютного курса, чем заниматься тяжелейшей организационно-управленческой работой по формированию бизнес-плана инвестиционного проекта национальной экономики. Тем более что интеллектуальный бэкграунд «чикагских мальчиков» ну никак не приветствует последний вид занятий государственных служащих. Мэйнстрим экономической науки, являющийся идейной Alma Mater либерал-реформаторов снисходительно-враждебно относится к попыткам встроить проблематику промышленной политики в «Зал Славы» экономических идей.

Между тем все более очевидный интеллектуальный кризис мэйнстрима заставляет пристальнее проанализировать те идейные, социальные (не хочу сказать «классовые»), политико-экономические причины отвержения промышленной политики (далее ПП) как равноправного наряду с фискальной и кредитно-денежной компоненты экономической политики государства.

Критика парадигмы неоклассического направления экономической теории как концептуального и мировоззренческого выбора экономистов-исследователей не может обойти вниманием проблему трактовки ПП как составной части экономической политики государства. Известно, что в начальных курсах экономикс подобная проблематика даже не упоминается, а на более серьезных уровнях анализа ПП рассматривается как один из примеров «искажения рынка», «злоупотребления государством экономической властью» и т.д. С точки зрения апологетов рыночной саморегуляции эксперименты с ПП куда более худший вариант государственного вмешательства по сравнению с кейнсианской политикой фискального активизма и «тонкой настройки» денежных рынков.

Скептицизм неоклассического синтеза по поводу ПП ясен и очевиден – все подобные концептуальные построения не укладываются в систему принципов и категорий микро и макроанализа, разработанного неоклассическим синтезом. По этой же причине в экономикс нет места описанию проблем структурных диспропорций экономики, нет объяснения тому, почему одни отрасли могут длительное время развиваться опережающими темпами за счет других, почему происходит деиндустриализация экономик развитых стран, прежде всего, США. Подобные вопросы относятся к компетенции тех направлений экономической теории, которые в последнее время прокладывают себе дорогу в отечественной литературе под условным названием «Мезоэкономика», т.е. экономика крупных отраслей и межотраслевых комплексов.

Да, неоклассическая экономическая теория с 50-х гг. двадцатого века исследует закономерности развития рынков, отраслей и государственных методов их регулирования в рамках исследовательской программы Industrial Economics. Микроэкономический анализ выходит здесь за рамки отдельных фирм и потребителей, что делает курсы экономики отраслевых рынков более адекватными реалиям. Этим объясняется растущая популярность данных курсов, что нужно только приветствовать. Однако мировоззренческая платформа, понимание предмета и выбор методов исследования, другими словами исследовательская парадигма «теории отраслевых рынков» не выходит за рамки общего микроэкономического мировоззрения. Рынки и отрасли здесь рассматриваются изнутри, а не извне. Не ставится задача объяснить, какие динамические и общеэкономические причины управляют стагнацией одних и процветанием других отраслей. Ну а межотраслевые комплексы с их взаимосвязями даже не входят в предметную область теории организации промышленности.

В этом плане проблематика исследований ПП гораздо более соответствует последнему варианту перевода неоклассического Industrial Economics. На самом деле, организация и осуществление целенаправленной и долговременной стратегии развития важнейших народнохозяйственных отраслей, чем и является предмет промышленной политики, предполагает знание реальных (а не «модельных» как в микроэкономике и теории отраслевых рынков) основ функционирования отраслей и межотраслевых комплексов, т.е. это и есть настоящая теория организация промышленности.

Парадигма неоклассического синтеза, сводящая роль государства в экономике к производству общественных товаров и нейтрализации внешних эффектов, органически не приемлет никакой теории промышленной политики. Для этого она использует четко структурированную «защитную систему», основанную на гносеологических, онтологических и методологических аргументах.

Неоклассика на гносеологическом уровне отвергает возможность кого-то еще, кроме рынка, правильно разобраться в «организации промышленности», расставить приоритеты и наметить план действий. Фридрих Хайек описывая это, критично замечает: «Правительственные планирующие органы не могут обладать всем знанием необходимым для эффективного распределения ресурсов. Только рынок и система цен могут эффективно перерабатывать необходимый огромный массив информации». Представление о том, что группа государственных администраторов может сымитировать рыночное распределение ресурсов, является тем, что Хайек называет "заносчивым самомнением"².

Современные отечественные последователи Хайека, с гордостью примеряющие тогу рыцарей либерализма, спешат впрыснуть в массовое сознание похожие мыслительные штампы. Например, глава крупнейшего российского инвестиционного фонда П. Теплухин так перефразирует наследие отца либерализма двадцатого века: «Подумайте, что такое промышленная политика? Это значит, кто-то где-то там - в министерстве или в правительстве - лучше знает, что где-то существует какая-то уникальная прорывная технология или производство, и стоит капнуть туда чуть-чуть денежек, и это все расцветет и потянет всю экономику вперед. ...Но чудес не бывает. Если они такие умные, то давно бы пошли и частным образом вытянули эту отрасль, или это предприятие, или эту технологию и заработали бы гораздо больше денег, чем чиновничья зарплата. А если они не такие умные, тогда о чем мы собственно говорим? В рыночной экономике не может быть промышленной политики. Она может существовать только в плановой экономике»³.

Нет нужды детально и подробно опровергать подобную апологетику рынка, которая взывает не к разуму и здравому смыслу, а, скорее, к области слепой веры читателя. Практика хозяйствования бессчетное количество раз показывала «слепоту» рынка, его желание следовать сиюминутной выгоде и не заниматься теми технологиями, которые не обеспечивают немедленной отдачи. Миллионы подобных примеров приведены в тысячах книг по истории хозяйственного развития, они проникли даже в учебники, но критики ПП упорно не замечают, казалось бы, очевидные факты. Забавно узнать, как тот же П. Теплухин отрицает очевидные примеры успеха развития экономик Израиля и Финляндии на основе программ ПП в последние десятилетия. На прямой довод интервьюера: «Мировой банк приводит пример Израиля и Финляндии, которые в середине прошлого века торговали, главным образом, лесом и апельсинами, а теперь, благодаря грамотно выстроенной государственной промышленной политике, торгуют высокотехнологичной продукцией», следует фантастически простой ответ: «В Израиле никакой промышленной политики в принципе не существует. Там политика только внешняя, все остальное построено на грантах американских фондов. Там государство выполняет другую функцию. Финляндия, да, там государство сильное, дорогое, собирает много налогов, но я не слышал, чтобы оно проводило какую-то целенаправленную промышленную политику».⁴ Что на это можно ответить? Критикам ПП ничего не остается кроме как утверждать, что ПП не существует, потому что они не верят, что она существует. Например, У. Грейдер, автор книги об оценке рыночной системы в условиях глобального капитализма, объясняет гносеологические позиции сторонников неоклассики следующим образом: «Абстрагированные от человеческой реальности, внутренние механизмы рынка создают завораживающее ощущение совершенства, логического и самокорректирующегося. Многие умные люди стали обожествлять эти рыночные принципы как своего рода духовных кодекс, который будет разрешать для нас все важнейшие вопросы, социальные и моральные, пока никто не будет нарушать его власть. В наш современный светский век многие люди, считающие себя рациональными и культурными, с тем же благоговением уверовали в идею самокорректирующегося рынка, как другие уверовали в Бога»⁵.

Сторонники государственного регулирования никогда не утверждали, что они не видели рынка и не знают, что это такое. Например, известный современный американский экономист Р. Каттнер, сторонник активного государственного вмешательства в рыночные процессы в 1997 г. выпустил очередную книгу с критикой системы неоклассической теории, которую он называет «системой верований».⁶ Рецензент этой книги отмечает: «Приветствуя сложные математические модели, составляющие теоретическую основу этой теории, Каттнер одновременно утверждает, что сама она глубоко ущербна, и критикует дедуктивную и подчас тавтологическую логику, на базе которой выстроены элегантные модели. Представляя читателю итоги реализации неоклассической политики, Каттнер показывает, как скверно теоретические модели действуют на практике»⁷.

Другое дело, что государственные инвестиционные проекты много раз оказывались неэффективными и средства растрачивались впустую с точки зрения рыночных критериев окупаемости. Да, примеров неудач можно привести немало. Но можно ли примерять сугубо рыночные критерии прибыльности к тем областям экономики, которые не подчиняются им. Государственные инвестиционные проекты всегда должны быть долгосрочными и указывать бизнесу направления развития технологий, беря на себя самые затратные области. Успех того или иного технологического направления совсем не очевиден и зависит от множества, как объективных закономерностей технико-экономического развития, так и от субъективных действий всех экономических агентов, включая зарубежных конкурентов. Многое зависит также от последовательности действий самих государственных органов управления НТП.

Онтологическая причина неприемлемости ПП для мэйнстрима заключается в принципиальной несовместимости программ ПП с основополагающим бытийным принципом теории рыночной экономики – конкуренцией. Экономическая теория рынка для представителей неоклассики – это священный механизм конкуренции, обеспечивающий равновесие и наилучший способ распределения ресурсов. Не случайно, интеллектуальной вершиной неоклассики считаются модели Вальраса – Парето – Хикса - Дебре, описывающие высшую эффективность механизма конкурентных рынков без участия государства. Однако, здравомыслящим исследователям, не пораженных слепой верой в идеальную конкуренцию уже давно понятно, что абстрактная красота моделей конкурентных рынков – не более чем интеллектуальное развлечение и украшение все более виртуального здания экономико-математических построений.

Современная рыночная конкуренция на Западе коренным образом отличается от представлений 100-150 летней давности, почему-то прочно укоренившихся в учебной литературе и оказывающих влияние на общественное мнение. Конкуренция по модели «Laizzer faire», девиз которой можно перефразировать «Разрешено все, что не запрещено» уступила место конкуренции «Разрешено только то, что разрешено». Огромная государственная законодательно-нормативная база регулирования конкуренции плюс напластованная в результате нескольких столетий непрерывного капиталистического развития система институтов рынка втискивают современный конкурентный процесс западных компаний прокрустово ложе социально-экономических и юридических обязательств. Для поддержания конкурентного процесса и сохранения экономики в координатах моделей Вальраса-Парето современные западные правительства вынуждены жесткими мерами принуждать компании к выполнению стандартов производства, реализации и послепродажного обслуживания. Современная конкуренция – это соперничество компаний в рамках узкого поля стандартов, установленных государством. Советник президента Финляндии проф. В.В. Овчинников в докладе «Путь к глобальной конкуренции» на Шестой Международной конференции «Россия: тенденции и перспективы развития» (Москва, ИНИОН РАН, 16 декабря 2005) специально отметил, что сутью современной международной конкуренции является борьба стандартов развитых стран. Именно стандартам отводится первое место среди всех факторов конкурентоспособности, определяемых экспертами Всемирного экономического форума.

Отечественным либералам, напротив, конкуренция видится как полная свобода от каких-либо стандартов и правил поведения, установленных государственной властью. Критика «Большого правительства», которое якобы угнетает некую абстрактную «свободу рынка» и тем самым снижает эффективность экономики – вот излюбленный полемический довод противников ПП. Для утверждения своей точки зрения в ход идут эффектные приемы: «У нас отсутствует банковская система, потому что у нас существует Сбербанк. В свое время у кого-то рука дрогнула, не взял он на себя ответственность приватизировать и ликвидировать Сбербанк, в результате 10 лет спустя банковская система в России так и не сформировалась. Потому что конкуренции нет. То же самое с Газпромом. У кого-то дрогнула рука создать в газовой отрасли конкуренцию, такую же, как в нефтяной. В результате в стране, которая является самым крупным в мире производителем газа, дефицит газа. Абсурд. Все это результаты промышленной политики в рыночных условиях»⁸. Возникает ощущение, что автор этих строк не прагматичный финансист, знающий реальную хозяйственную практику, а зашоренный профессор экономики. Интересно, как бы выглядели с точки зрения подобного «теоретика» последствия дефолта 1998 г. и банковского кризиса, если бы все сбережения граждан были вложены в «конкурирующие» мелкие банки, созданные на базе разрушенного «монстра» Сбербанка? Или как бы вел переговоры Газпром с Украиной и другими странами по поводу тарифов на газ, если бы вместо «монополистического чудовища» нашему «вечному стратегическому партнеру» противостояли бы «конкурентные производители»? Хорошо еще, что наш бодрый любитель рыночной конкуренции не привел примеры «оглушительного» успеха ликвидации монополии «Аэрофлота» и создания конкурентной среды в сфере пассажирских авиаперевозок в результате чего россиянину дешевле долететь до Лондона и Нью-Йорка, чем до Новосибирска и Комсомольска-на-Амуре, не говоря уже о полном развале отечественной авиапромышленности. И, напротив, в результате «эффективной» конкуренции производителей в отечественной авиационной промышленности Россия почти уже потеряла высокопрестижную нишу рынка дальнемагистральных самолетов и судорожно пытается восстановить монополию Объединенной авиастроительной компании. «Даже если сейчас российской авиапромышленности выделить миллиард долларов, одно это уже не спасет ситуацию. В нынешнем состоянии отрасль просто не способна «переварить» такие деньги. Эту точку зрения высказал на прошедшем круглом столе, посвященном созданию объединенной авиастроительной компании (ОАК) исполняющий обязанности президента корпорации «Иркут» Валерий Безверхний. «Следует признать, что отрасль тяжело больна, и процесс ее консолидации запоздал как минимум на 15 лет», – отметил он»⁹.

Ужаснее всего, что дремучие представления о «свободной рыночной конкуренции» воздействуют на формирование реальной экономической политики, подчиняя её представлениям о возможности движения в сторону Парето-эффективности и Коузианского распределения прав собственности. Как признают наши сторонники либерально-экономической мысли, «ряд экспертов, разрабатывающих рекомендации по проблемам приватизации в странах восточной Европы, исходили из логики, согласно которой вопрос о том, кто непосредственно окажется частным владельцем приватизируемого имущества, не столь важен. «Цепь» рыночных сделок, повышающих стоимость приватизируемых активов, в конечном счете, сможет обеспечить наиболее эффективное их использовании»¹⁰.

Бурно развивающееся в России институциональное направление экономической теории в таких аспектах как защита прав собственности, культура контрактов, предпринимательское доверие и др. убедительно показывает наличие устойчивых механизмов, противодействующих достижению Парето-оптимальности и выполнению теоремы Коуза в российской практике.¹¹ Именно отсутствие стандартов рыночного поведения компаний, устанавливаемых государством и подкрепляемых механизмом инфорсмента контрактных прав приводит в отечественных условиях к повсеместному утверждению монопольной власти наших «конкурентных производителей». Под прикрытием демагогии свободной рыночной конкуренции, якобы несовместимой с жестким государственным регулированием рынков, происходит формирование экономической системы ускоренного накопления капитала, подрывающей устои самой рыночной экономики. «Всеобщий закон капиталистического накопления» К.Маркса не ушел в прошлое вместе с «призраком коммунизма». Сами добропорядочные сторонники рыночной системы из числа ведущих экономистов Запада опасаются развития механизмов поляризации общества даже в собственных благополучных странах. «Приверженцы неограниченного рынка, однако, не высказывают серьезных намерений жить в обществе, которое он породит. Реальная цель сторонников "свободного рынка" заключается в концентрации благ в своих руках вместе с каждым новым витком последовательного ослабления нынешнего уровня рыночного (читай «государственного», т.е. не «саморыночного» - С.Т.) регулирования. В краткосрочной перспективе они будут использовать уже достигнутые позиции превосходства для того, чтобы стать еще богаче. То, на что они надеются, - это именно перераспределение доходов в пользу верхов, увеличение разрыва между богатыми и бедными, что, как опасается Грейдер, приведет к новому катаклизму, депрессии, войне или тоталитаризму»¹².

Еще одним важным аргументом против ПП, находящимся в русле искажения рыночной конкуренции, является опыт стран с государственно-монополистической организацией экономики. Принадлежность некоторых из этих экономических систем к национал-социалистической политической организации общества доказывает по мысли либеральных теоретиков полную неприемлемость какого-либо варианта государственного активизма. Например, видный теоретик либерального экономического мировоззрения Томас ДиЛоренцо любит приводить примеры того, как правительство и крупные компании в фашистских странах подрывали эффективность конкурентно-рыночной экономики.¹³

Несмотря на общественную риторику, сотрудничество бизнеса и государства в Германии и Италии было сильно законспирировано от общества. Бизнес и правительство взаимодействовали, чтобы доить налогоплательщиков для обеспечения субсидий большому бизнесу и создания обширной системы государственно-санкционированных картелей. Как писал разочарованный Гаэтано Сальвемини в 1936 году, хотя фашистский "Устав Труда утверждает, что частное предприятие ответственно перед государством... это означает, что и государство ответственно за частное предприятие. В фашистской Италии, государство платит за грубые ошибки частного предприятия". До тех пор, пока у бизнеса шли дела хорошо, писал Сальвемини, "прибыль направлялась в частную инициативу". Убыток, тем не менее, оставался "общественным и социальным". Муссолини гордился в 1934 году, что "три-четверти итальянской экономической системы, как промышленного производства, так и сельского хозяйства, было субсидировано Правительством". Субсидируя неудачи бизнеса в таком громадном масштабе, итальянский фашизм приближал кризис экономики.

Итак, мэйнстрим отвергает ПП в теории на том основании, что она имеет дело с типичными для хозяйственной практики случаями государственно-монополистического партнерства, что совершенно не соответствует укоренившимся в учебниках микроэкономики понятиям о взаимодействии этих двух обособленных «агентов». Тем самым мы выходим на еще одну, методологическую, причину игнорирования мэйнстримом исследований промышленной политики. Те или иные варианты разработки и осуществления государственных программ развития отраслей, регионов, отдельных производств и групп предприятий осуществляются в тесном взаимодействии всех заинтересованных групп общества. Например, наши исследования зарубежного опыта конверсии военных производств в 80-90-х гг. показали, что «…успешное перепрофилирование малых оборонных компаний требует согласия всех влиятельных региональных институтов, частичной утраты владельцами конверсируемой компании прав частной собственности на активы фирмы»¹⁴. Наемные работники, менеджеры, государственные администраторы, банковские служащие, и др. участники программ промышленной политики работают совместно, коллективно, выдвигая на первый план не индивидуальные, а общественные ценности. Коллективизм берет верх над индивидуализмом.

Разумеется, отражение подобных экономических отношений в стандартном формате категорий мэйнстрима просто невозможно. Это же опровержение исходного постулата методологического индивидуализма, завещанного еще Адамом Смитом. Ни один сторонник неоклассики не может признать, что коллективные и общественные экономические интересы выше индивидуальных, а, поэтому, никакая промышленная политика невозможна, потому что она ненаучна. Неоклассическая экономическая теория настолько привыкла рассматривать все концепции сквозь призму эгоистических интересов отдельных экономических агентов и групп общества, что просто не может представить как эти «рациональные максимизаторы» собственной выгоды могут добровольно поступиться индивидуальными интересами ради достижения неких общественных целей. Например, американский автор очередного бестселлера по основам экономикс Чарльз Уилэн, недавно переведенного на русский язык¹⁵ приводит пример одинокой прачки Маккарти из штата Миссисипи, всю жизнь прожившей в глубокой бедности и пожертвовавшей по завещанию 150 тыс. долл. местному университету. Далее приведем цитату мистера Уилэна: «Не переворачивает ли поведение Осеолы Маккарти всю экономику с ног на голову? Не следует ли вернуть в Стокгольм Нобелевские премии по экономике? Нет. Просто Маккарти извлекла из сбережения денег и последующего их дарения больше пользы, чем извлекла бы из приобретения телевизора с большим экраном или роскошной квартиры»¹⁶. Такая логика сведения всех мотивов человеческого поведения действительно непобедима и очередную нобелевскую премию за неё можно вручить мистеру Уилэну. Таким образом можно доказать, что Иисус Христос пошел на распятие для извлечения собственной выгоды в виде лавров основателя той мировой религии, к которой принадлежит, видимо, и мистер Уилэн.

Итак, максимизация собственной выгоды – универсальная и первичная методологическая установка идеологов экономикс. Поэтому наиболее острые и уничижительные аргументы противников промышленной политики касаются сравнений её с различными вариантами социализма.

В середине 1970-х известный экономист Василий Леонтьев учредил "Инициативный комитет по национальному экономическому планированию", который оказался нереализованным. Фраза "национальное экономическое планирование" слишком напоминала "плановые" экономики в Восточной Европе, Советском Союзе и где-нибудь еще, а американское общество не хотело даже и части этого.

Известный американский идеолог, Томас Дж. Лорензо провел ретроспективный анализ понятия «промышленная политика» и истоков его происхождения, которые он обнаружил в экономиках Италии и Германии в 1920-х и 30-х годах.¹⁷

Сущность немецкой и итальянской промышленной политики начала 20 столетия (и современных предложений по промышленной политике) состояла в том, что правительство, бизнес и профсоюзы пытались "сотрудничать, для координации" экономики в общественном интересе.

Идея сотрудничества государства и бизнеса была фактически в основании немецкой и итальянской экономической политики в течение 1920-х и 30-х. Как писал в 1934 году представитель итальянского фашизма Фаусто Питиглиани, фaшизм группировал предприятия и союзы в "юридически оформленные синдикаты", цель которых была в «обеспечении сотрудничества между различными категориями производителей в каждый конкретный сфере промышленной деятельности..."

Средством координации планов правительства, бизнеса и профсоюзов была сеть агентств по государственному экономическому планированию, которые итальянские фашисты называли "корпорации". Корпорации получили широкое распространение в промышленности. Они обеспечивали "безопасное устойчивое сотрудничество между предпринимателями и рабочими". Эти корпорации Муссолини были версией современных трехсторонних комиссий, которые отстаивают сторонники промышленной политики.

В фашистской Италии был учрежден Национальный Совет. Его задачей было "осуществление очень значительного влияния на разработку средств производства в национальной экономической жизни Италии". Луиджи Виллари отмечал в 1932 году, что такое явление как партнерство бизнеса и государства способствовало формированию "духа национального сотрудничества, которое было бы не возможно при любой другой системе". Итальянский Национальный Совет по своей сути идентичен "советам по национальному стратегическому планированию" в США.

Национально-социалистическое (нацистское) правительство в Германии установило собственные схемы экономического планирования, которые были в значительной мере похожи на сложившиеся в итальянской системе (и на современные предложения по организации промышленной политики). Как обозначил историк Франц Нойман, это была "национальная экономическая палата", в обязанности которой входило "согласование территориального и функционального размещения" промышленности. Эта национальная экономическая палата была федеральным контролирующим органом над множеством локальных палат, подобно тому, как в итальянской фашистской системе.

Немецкая газета Deutshe Volkswirt опубликовала в 1933г. утверждение, которое вполне могло быть высказано современными американскими сторонниками промышленной политики. Цель этих палат была в "предоставлении частному промышленному производству возможностей и задач для долговременного сотрудничества". По мнению Министра по делам национальной экономики нацистской Германии, "наша задача - ограничивается координацией существующей идеи национального правительства об организации широкой области немецкой деловой администрации". В литературе по промышленной политике, слово "сотрудничество" и "совместная работа" были использованы многократно немецкими и итальянскими фашистами.

Трудно ожидать, чтобы индивидуальные потребители, предприятия, инвесторы, и рабочие могли обслуживать в большей мере национальные, а не индивидуальные интересы. "Функция частного предприятия", писал Питиглиани, "оценивается с позиции общественного интереса, и, следовательно, владелец или директор любого предприятия - ответственен перед государством за его промышленную политику".

Несмотря на столь ужасные недостатки теоретики ПП в США, стране-оплоте либеральных экономических ценностей, почему-то упорно продолжают твердить о необходимости того или иного варианта государственной стратегии в промышленности.

Начиная с 60-х годов, как писал ведущий идеолог промышленной политики Роберт Рейч в нашумевшей книге «The Next American Frontier», в стране происходил процесс деиндустриализации, характеризующийся спадом экономической активности, неспособностью крупных фирм и организаций конкурировать с иностранными компаниями, которые являются более успешными, прежде всего из-за рациональной ПП, принятой правительствами их стран. Закрывались фабрики и заводы, как следствие сокращались рабочие места. Все более усугублялись укоренившиеся проблемы в тяжелых отраслях промышленности – металлургии и автомобилестроении.

В середине 1970-х известный экономист Василий Леонтьев учредил "Инициативный комитет по национальному экономическому планированию", который оказался нереализованным. Фраза "национальное экономическое планирование" слишком напоминала "плановые" экономики в Восточной Европе, Советском Союзе и где-нибудь еще, а американское общество не хотело даже и части этого.

В ходе предвыборной компании 1984 г. оппонент Р. Рейгана демократ У. Мондейл консолидировал идеи сторонников ПП. Они гласили, что ПП необходима по следующим причинам:

1.Экономика страны находится в долгосрочном упадке, из которого невозможно выбраться без активного государственного вмешательства;

2.Национальная экономика деиндустриализируется в ключевых отраслях – текстильная, металлургическая, химическая, автомобильная и др. - за счет дезинвестирования в производительные технологии, а рабочие теряют высокооплачиваемые места;

3. Многие сегменты национальной экономики становятся неконкурентоспособными в глобальном масштабе, благодаря близорукой финансовой политике компаний, ориентированной на краткосрочные интересы прибыльности.¹⁸

В качестве направлений реализации ПП предлагалось:

1. Создание региональных и федеральных «банков развития», которые, используя субсидии и займы будут замедлять сжатие умирающих отраслей и содействовать росту новых производств.

2.Создание «трехсторонних советов» с участием представителей бизнеса, рабочих и государства, которые должны обсуждать и достигать согласия в вопросах распределения капитальных инвестиций.

3. Введение «индустриальной демократии», т.е. участие рабочих и проживающих в районах размещения заводов в выработке инвестиционных решений компаний, включая решения о дезинвестициях и реинвестициях.

В середине 80-х сторонники ПП особенно предлагали протекционизм во внешнеторговой политике, для выравнивания отрицательного сальдо торгового баланса. Аргументация протекционизма заключалась в том, что высокотехнологичная страна с высокой заработной платой не может противостоять более отсталым странам с низкой заработной платой, экспортирующими традиционные товары и разоряющими традиционные отрасли развитой страны. Появляющиеся отрасли хай-тека в развитой стране не компенсируют потерю рабочих мест в традиционных отраслях.

Однако указанные предложения в области ПП не были реализованы в США в 80-х по многим причинам преимущественно политического свойства. Да и устойчивый экономический рост с 1983 по 1990 гг. ослабил актуальность этих предложений, хотя и не опроверг основные аргументы деиндустриализации.

Несмотря на то, что некоторые формы хозяйственных отношений, имевшие место быть в фашистских странах, получили распространение в современных либеральных экономиках, противники ПП предпочитают гневно осуждать эти «проявления тоталитаризма» за то, что они указывают, на возможность иного, коллективного взаимодействия основных рыночных агентов, что никак не укладывается в стандарты индивидуалистического поведения.

Итак, любым настоящим программам промышленной политики органически присуща социальная направленность, ибо они заключаются в организации коллективного взаимодействия основных групп для достижения, прежде всего, общественных целей. Промышленная политика – это не столько развитие материально-технической базы или производственного аппарата экономики, сколько технология социального взаимодействия, основанная не на принципе максимизации индивидуальной выгоды, а на осознании приоритета общественных ценностей.

Нам представляется, что нынешняя ситуация в российской экономике удивительно напоминает американскую начала 80-х, разумеется со многими отягчающими обстоятельствами. Поэтому стоит внимательнее присмотреться к интеллектуальному опыту самой либеральной экономики в области ПП. Вопрос для российской экономики остается открытым: будет ли она развиваться как сырьевой придаток мирового сообщества или как технологически развитая экономика, примером которой может служить экономика США?

2. Основные концепции промышленной политики в современных «мозговых центрах» российской политико-экономической элиты.

2.1. Манифест «антипромышленной политики»

Анализ отечественной научной литературы и публикаций по проблематике формирования и реализации промышленной политики в общегосударственном и региональном масштабах показывает, что этот вопрос вызывает интерес, однако целостного теоретического представления до сих пор не выработано. Как правило, с экстремальной концепцией промышленной политики в рыночной экономике с позиции: правительство знает, в том числе как эффективнее разместить ресурсы, не согласен бизнес. С экстремальной концепцией бизнеса: нам не нужна государственная промышленная политика, промышленная стратегия бизнеса – наиболее эффективна, несогласно государство.¹⁹ История политэкономической мысли знает сотни неудачных примеров, когда в качестве образца государственной политики берется либо отраслевая политика, идентичная советской модели индустриализации экономики с приоритетом заводов-гигантов и «строек века», либо сугубо конкурентная политика.

Отраслевая политика, неприемлемая с точки зрения неспособности государства расставить правильные приоритеты в промышленности, явилась одной из главных причин неэффективности советской экономики. Девиз «везде и всюду иметь плановую организацию» схож с девизом нынешних либералов «везде и всюду иметь конкурентную среду». Так в докладе профессора Е.Г. Ясина «Нерыночный сектор (структурные реформы и экономический рост)» предлагается резко сократить нерыночный сектор экономики, расширить сферу конкурентных рыночных отношений, произвести либерализацию цен. «Наше глубокое убеждение состоит в том, что перспектива процветания России всецело связана с тем, чтобы дать простор частной инициативе, сократить до минимума обязательства и полномочия государства, изжить связанные с ним предрассудки. В этот раз модернизацию должен осуществлять бизнес, а не бюрократия»²⁰.

Данный доклад является своего рода манифестом антипромышленной политики, образцом современных либеральных взглядов на промышленное развитие, поэтому мы остановимся не нем подробнее.

Для Е.Г. Ясина промышленная политика - это диспропорции в экономике, развитие одних секторов промышленности за счет других, ведущие в конечном итоге к «проеданию капитала». Такая политика особенно неприемлема, когда речь идет об устойчивом росте на основе частной инициативы методами рыночной экономики, которая сама является инструментом поддержания равновесия и способна эффективно функционировать, только если его искусственно не нарушают.

В своей книге ярый противник государственного регулирования выделяет три основных сектора, которые вкратце необходимо описать для большего понимания воспроизводственной структуры российской экономики, сложившейся в результате пассивной фазы структурной перестройки на первом этапе рыночных преобразований. Первый сектор - экспортный сектор, в основном энергосырьевой. Основан на советских предприятиях ресурсоемких отраслей, работающих с низкой эффективностью из-за отсутствия надлежащих стимулов. В производстве готовой продукции доминируют, помимо энергоресурсов, вооружения, реализуемые на мировом рынке, и приносящие доходы в твердой валюте. Второй сектор, ориентированный на внутренний рынок, - в том числе вся обрабатывающая промышленность, строительство, сельское хозяйство, торговля, платные услуги. Одной из ключевых, постоянно декларируемых целей экономической политики, согласно Е.Г.Ясину, является повышение конкурентоспособности преимущественно во втором секторе воспроизводственной структуры экономики. Проблема осложняется тем, что этот сектор менее привлекателен для инвестиций, чем первый сектор, повышение конкурентоспособности требует больших затрат и много времени.²¹ Третий – нерыночный сектор, прежде всего сектор регулируемых, как правило, заниженных цен. К нему относятся газ, реализуемый на внутреннем рынке, электроэнергия и тепло, железнодорожные перевозки, трубопроводный транспорт, жилищно-коммунальные услуги, включая оплату жилья. Это сектор характеризуется преобладанием естественных монополий, поэтому в отсутствии конкуренции государству приходится регулировать цены.

Нерыночный сектор есть инструмент нарушения равновесия и снижения эффективности рыночной экономики. Он создает неравные условия конкуренции или ограничивает ее, провоцирует увеличение вмешательства государства в экономику, что влечет за собой рост коррупции и недоверия.

Тем самым он в конечном итоге становится тормозом быстрого и устойчивого роста экономики, даже если поначалу способствует поддержанию темпов в отдельных отраслях.²²

Предприятия, которые Ясин Е.Г. относит к нерыночному сектору, это предприятия, как правило, государственные, имеющие отрицательную добавленную стоимость, отрицательные чистые накопления (что называется «проедание капитала») и крайне низкий уровень использования среднегодовых производственных мощностей. Кроме того, такие предприятия имеют превышения критического долга (просроченная кредиторская задолженность, равная 18 месяцам производства добавленной стоимости). Около 77 процентов предприятий в промышленности, обладая такими характеристиками, остаются на плаву только за счет явного или скрытого субсидирования государством.

Используя различные доводы, автор рыночной концепции, предлагает полностью уйти от практики государственного субсидирования и резко сократить нерыночный сектор. Взамен пропагандируется «везде и всюду» иметь конкуренцию, как важнейший стимул модернизации и развития экономики.

Правильно ли это? Ведь конкуренция в чистом виде имеет не только положительные стороны (создание стимулов к росту эффективности производства), но и серьезные отрицательные стороны, отражающие деструктивные действия конкурирующих субъектов и их стремление получить конкурентные преимущества за счет подрыва потенциала конкурентов.²³ Кроме того, в специфических российских условиях политика стимулирования конкуренции приводит к усилению монопольного положения крупных компаний. Проанализируем реализацию либеральных реформ за последние годы (2004-2006)- они парадоксальным образом укрепляет системные связи сложившейся в России антисоциальной модели государственно-монополистического капитализма. Сокращение чиновничьего аппарата и переформатирование его административных функций усиливает взаимную зависимость бюрократов и предпринимателей. Последние, привыкшие к сверхрекордным прибылям за счет «помощи» от государственных органов власти, готовы увеличить норму «отката» нужным людям для сохранения своих привилегий. Монетизация лекарственных льгот обернулась перераспределением финансовых потоков в сторону близких «социальному министру» страховых и фармацевтических компаний. Цель ожидаемой реформы академической науки – высвобождение зданий, инфраструктуры и земли, принадлежащей институтам РАН для их последующей «приватизации» в пользу совсем не случайных коммерческих инвесторов. Подобные примеры «личной унии», «вращающихся дверей» и прочих атрибутов хищнической модели государственно-монополистического капитализма подтверждают «институциональную ловушку» либерального курса реформ: чем интенсивнее осуществляются антиэтатистские реформы во имя целей социальной справедливости, тем сильнее зависимость экономических агентов от государства и тем выше социальное неравенство и несправедливость. Крах «Вальрасианского проекта» отечественных чудо-реформаторов налицо. Стремление избавиться от левиафана-государства, ограничивающего свободу и диктующего нерыночные неравновесные цены, во имя достижения рыночной гармонии справедливых цен и факторных доходов породило к жизни еще более чудовищного левиафана, поставленного на службу монополистическим группировкам. Следовательно, к системе с конкурентной организацией рынков необходимо подходить крайне осторожно.

Кроме того, Е.Г. Ясин, подтверждая реноме интеллектуального лидера отечественных либеральных экономистов, стремится теоретически обосновать необходимость рыночных критериев в принципиально нерыночных сферах, таких как, например, ЖКХ. В этом смысле, данные предложения напоминают эпигонские устремления «соответствовать» высоким ценностям зарубежного экономического либерализма, по сути, доводя их до абсурда. Не останавливаясь подробно на всей нелепости предложения считать неэффективными все те государственные предприятия, которые в данный момент неприбыльны и проедают капитал, поскольку это не входит в задачи данной работы, отметим лишь, что один из классиков современной западной экономической мысли У. Баумоль еще в середине 60-х гг. сформулировал проблему «болезни цен» в некоторых специфических отраслях общественно-полезной деятельности, где издержки растут заведомо быстрее цен, что делает их невыгодными с сугубо рыночных критериев оценки. Сюда относятся, прежде всего, предприятия в сфере науки, образования, ЖКХ и другие сферы производства общественных благ.  

2.2. Первая попытка государственного активизма в годы разгула либеральных реформ

Наш обзор собственно программ ПП в пореформенной России начнем с Концепции государственной промышленной политики России на 1994-1995 годы, разработанной существовавшим тогда и вскоре упраздненным Государственным комитетом РФ по промышленной политике.

Промышленная политика согласно данной концепции является самостоятельной целостной системой мер, направленных на программно-целевое регулирование процесса организационной, структурной и технологической модернизации индустриального воспроизводства ради последовательного приращения выпуска наукоемкой продукции с высокой долей добавленной стоимости и увеличения покупательной способности занятых, всего населения страны.

Основное внимание в программе уделялось четырем ключевым вопросам: 1) восстановлению управляемости экономики; 2) институциональному и организационно-хозяйственному реформированию промышленного комплекса; 3) специфике структурной и инвестиционной политики в индустрии; 4) оздоровлению экономической среды.²⁴ В целях недопущения деиндустриализации страны в качестве мер промышленного регулирования разработчики концентрировали внимание на традиционных инструментах государственного манипулирования: бюджетная политика, налоговая политика, ценовая, амортизационная и антимонопольная политики, укрепление финансовой дисциплины.

Как видно, данный документ по сравнению с прочими заключается в попытке осмысления пришедшей с Запада парадигмы промышленной политики и обеспечения ее реализации. Констатация целого ряда государственно – правовых регуляторных инструментов для решения проблем в промышленности напоминает не концепцию промышленной политики, а общеэкономические задачи в масштабах всего государства. Помимо этого, к недостаткам данной программы также можно отнести:

- отсутствие конкретных приоритетов в промышленном развитии. Они выглядят случайными и их выбор не аргументирован;

- акцент на концентрации ресурсов промышленного развития в руках государства, несмотря на то, что система государственного регулирования может быть крайне иррациональна и неэффективна;

- излишне теоретический характер предлагаемых инструментов устранения препятствий, которые мешают созданию конкурентоспособных и эффективных отраслей и не могут преодолены саморегулирующимися рыночными отношениями;

- Наконец, идея приватизации, предложенная как инструмент промышленной политики, и захлестнувшая умы молодых реформаторов 90-х годов, не оказалась разрешением проблем в промышленности.

Совершенно ясно, что Государственный комитет РФ по промышленной политике, написал концепцию, которая обрекла российскую экономику на дальнейшие провалы и неудачи. Возможно, в этом кроется причина ее непопулярности, и в целом прекращения деятельности данного Комитета. С другой стороны, Концепция государственной промышленной политики России на 1994-1995 годы, несмотря на свою несостоятельность, явилась первой попыткой разработки своей собственной программы индустриального развития России.

В диапазоне современных концепций, обосновывающих необходимость внедрения ПП, только несколько, разработанных с точностью до деталей целесообразно подвергнуть сравнительному анализу на предмет выявления общих и различных аргументированных проблемно-управленческих программ. Речь в данном случае пойдет, о Концепции государственной промышленной политики России, разработанной группой ученых под руководством академика РАН, Президента Торгово-промышленной палаты Е.М. Примакова, Концепции Новой промышленной политики академика РАН Д.С. Львова, и, наконец, Концепции промышленной политики Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП).  

2.3. Концепция РСПП

Если в первых двух концепциях можно найти много общего, начиная с объяснения необходимости разработки и применения теории ПП, то в поле зрения РСПП находится не государственная политика, а национальная политика, равноправными участниками которой наряду с государством являются бизнес, научное сообщество, общественные организации и, пришедшие на смену традиционным ресурсоемким отраслям, высокотехнологические сектора экономики. Однако данное утверждение не является новым, и в различных проявлениях упоминается и в других концепциях. Настораживает другой принцип, сформулированный как «поворот» отраслевой промышленной политики к политике поддержки конкурентоспособных компаний, а именно интегрированных бизнес-групп на базе уже существующих крупных корпораций. Интегрированные бизнес-группы (ИБГ) образуются на основе стратегических альянсов энергетического и сырьевого секторов экономики. Согласно РСПП, именно ИБГ реально и достаточно успешно включаются в процессы глобализации, приобретая опыт достижения национальной конкурентоспособности на мировых рынках. Признание крупного бизнеса в качестве важнейшего субъекта повышения конкурентоспособности страны – необходимая основа национальной промышленной политики.²⁵

Промышленная политика, с точки зрения анализируемой концепции, определяется как комплекс административных, финансово-экономических мер, направленных на обеспечение нового качественного экономического роста страны за счет повышения инновационной активности, эффективности и конкурентоспособности производства с целью расширения отечественных компаний на внутреннем и мировых рынках в интересах повышения благосостояния граждан. В качестве инструментов и методов проведения ПП комитет выделяет меры прямого и косвенного государственного регулирования.

В качестве прямого регулирования РСПП выделяет: государственный заказ, налоговую политику, реформирование естественных монополий, федеральные целевые программы реструктуризации, таможенную политику, кредитование экспорта и организация лизинга дорогостоящей наукоемкой продукции, валютную политику.

Жесткая ПП с безусловным преобладанием методов прямого воздействия, применяемая ранее в социалистических странах (в модифицированном виде действует в настоящее время в КНР), представляет собой, по мнению авторов, тупиковой путь промышленного развития, поэтому прямые меры госрегулирования реализуются в сочетании с косвенными (развитие банковской и страховой системы, переход к накопительной пенсионной системе, формирование благоприятного инвестиционного климата, развитие производственной инфраструктуры и т.д.). Большинство индустриально-развитых стран проводит либеральную промышленную политику с преобладанием методов косвенного регулирования.

Анализ концепции РСПП позволяет сделать следующие выводы:

1. Концепция выражает интересы крупного бизнеса, в связи с чем государственная промышленная политика ассоциируется с политикой «отраслевого лоббирования». Данная политика, акцентирующая внимание на содействие повышению конкурентоспособности российского крупного бизнеса в режиме его диалога с властью, может и могла бы быть успешной, но парадоксальной представляется сама ситуация, когда при необходимости отказа от сырьевой ориентации для индустриального развития российской промышленности, государственная поддержка сводится к сохранению и дальнейшему развитию крупных компаний, относящихся к сырьевым отраслям.

2. Не выдерживает элементарной критики предлагаемый РСПП инструментарий. Политическая поддержка инновационных приоритетов бизнес-сообщества, аккумулирование огромных финансовых ресурсов в “руках” ИБГ (проводников промышленной политики) с целью внедрения научно-технических новшеств игнорируют давно известную из мировой практики закономерность: крупный бизнес уступает в инновационной активности мелким фирмам-инноваторам, которые осуществляют основные прорывные нововведения.

В Чили в период правления генерал Пиночета после серьезного финансово-банковского кризиса 80-х годов в экономической политике начался период поиска нестандартных решений в области ПП, ориентированной на повышение национальной конкурентоспособности и поддержку развития среднего и малого бизнеса. Эти новшества привели к росту экономики Чили в среднем на 6 процентов в год, что особенно контрастировало со стагнацией, которую переживало в этот период большинство стран Латинской Америки, следовавшие стандартным рекомендациям авторитетных международных финансовых организаций. Сейчас по уровню жизни Чили опережает Аргентину и Мексику. Надо отметить, что при этом из страны, которая в 70-е годы в основном экспортировала сырьевые продукты (70% составляла медь), Чили превратилась в государство с диверсифицированным экспортом. Базой для этого успеха в значительной мере стало появление новых отраслей, в которых доминирующие позиции занимают средние фирмы. Всемирный банк и МВФ назвали такую политику “промышленной политикой второго поколения”.

3. Несмотря на недостатки, можно выделить и некоторые положительные стороны рассматриваемой концепции. Речь в данном случае идет о федеральных целевых программах реструктуризации, предложенных как один их прямых методов реализации концепции ПП в России. К примеру, РСПП настаивает на программной реструктуризации оборонно-промышленного комплекса с сохранением в том же объеме производства вооружений и военной техники. Мировая и отечественная практика знает много примеров результативного решения задач промышленной политики с помощью внедрения целевых программ, которые позволяют установить конкретные цели, ресурсы, исполнителей механизмов, отчетности и контроля за их реализацией.
 

2.4. Концепция «новой» промышленной политики РАН

Более логично в сравнении с Концепцией РСПП, по нашему мнению, обосновывает проведение целенаправленной ПП группа ученых институтов Отделения экономики Российской академии наук, возглавляемая академиком Д.С. Львовым.²⁶ В своей программе академики не раз заостряли внимание на то, что в России практически реализуется одно из направлений ПП, связанное с энергосырьевой специализацией страны. Такой путь промышленного развития является тупиковым. Согласно данной концепции, отставание в экономическом отношении России от развитых стран Европы можно преодолеть только за счет опережающего роста производства в обрабатывающих отраслях промышленности, и в частности, в строительстве. При этом огромную роль играет предложенный набор инструментов ПП, и его рациональное сочетание с политикой макроэкономического регулирования.

Одним из главных направлений новой промышленной политики должна стать связка военно-промышленного и добывающего комплексов. Если говорить о демилитаризации серьезно, то ВПК уже не будет играть прежнюю ведущую роль в этой связке, но и не потеряет принципиальное значение.

Стартовой площадкой для такого взаимодействия должен стать ТЭК. Комплекс должен взять на себя роль главного заказчика продукции и услуг предприятий оборонно-промышленного комплекса (ОПК) (создание крупных финансово-промышленных корпораций межотраслевого уровня, которые могли бы на равных конкурировать с транснациональными корпорациями Запада).

Необходимо и внутри обрабатывающего комплекса четко определить стратегические приоритеты долгосрочного научно-технического развития. Это, прежде всего, наукоемкие отрасли. Именно они играют заглавную роль в мировом научно-техническом развитии.

Доля наукоемкого сектора в США в период с 1992 по 2004гг. выросла на 21%, опережая в этом отношении многие другие развитые страны.

Россия за тот же период снизила свою долю в 8 раз. Теперь наше отставание от США в этой важной для страны отрасли увеличилось с 4 раз в 1992 г. до 40 раз в 2004г. Это очень опасный разрыв, преодолеть который крайне сложно.

В процентном отношении Россия тратит на науку меньше Чили, Румынии и Португалии, а в абсолютном отношении меньше Чехии, Финляндии и Дании.²⁷ Если научно-технический комплекс страны поглощает менее 5% ВВП, то это позволяет отнести ее к странам экспортно-сырьевой ориентации. По данным ОЭСР, удельные затраты на одного исследователя в России по паритету покупательной способности (ППС) составляют 23 тыс. долларов в год. Среди стран “большой семерки” минимальный показатель финансового обеспечения одного исследователя в Японии – 142 тыс. долларов, в США – 222 тыс. долларов.

Для того чтобы хотя бы как-то изменить столь критическую ситуацию, необходимо резко повысить ассигнования на фундаментальную науку и научно-технические разработки, обеспечить поддержку промышленности в освоении новых поколений техники.²⁸

Нынешняя промышленная политика, или лучше сказать ее отсутствие, согласно академику Д.С. Львову, увеличивает отставание России от передовых стран Запада. Для того чтобы поменять ситуацию в корне, нужна новая промышленная политика, делающая ставку на развитие технологической и производственной базы нашего оборонного комплекса, его реструктуризацию в направлении удовлетворения нужд гражданских отраслей и конечного непроизводственного потребления. Подъем оборонного комплекса на ресурсной базе ТЭК позволит удвоенной тягой двигать экономику в направлении технического прогресса, роста благосостояния народа.

В области ПП важнейшими инструментами должны стать государственные заказы и инвестиции, субсидии, налоговые ставки, внешнеторговые тарифы и нетарифные методы регулирования импорта, целевые кредиты, регулирование цен, внешнеэкономические квоты и лицензии, государственную монополию на экспорт/импорт отдельных видов продукции и услуг.²⁹

Важно развивать производства, реализующие конкурентный потенциал страны и конкурентные преимущества. К секторам, которые должны обеспечить конкурентные преимущества, как уже было сказано ранее, относятся наука, сфера формирования и распространения инноваций, сектор информационно-коммуникационных услуг, высокотехнологичные сектора экономики и сектор агропромышленного комплекса.

Рассмотрев концепцию новой промышленной политики академика Д.С. Львова, можно подвести некоторые итоги.

1. Реализацию промышленной политики первоначально необходимо осуществлять в три этапа. Первый этап знаменуется завершением налоговой реформы, далее реформирование сопряженных с налоговой системой банковской и бюджетной систем. Второй этап должен привести к модернизации изношенного производственного аппарата страны. И заключительным третьим этапом становятся природовосстановительные мероприятия и программы развития высоких технологий.

2. Первоочередное бюджетное финансирование науки и образования, настойчиво предлагаемое анализируемой концепцией, со ссылками на соответствующие расходы в западных странах, безусловно, является социально значимым, однако эти отрасли не существуют сами по себе, и вложения в них дадут отдачу только в том случае, если российские научные разработки в образовательные услуги будут востребованы все тем же бизнесом.

Очевидное решение - это стимулирование спроса на новые технологии и инновации со стороны национальных компаний³⁰ посредством различных инструментов и механизмов, уменьшающих риски их применения. Опыт других стран показывает, что весьма эффективным здесь оказываются государственные программы, которые представляют венчурное финансирование (или софинансирование) под инновационные проекты, предлагаемые малым и средним бизнесом. Известные зарубежные аналоги – программа SBIR, действующая в США с начала 1980-х годов и во многом обеспечившая технологический рывок в 1990-е годы, программа поддержки реализуемых на базе университетов инновационных технологических проектов в Израиле, программы Фонда Чили.³¹

3. Наконец, чрезвычайно важным представляется положение концепции Д.С. Львова о вредности наращивании экспорта наукоемкой продукции отечественными преимущественно оборонными компаниями. Парадокс этой ситуации заключается в том, что «внешняя торговля наукоемкой продукцией и прежде всего – продукцией наших оборонных заводов в период трансформации экономической системы превратилась из мощного рычага подъема экономики в средство выживания производящих эту продукцию предприятий, извлечения средств не для развития, а для сохранения кадрового и производственного потенциала»³². Чрезмерная экспортная ориентация отдельных наукоемких производств при продолжающейся стагнации подавляющей части других производителей, составлявших единое технологическое пространство, ведет к сужению внутреннего рынка наукоемкой продукции и к прекращению генерированию новых технологий в ближайшей перспективе. Мы также ранее отмечали, что подобное «очаговое» развитие наукоемких экспортных производств отечественного ОПК грозит им интеграцией на невыгодных условиях в мировую систему технологической кооперации в роли субпоставщиков невысокого уровня добавленной стоимости крупнейших западных ТНК³³. Д.С. Львов справедливо отмечает, что в результате подобной антипромышленной политики «интеллектуальная рента из главного источника долгосрочного развития российской экономики превращается в дополнительный ресурс научно-технического развития стран-импортеров наукоемкой продукции России»³⁴.

Именно поэтому технологическая связка ТЭК и ОПК способна стать генератором спроса на инновации в целях развития внутреннего рынка. Видимо, по замыслу авторов, финансовые вливания ресурсных отраслей должны сыграть роль теплого летнего дождя для умирающей грибницы высоких технологий ОПК.  

2.5. Концепция Торгово-промышленной палаты

По мере изучения взятых для аналитического сравнения концепций, приходит осознание того, насколько разные цели и ценности промышленной политики у бизнеса и науки. Концепция государственной промышленной политики России (далее ГПП), подготовленная Торгово-промышленной палатой Российской Федерации, сформировала собственную позицию по актуальным направлениям промышленной политики на основе принципа постоянного сотрудничества государства, науки и бизнеса по наиболее важным и острым проблемам в экономической сфере.

Согласно ГПП, ПП - это система мер, направленная на развитие национальной экономики, новейших технологий и продуктов с высокой степенью обработки, современных информационных и других услуг, человеческого капитала. Ее энергичное и последовательное осуществление позволит России обеспечить высокое качество жизни населения, сохранить себя в качестве одной из мировых держав, занять достойное место в глобальной экономике.³⁵

В поисках оптимальных путей становления российской промышленности, разработчики программы ссылаются на неотложность проведения в промышленной сфере активной политики государства в сочетании с рыночными механизмами. С данным изречением нельзя не согласиться.

Определяя ключевые положения ГПП, необходимо отметить идею создания целевого ссудного фонда промышленности (СФП) в форме государственного внебюджетного фонда, направленную на решение проблем недостатка ресурсов в промышленности.

Средства СФП должны направляться на следующие цели:

- обеспечение государственного заказа и государственных лизинговых компаний в области машиностроения, авиапрома, транспортного машиностроения, сельхозмашиностроения;

- компенсация части учетной банковской ставки, гарантии и страхование по коммерческим кредитам;

- целевое прямое и синдицированное инвестиционное кредитование промышленности, кредитование под пополнение оборотных средств;

-поддержка экспорта перерабатывающих отраслей, внутреннего производственного спроса.³⁶

Несомненно, создаваемый целевой фонд, как «новый» инструмент ПП, может сыграть позитивную роль в финансировании приоритетов промышленности, но в то же время, учитывая российские реалии, его воссоздание может спровоцировать новый виток коррупции и конкуренции чиновников за право влиять на распределение финансовых потоков. Необходимо совершенствовать систему государственного контроля, осуществляемого в той или иной форме за деятельностью СФП, а также других финансовых институтов, предоставляющих прямые субсидии российским промышленным предприятиям.

Особая роль в концепции ТПП РФ уделяется венчурному предпринимательству. Мировой опыт свидетельствует об эффективности данного сегмента малого бизнеса. Из 100 крупнейших изобретений XX века, освоенных впоследствии крупными корпорациями, авторство не менее 80 из них принадлежит малым фирмам и гениям-одиночкам.

В России венчурный рынок развивается, однако его текущий уровень и структура неудовлетворительны. Сегодня действует более 40 финансовых институтов, осуществляющих прямые и венчурные инвестиции. Несмотря на более 10-ти летнюю историю существования венчурной индустрии (точкой отсчета следует считать 1993г., когда ЕБРР организовал 11 региональных венчурных фондов), до сих пор не существует официальной достоверной статистической информации по работе этого сектора экономики. Так, большинство экспертов сходится во мнении, что достоверно определить эффективность венчурных инвестиций в российские промышленные компании на основании имеющихся данных не представляется возможным.

Еще одним звеном, роднящим концепцию ГПП с предыдущими, является формирование целевых программ. Предполагается, что разработка и принятие долгосрочных целевых программ по каждому из фундаментальных приоритетных направлений должно способствовать интенсивному развитию промышленности. В рамках целевых программ должна быть обеспечена стыковка организаций оборонного комплекса, где сегодня в основном сосредоточены высокие технологии, и гражданского сектора, в котором доминируют рыночные формы хозяйствования.³⁷

Идейная материализация ПП на основе диалога бизнеса и государства роднит концепцию ГПП с концепцией Российского союза промышленников и предпринимателей. Исходя их этих концепций, можно с уверенностью сказать, что некоторые задачи ПП могут быть эффективно решены с помощью бизнеса, однако всецело вверять ему промышленную политику, думается, не стоит. Ни один частный бизнес, каких бы гигантских размеров он ни достигнул, по своей природе не может проигнорировать собственные интересы и взвалить на себя интересы всего общества.

Оценивая концепцию ГПП мы приходим к выводу об её излишней компромиссности в плане соотношения сил государства и бизнеса. Смысл ее сводится к тому, чтобы разделить функции определения и достижения целей промышленного развития между бизнесом и государством и лишить последнего возможности оперативно отстаивать свои интересы. Но дело в том, что расстановка социальных сил в стране не есть нечто застывшее – она претерпевает изменения, которые позволяют меньше думать о компромиссе и намечать более кардинальные меры. В качестве программы действий компромиссный вариант ГПП предлагает ничего не менять и оставить все как есть в области системных отношений.

Спроектированная в варианте конструкция не социальна, а сугубо конъюнктурна и субъективна. Во-первых, всякий раз, когда у государства возникает потребность в новых видах продукции, особенно в вооружениях, оно вынуждено будет обращаться к бизнесу, доказывать ему необходимость производства новых изделий и выпрашивать деньги. При такой конструкции государство оставляет за собой не регулирование экономики и финансовых потоков, а роль просителя. Во-вторых, согласно концепции, принятие стратегических и политических решений – дело бизнеса, а не государства. Следовательно, разработчики намерены сохранить положение, при котором бизнес стоит над государством и навязывает свою волю. Они выступают за верховенство частных интересов над общехозяйственными и государственными, притом под видом промышленной политики. Такой подход в корне противоречит основополагающим принципам индустриальной политики, практическому опыту ее реализации ведущими странами. В соответствии с фундаментальными принципами ПП, государство выступает хозяином ресурсов, концентрируемых на приоритетных направлениях промышленного и технологического прогресса, а бизнес в виде крупных и вертикально интегрированных корпораций борется за эти ресурсы и заказы у государства. Именно корпорации являются исполнителями, а государство – абсолютным сувереном. Наконец, отношения между государством и корпорациями основываются на организованных институтах, а не словесном диалоге и обещаниях.³⁸


 

Заключение

Подытоживая все вышеизложенное, можно заключить, что на общей платформе потребности в осуществлении ПП поднялись и соперничают между собой множество доктрин. Все рассмотренные концепции различаются по способам реализации, по методам осуществления, по системе целей и ценностей. Необходимость целостной государственной промышленно-экономической стратегии очевидна и актуальна в течение всех лет радикальных экономических реформ. За ПП выступают почти все здравомыслящие и национально-ориентированные группы общества. Против ПП - только верхушка космополитического капитала в крупнейших отечественных сырьевых компаниях и обслуживающая их интересы правящая бюрократия. Очевидно, что отсутствие ПП в условиях стремительной деградации промышленной базы и социальных условий жизни страны – это нонсенс, объясняемый сплоченностью и организованностью её противников при разобщенности её сторонников. Главным субъектом ПП всегда является государство в лице совокупности институтов экономической власти, задающих «правила игры» в промышленную стратегию, и отбирающих победителей и проигравших (pick up winners and losers), т.е. частично заменяя функции рыночной конкуренции, что всегда так боятся либералы. К тому же доморощенные интерпретаторы идей Хайека-Мизеса столь очевидно завязаны на интересы энерго-сырьевых компаний, встроенных в глобальный рынок данной продукции, что любые разговоры о ПП воспринимаются ими совершенно «правильно», поскольку в современных российских условиях, это означает неизбежное перераспределение доходов от транснациональных «сырьевиков» в пользу национальных «промышленников» с помощью экономической власти государства. Поэтому всё, что либералы требуют от государства – это сохранение и укрепление «конкурентного» режима в экономике, «забывая», что наиболее вольготно в условиях такой «конкуренции» чувствуют себя энерго-сырьевые монополии, дешево скупающие все необходимые ресурсы внутри страны (включая рабочую силу и государственную поддержку в виде, например, пресловутого НДПИ, создавшего невиданные возможности ухода от налогообложения дифференциальной ренты) и дорого продающие готовую продукцию как на мировом, так и на внутреннем рынке. Суперприбыли оседают в оффшорных зонах и западных банках.

Вопросы ПП – это настоящие политико-экономические вопросы теории и практики реформ, ибо они затрагивают коренные экономические интересы основных слоев общества. Они рассматривают глубинные вопросы создания, распределения и присвоения общественного богатства. И пока экономическая власть находится в руках «транснационалов» государство будет старательно обходить вопросы промышленной стратегии, заменяя её такими «важными» реформами как монетизация льгот, коммерциализация науки и образования, бесконечные перетряски аппарата управления, и пр.