Под десницей государства

С политической точки зрения статус отходничества парадоксален. Отходники не только в экономике, но и в политике пребывают как бы вне государства. Вместе с мелкими предпринимателями это самая активная категория населения, но в политической жизни они не участвуют – ни на уровне государства, ни даже на уровне местного самоуправления, даже если они и ходят на выборы. Власть не дотягивается до них ни экономическими программами, ни программами социальной поддержки – ведь они вне экономики, они не бюджетники и среди них нет сирых и убогих, ожидающих подачки и поддержки. Выпав из экономического учёта, эти люди массово выпали и из политики и социальных программ. Общественно–политическая активность отходников тоже не была замечена нами нигде и никогда, да было и бы странно ожидать, что человек, половину и более всего времени проводящий вне дома, вернувшись, станет заниматься не хозяйством и семьёй, а общественной работой, пропадая на тусовках и мероприятиях.

Конечно, десница государства простирается над ними, они признают и принимают это как законопослушные граждане, но впечатление такое, что ландшафт, над которым простёрлось государство, составлен из двух частей: одной видимой, наружной, из рентного населения, другая часть – скрыта под спудом, невидима и живёт своей жизнью, наособицу от государственной политики. В чём заключается это особое отношение отходников с государством? Посмотрим глазами самих людей, снизу вверх, послушаем, что они говорят. Да ведь и посмотреть сверху вниз – с уровня государства – не удастся, для него не существуют эти люди как политический субъект.

Участие в политической жизни

Явление современного отходничества порождает довольно интересную как для государства, так и для муниципальной власти ситуацию, в рамках которой наиболее активная часть местного населения выпадает в качестве субъекта из процесса местного самоуправления, а в качестве объекта – вообще из политического процесса. Отходники оказываются исключёнными из управления жизнью поселений, в которых живут их семьи и они сами, в которых у них хозяйства, поскольку большую часть времени не проживают в этих поселениях, не платят здесь налогов и обычно не участвуют в выборах. Многие отходники предпочитают не ходить на местные выборы, являющиеся, по их мнению, бессмысленной тратой времени как в силу отсутствия достойных кандидатов, так и в силу встроенности местного самоуправления во властную государственную вертикаль. Из опрошенных отходников на выборы предпочитает не ходить около 35–40%, что, в общем-то, не превышает среднюю явку по России. Бывая значительную часть времени в крупных городах, они крайне скептически относятся и к электоральным процедурам на государственном уровне. Им это незачем, поскольку они не получают никакой государственной поддержки и не учтены ни в каких государственных программах. Как относятся сами отходники к участию в политической жизни, в которой, как и всё население, они участвуют преимущественно лишь в качестве избирателей? Вот несколько характерных выдержек из интервью:

Интервьюер: – А в местной жизни политической участвуете, на выборы ходите?

Респондент: – Не–е–е–ет… А там делать нечего. «Единая Россия» – она и так пройдёт, хоть даже никто голосовать не пойдёт. Вот она там, там, там [мотает головой вверх и в сторону столицы] поднимает, а здесь всё закрывается. Милиция сокращена со ста шестидесяти до восьмидесяти человек.

И.: – Это когда?

Р.: – Это недавно. Сейчас скажу… В сентябре. Налоговой нет у нас, только филиал, пенсионный фонд тоже филиал, военкомата нет… Ну, и чё ходить туда? Галочки ставить, ручку тратить? Ну, вот вчера женщина пришла: «Вы за кого будете голосовать?» – «Только не за «Единую Россию». – «А чё вы так?» – Я говорю: «Где-то открывается, а здесь всё закрывается. Сами подумайте, своей головой». – «Ну, это ваша обязанность…» – я говорю: «Я уже никому не обязан». Это у меня в армии была обязанность: за два года выжить. А здесь я никому не обязан. Вот и всё.

Интервьюер: – Ну, так на выборы–то ходите?

Респондент: – У–у–у. [отрицательно качает головой].

И.: – По принципиальным соображениям?

Р.: – По принципиальным соображениям.

И.:– И на выборах в Госдуму тоже не голосовали?

Р.: – Не–а.

И.:– А в чём именно принципиальные соображения заключаются? …

Р.: – Да в том, что я был на банкете, посвящённом восьмидесятилетию комсомола, по–моему, или чё–то такое… Сам лично видел в Колонном зале Дома союзов, как Зюганов целовался с… Жириновским. Обнимались там, клялись в вечной любви. Ну на хрена, ребята, ну чё вы цирк устраиваете? Ну, нет демократии в России, её не может быть, это государство не такое. Мы же сразу из рабовладельческого строя в социалистический перешли. Что там было, двадцать лет? Когда крепостное право отменили и когда случилась революция – это ж короткий срок, это очень короткий промежуток времени, что там может… Любое государство за этот короткий промежуток времени даже институты власти нормальные не может создать.

Интервьюер: – А люди вообще активно на выборы ходят? За своего, наверно, активно голосовали?

Респондент: – Не знаю. Я уже не хожу на выборы, я в этом разубедился, потому что смысла в этом нету. Все там говорят, что твой голос куда-то чего-то. Нету проявлений-то никаких. Ничего нет, чтобы что-то поменялось. Всё живёт за счёт Москвы. Что вот наша администрация, пусть даже районная, от них толку-то, они ничего ведь не решают! Им дадут денег, копейку там какую-то это самое, и то там разворовывается всё по-любому. С Москвы на региональный уровень, там откусили, тут откусили, а чё? А про местный – чё там, говорить нечего.

И.: – Вы чувствуете, когда здесь районная власть меняется?

Р.: – Никто ничего не чувствует и никогда не почувствует.

И.: – От них ничего не зависит?

Р.: – Ничё не зависит совершенно. Вот скока живу, ничё я от этого, из-за чего и на выборы перестал ходить. Смысл-то какой? Я не спорю, пока Москва и Ленинград живут, люди там нормально, рабочие люди нормально живут, я понимаю, что там жильё главное, если хочешь работать, то заработаешь деньги, а у нас-то здесь и хотел бы работать, да не заработаешь. Просто-напросто из пустого в порожнее, говорить надоело.

Интервьюер: – А вы на выборы ходите?

Респондент: – Нет, я дома сколько не был. Не ходил. А толку-то? Вот здесь в прошлом году были выборы. Одна деревня, вот у меня просто знакомые, они всю деревню опросили, маленькая деревушка – за кого голосовали? Факт в том, что за «Единую Россию» никто не голосовал. А потом, когда озвучили, оказалось, что вся деревня единогласно проголосовала за «Единую Россию». Хотя никто за неё не голосовал. Здесь вот в таких деревнях, что ты сходил, что ты газету почитал. Бессмысленно ходить. Просто многие в деревнях высказывают такие мнения, что вот начнётся заварушку, любая заварушка, и люди за ружья возьмутся. Раньше боялись царя, потому что у царя была армия. Теперь кого бояться? Оружие у каждого второго. Пожалуйста, арсенал. И армии не боятся, потому что армия против народа не пойдёт, потому что сама испугается.

Необходимо отметить, что участие в выборах, что в местных, что в региональных или федеральных, населения, занятого в отхожих промыслах, меняется от региона к региону и от города к городу. К примеру, в малых городах Костромской области – Солигаличе, Чухломе, Макарьеве, Кологриве – некоторая часть отходников участвуют в выборах. Однако при этом они считают, что смена власти либо ничего не меняет, либо приводит даже к отрицательной динамике развития муниципального образования. В регионах центральной России, где больше отходников–охранников, их участие в политических процессах больше – всё-таки какое-то да развлечение в их унылом времяпровождении.

В целом же для самих отходников и для членов их семей характерен крайне низкий уровень доверия к институту выборов. Позиция полного отказа от участия присуща примерно половине опрошенных. Есть, конечно, и те, кто надеется, что сможет оказать влияние на управление местной жизнью:

Интервьюер: – А Вы ходите на выборы, если в Кологриве?

Респондент: – Обязательно. И не только здесь в Кологриве, и… Выбирать выбираем мы сами. Как говорится, на жизнь жалуемся, но выбираем эту жизнь мы самостоятельно. Потому что если вообще не ходить, как говорится, отрицать всё это, то это уже будет минус, я считаю, самому себе, если ты не будешь интересоваться тем, что происходит. Хотя бы даже вот в таком маленьком городке, как в нашем, так что это должно интересовать каждого жителя. И не только здесь, но и в больших городах.

И.: – Вы чувствуете колебания при смене власти в Кологриве?

Р.: – Я шибко ничего не испытал. Как был бардак, так и остался.

И.: – Ну, так все говорят.

Р.: – В общем так вот, изменений никаких нет. Дело в том, что если человек даже хочет что–то, ему могут просто–напросто помешать.

Внешнее, деланное безразличие к результатам местного управления скрывает, конечно, озабоченность этих людей состоянием дел в городе и в районе. Только прячется это за раздражением или за шуткой:

Интервьюер: – А когда у вас власть меняется, Вы чувствуете какие–то изменения?

Респондент: – Ничего нет. Вот мэр живёт [показывает на скромный относительно новый двухэтажный домик, скорее даже дачного типа]. Приехал с Москвы весной – тут такие колеищи, все буксуют. Все бежали за лопатой ко мне, к тому соседу. Я выхожу и говорю мэру: – «Юра, дороги-то чё не чистишь?» А он мне: – «Дим, я тебе расскажу страшную тайну, мы должны доротделу 360 тысяч.

Интервьюер: – А на местные, когда главу города выбирают?

Респондент: – У нас, по-моему, его не выбирают. Его поставили. А зачем выбирать?

И.: – Ну вроде бы местное самоуправление…

И.: – Ну да, вот сами и управляют. Кого надо, того и поставили. И так и будет. У нас вот выборы проходили добровольно–принудительно.

И.: – Как они контролировали, что человек действительно поставил галку, где нужно?

И.: – При них же ставили и всё.

И.: – Прямо при людях ставили галочку за «Единую Россию»?

И.: – Да. А почему нет? У нас же приехали с Рязани вышестоящие инстанции. Сказали нашему главе Васильеву, что если «Единая Россия» по каким-то причинам наберёт мало голосов, то ты автоматически чпок [щёлкнул языком].

Что же касается актуализации реальной политической активности, в том числе и электорального потенциала отходников, то его, как правило, можно наблюдать в тех муниципальных образованиях, где местная власть и локальное сообщество консолидированы, что происходит преимущественно в тех случаях, когда локальные сообщества находятся в пространственной изоляции и обладают минимальным количеством ресурсов (см.: Плюснин, 2008).

Отношение к местной власти

Мы наблюдали немало примеров такой консолидации, особенно в малых по численности сельских поселениях, где отходники просто вынуждены участвовать в общественно–политической жизни, поскольку и активное население невелико и доля самих отходников в его составе существенна. Ярким примером такой консолидации может служить посёлок Чистые Боры (Буйский район, Костромская область), который должен был стать городом–спутником АЭС. Однако в 1996 г. строительство АЭС было заморожено, после чего строительство посёлка также прекратилось. На сегодняшний день Чистые Боры представляются собой незавершённую первую очередь жилой зоны, фактически превратившуюся в «спальный район». Здесь практически отсутствует производство, основным местным источником занятости является социальная сфера, а основным источником доходов для местных жителей стало отходничество, вызванное невостребованностью специалистов на месте. В отхожих промыслах занято свыше 50% трудоспособного населения посёлка.

Несмотря на вынужденно продолжительное отсутствие отходников в месте проживания, они отнюдь не выпадают из местного самоуправления. Более того, местные отходники представлены в чистоборском Совете депутатов, заседания которого подстраиваются под расписание их вахтовых смен. Депутатами являются двое сотрудников Дмитровской территориальной фирмы «Мостоотряд–90». Одного из депутатов–отходников «выдвинула» бригада, с которой он ездит на вахту, а второго депутата–отходника попросил принять участие в выборах глава поселения. Для обеспечения присутствия всех депутатов, было решено проводить заседания совета в соответствии с расписанием вахты. Поскольку вахта двух депутатов–отходников приходится на первую половину месяца, заседания проводятся после 15–го числа. В случаях, когда необходимо принять срочное решение, глава городского поселения связывается с данными депутатами по телефону.

Поскольку отходничество в посёлке носит массовый характер и превратилось в привычный уклад жизни, то и наличие отходников в составе совета депутатов не только не вызывает ни у кого удивления, но и рассматривается всеми как явление необходимое. К примеру, глава Буйского муниципального района следующим образом прокомментировал присутствие отходников в чистоборском совете депутатов: «Да ну, почему нет, если люди идут по своему желанию. Что, надо набрать, кто попа-дётся, что ли, в собрание депутатов?». Интересно, что ранее большинство в совете депутатов составляли женщины, что являлось логическим следствием вахтовой природы посёлка. Тем не менее, в совете депутатов более высокого уровня – Буйского муниципального района – отходники отсутствуют.

Респонденты отмечают, что стимулом к участию отходников в политической жизни посёлка стала проблема чрезмерного повышения тарифов на жилищно-коммунальные услуги. И в целом значительная часть деятельности депутатов связана с проблемами жилищно-коммунального сектора. К примеру, один из депутатов-отходников, которому на выборы предложил баллотироваться глава, необходимость своего присутствия в Совете обосновал тем, что женщинам, ранее составлявшим 80% Совета, было затруднительно решать некоторые вопросы. В частности, депутатам Чистых Боров приходится проводить разъяснительную работу среди местных жителей по вопросам оплаты жилищно-коммунальных услуг, следить за правильным заполнение квитков и бороться с неплательщиками. Поскольку эта работа связана с обходом квартир, то её выполнение более безопасно для мужчин:

Таким образом, чистоборские отходники не только не исключены из местной жизни, но и принимают активное участие в местном самоуправлении посёлка. Однако, в данном случае это во многом обусловлено «компактностью» посёлка (всего менее 5 тысяч человек населения) и тем, что отходники составляют большую часть трудоспособного населения. В большинстве случаев местная власть не интегрирует в свои ряды отходников даже в тех редких случаях, когда она их «видит». Так, к примеру, происходит в Макарьеве, где отходники составляют до 40% мужского трудоспособного населения:

Присутствие отходников в органах местного самоуправления было зафиксировано и в других регионах. Например, в Ивановской области отходники не только представлены в муниципальных советах, но и даже являются главами муниципальных образований. К примеру, глава Тимошихского сельского поселения на постоянной основе работает в архиве Ивановского района (в городе Иваново, который является административным центром этого района), т.е. живёт и работает совсем не там, где служит народу на добровольной основе: главой муниципального образования она является на общественных началах. А ведь это сельское поселение отнюдь не маленькое: более тысячи человек, рассеянных по 18 сёлам и деревням, которые требуют постоянного хозяйственного пригляда. Такая же ситуация у главы посёлка Пестяки (городское поселение), который имеет большой бизнес в Санкт–Петербурге и обычно там и находится. Кто управляется вместо него в муниципалитете? Видимо, недаром городское поселение даже не представлено на официальном сайте Пестяковского муниципального района.

Вряд ли отходники имеют время, чтобы регулярно, ежемесячно посещать заседания представительных органов. Тем более отходник – глава муниципалитета – не может заниматься ежедневным текущим хозяйственным и административным управлением, даже если управлять мало есть чем. Можно предположить, что отходники входят или допускаются в структуру муниципальной власти в случаях, когда институт власти функционирует инерционно, «находится на автомате» и не зависит от участия руководителя в процессах управления. Ситуация, конечно, странная. Но, как видим, реальная.

В целом же отношение людей этой категории к местной власти равнодушное или скептическое. Люди не верят в какие–либо улучшения в результате её сменяемости, скептически относятся к личным качествам местных руководителей и к их управленческой мотивации.

Наши респонденты повсеместно утверждали о нелегитимном характере местных выборов, о назначении сверху, а не о реальном избрании народом местных руководителей, об отсутствии у них и желания и возможностей что-то поправить, улучшить в местной жизни, о низком профессиональном качестве муниципальных руководителей:

Интервьюер: – А в местных выборах?

Респондент: – В местных… А смысл?

И.: – Нет смысла?

Р.: – Пока губернатора назначают, смысл-то? Ну, вот представьте, если мэр назначен. Вот нынешний мэр – это назначенец, его назначили, он был руководителем района. Вот. Промышленности нет, налогов нет. Вы же экономисты, вы должны понимать, что каждый город кормится за счёт того, что он заработает. Соответственно, существуют субвенции, которые поступают из областного центра. Там существует свой губернатор, который тоже не местный, тоже назначенный, поставленный ещё Юрием Михайловичем Лужковым. Насколько ему интересна Ивановская область, мне трудно сказать, но я хочу вам сказать: вот даже здесь, за спиной, вот этот завод «Автоагрегат» – в своё время там работало шесть тыщ человек. Я уходил – было две.

Интервьюер: – А бывало такое, что Вы специально на выборы сюда приезжали?

Респондент: – Да нет, попадал. Выбирали Зарубина, потом главу выбирали сельского хозяйства. Тоже приезжал как раз на выходные.

И.: – А Вы чувствуете какие-то колебания при смене власти? Или их нет?

Р.: – Наверное ничего не меняется. Ещё хуже. Три года вроде как не был. Проехал на машине в один конец Кологрива, во второй, – так бардак просто какой-то! Где пилорамы, заборы все повалены. Глава или кто, начальство там, меры никакие не принимают. Пилят, поставили, обогащаются, а чтобы огородиться, как, например, заезжаешь в Кологрив, там есть загороженная организация, так приятно посмотреть, всё огорожено, а тут как проходной двор. Кругом везде брёвна валяются, дрова непиленые, пиленые, не пройти, не то что проехать. Раньше вроде как район более-менее был, а тут… У нас же в районе даже газу не хватило. Вот сегодня из Нижнего Новгорода привозили.

Интервьюер: – А Вы чувствуете, когда власть меняется в городе? Что-то происходит?

Респондент: – Ничего, всё так же. Вот недавно выборы были.

И.: – А Вы ходите на них?

Р.: – А как же. Вот был Маматкулов тут, лучше жизнь была.

Интервьюер: – А к власти как относитесь? Ощущаете какие-то изменения?

Респондент: – Да ну, какие изменения [смеясь]! Тут кто идёт, все ж под себя гребут, этого ж мэра нашего, на тарнике я ж его знаю уже тридцать лет!

И.: – Где, простите?

Р.: – На тарном заводе работал, кооператив там создал, под него как бы – сам-то он никто–ничто.

И.: – Это вы про А–ва?

Р.: – Да. Была вот одна женщина, она хотела – Ал-ова – вот она действительно… Но она сейчас нотариусом там.

И.: – Но на выборы всё-таки ходите?

Р.: – Когда дома, конечно хожу. Интересно.

И.: – Но голосуете против действующей власти?

Р.: – Нет, ну надо смотреть просто, кто там, как бы, это самое, тут-то я знаю людей.

Местная власть повсеместно не успела стать авторитетной даже в глазах рентной части общества, а уж в глазах отходников – тем более. Они имеют возможность сравнивать результаты и хозяйственного, и административного и даже политического управления в родном городе и районе с организацией управления в столицах, всегда не в пользу родной местной власти. Да и не обладают они интересом к результатам её деятельности, поскольку большинство отходников в родном городе ограничиваются домом и хозяйством, взаимодействие с другими людьми ограничивается досугом или помощью, взаимодействия с властью нет никакого. Когда бы мы не явились в местные администрации, в коридорах и кабинетах никогда не встретишь отходника – их здесь просто не бывает. И сотрудники администраций говорят, что отходники у них не бывают, делать им здесь нечего. Потому и знают управленцы про своих отходников либо ничего, либо только то, что знают как соседи по улице. Власть для отходника – не своя местная, а власть из телевизора, представленная говорящими головами да различными законами и указами, меняющими его жизнь то в ту, то в другую сторону. Эту власть он не любит, но знает. Свою, местную – не любит и не знает.

Взаимодействие органов государственной власти и местного самоуправления с отходниками

Отношение к отходникам со стороны властей неопределённое и даже как бы амбивалентное. С одной стороны, отходники зачастую не принимаются в расчёт местной властью, поскольку в политической жизни не участвуют и являются несуществующим сегментом общества для органов местного самоуправления и государственного управления. Власти они неинтересны и не нужны. Практически в каждой районной администрации мы выясняли один и тот же факт, что район не имеет и не заинтересован в статистических данных по отходничеству; району (т.е. местной власти) «эта статистика просто не нужна», как сказали нам однажды в Торопецкой районной администрации. К томув же местные власти склонны объяснять сложившуюся на торопецком рынке труда ситуацию леностью и неквалифицированностью населения, которое стремится к лёгким деньгам. Тем самым власть относит калымщиков, отходников и безработных всех скопом к маргинальной группе населения, к лишним людям:

Муниципальная власть представляет интересы прежде всего так называемых рентных групп населения (пенсионеры, инвалиды, служащие разного рода, работающие по найму в муниципальных организациях, бюджетники), т.е. экономически пассивного населения, которому государственная власть гарантирует доступ к некоторому минимуму ресурсов. Тем более, что эти рентные группы в основном и ходят на выборы. И сами представители власти временами понимают, что они поставлены в такие условия, когда вынуждены работать как учреждения социального обеспечения, а не как органы местного самоуправления:

Цитируемое интервью – не распространённый среди местных властей случай, как раз наоборот, довольно редкий пример более глубокого понимания складывания новых отношений между властью и населением, в которых ориентация на рентное население уже не должна быть определяющей в деятельности власти, хотя и продолжает оставаться таковой. Даже и осознавая в ряде случаев свою ориентированность на рентное население, власть не знает, каким образом можно изменить эту ситуацию – и в силу ограниченности ресурсов, и в силу психологии населения. Продолжим ещё несколькими интервью:

Наиболее отчётливо и выпукло сформулировал происходящие в обществе и власти изменения один из муниципальных глав:

Выпадение отходников из поля внимания местной власти во многом обусловлено тем, что этот значительный сегмент общества является принципиально невидимым для государственной и муниципальной статистики. Это связано и с общей ориентацией государственных служб миграции на контроль миграционных потоков из-за рубежа, поскольку внешняя миграция гораздо легче поддаётся подсчётам, чем внутренняя. Кроме того, российская миграционная статистика имеет возможность отслеживать только те перемещения, которые связаны со сменой официального места жительства. А прописка у нас уже 20 лет как отменена, временную же регистрацию человек может получить сразу в нескольких населённых пунктах. Но подавляющее большинство отходников вообще никогда и нигде не регистрируют своё пребывание в местах отхода (чем, кстати, принципиально отличаются от отходников прошлых веков):

Центры занятости населения также, как правило, не владеют информацией об отходниках, поскольку в принципе имеют неполное представление о занятости на рынке труда, что обусловлено ограничениями методологии подсчета занятости и безработицы. Фактически стимулируя развитие отходничества посредством размещения информации о вахтовых вакансиях, центры занятости населения не отслеживают их востребованность среди населения.

Справедливости ради стоит отметить – мы писали уже об этом – что некоторые центры занятости населения предпринимали попытки подсчитать реальную безработицу в районе по методологии МОТ. В Кинешме такая попытка не увенчались успехом в связи с тем, что недостающую информацию сотрудники ЦЗН запрашивали у Росстата и областных государственных органов, которые данной информацией, естественно, не обладали. А вот Каргопольскому центру занятости в 2005 г. удалось это сделать, пользуясь отчётными данными сельских поселений, а не запрашивая материалы у региональных властей; и реальная безработица составила около 3000 человек, а отнюдь не 300.

В ряде случаев сотрудники государственных учреждений (отделений ГКС, центров занятости) и муниципальных администраций осведомлены о существовании отходников. Однако, эта осведомленность обусловлена не их профессиональной принадлежностью, а повседневным опытом обычных городских обывателей или, в крайнем случае, участием в организации выборов в качестве членов избирательных или иных комиссий. В ряде муниципалитетов ситуацию с отходниками всё же отслеживают, обычно это бывает тогда, когда проблема занятости населения приобретает для города угрожающие масштабы, как, например, в Кинешме:

Интервьюер: – По-прежнему нас волнуют отходники! Насколько вы осведомлены о масштабах проблемы?

Томилин: – Быть не осведомлённым о масштабах, наверное, нельзя. Потому что город достаточно небольшой, и все тут друг с другом каким-то образом связаны, знакомы. У очень многих знакомых люди уезжают. […] Ну, и второе: в ходе работ по выверке, скажем, тех же списков для голосования мы всё равно всю эту информацию получаем, что, вот, народ едет работать.

Панцуркина: – В каких-то комиссиях люди приходят – со слов: не работает. Например, в административной комиссии, когда мы смотрим папки – очень много таких. И когда мы спрашиваем, человек говорит: «Я в Москве без оформления». – «А почему написано: «Со слов: не работает?» – «Я неофициально». Это сплошь и рядом.

Встречаются даже случаи, когда проблемой отходничества занимаются совещательные органы при главе администрации муниципального образования. К примеру, в Кинешме данной проблемой озабочен общественный совет, обеспечивающий взаимодействие местных жителей с органами местного самоуправления. Общественный совет даже предпринял попытки осуществить примерный подсчёт количества отходников в Кинешме на основе разницы между количеством трудоспособного населения и количеством населения, занятого в экономике (об этом см. в главе «Оценка численности отходников»).

Однако в тех случаях, когда местная власть осведомлена об этом явлении и его масштабах, она не имеет представления относительно того, как отходничество можно конвертировать в занятость в местной экономике, поскольку считает, что тенденция масштабна и не поддаётся локальным воздействиям («так живёт пол-России»), а также потому ещё, что надеется на счастливое решение проблемы занятости чужими силами (типичные ожидания: к нам явится внешний инвестор и реализует крупный промышленный проект, благодаря которому будут созданы новые рабочие места). Часть местных руководителей считают, что у малых городов нет перспектив развития, поскольку они выступают в роли транзитного пункта между деревнями и крупными городами, и на эти последние, в конечном счете, замыкается миграционный поток из деревни в город:

Местная власть и отходники, по сути, являются представителями совершенно разных жизненных миров, установок в отношении организации экономической жизни. Это очень хорошо прослеживается в отношении обеих сторон к ситуации на локальных рынках труда. Нехватка рабочих мест и низкая заработная плата, которые являются двумя основными причинами развития отходничества, но они оказываются исключительно проблемами местных жителей, но не местной власти. Как раз эти–то вопросы зачастую не рассматриваются в качестве проблем представителями местной власти, поскольку официально зарегистрированная безработица в малых городах, как правило, составляет не более 2–3%, а вакансии на низкооплачиваемые рабочие места есть и не заполняются. В связи с этим местной власти свойственен совершенно иной угол зрения на проблемы рынка труда, нежели местным жителям. Местные власти в качестве проблемы отмечают нехватку квалифицированных специалистов, поскольку в первую очередь их интересует укомплектованность кадрами бюджетных организаций и предприятий, являющихся основными налогоплательщиками (в особенности, если у власти находятся выходцы с этих предприятий). Они с осуждением рассматривают позицию местных жителей, предпочитающих уезжать на заработки, а не трудоустраиваться на местное производство. Вот вполне выразительная позиция главы района, бывшего начальника промышленного производства и бизнесмена:

Респондент: – Сейчас уже поменьше [ездят], а в 90-е годы было побольше. Пробуют вахтовым методом уехать. Но у нас сейчас есть нормальные предприятия, на которых нормальная достойная зарплата. У нас сейчас в районе не проблема с работой, а проблема с безработицей, проблема с рабочими руками, у нас просто их нет.

Интервьюер: – Не хватает?

Р.: – Да у нас уже лет пять не хватает рабочих рук. Предприятия уже строят общежития. У них гастарбайтеров порядка трехсот человек работает. Всё нормально, всё законно, с общежитиями человеческими, нормальными условиями труда. Но это не спасает ситуацию. Гастарбайтеры – они не профессионалы. И на таком оборудовании – а у нас оно хорошее, импортное, новейшие технологии, новейшее оборудование – они не понимают, как на нем работать. Носят, грузят, таскают, копают – только на таких работах. И мы чётко сейчас определенно задыхаемся, что нет профессионалов – мужичин, нормальных таких работников! Все чётко стараются торговать, закончить высшее образование и куда–то вот...

Мнение своего районного коллеги совершенно поддерживает и глава городского поселения:

Зачастую местные власти и государственные органы проблемы на рынке труда и распространённость отходничества объясняют простой леностью населения, которое уже не готово к тяжелому труду, отвыкло от него:

Интервьюер [показывая на дом соседа респондента]: – Эк, как его бросило туда–сюда! Это он уже на новую зарплату, да?

Респондент: – Да нет, это он ещё был начальником милиции значит. Валера К–ов, капитан пожарной охраны. Щас ездит охранником в этот… И многие, кого из милиции выгоняют, в охрану едут тогда. Ну они предпочитают не работать, они охранниками там… Да–да–да–да–да! Каждый ищет по себе работу.

Такие суждения представителей местной власти являются небезосновательными, поскольку охрана действительно является одной из наиболее популярных сфер занятости для нынешних отходников.

В ответ на предлагаемые вакансии население в один голос заявляет, что, во–первых, это низкооплачиваемая работа, стоимость которой не соответствует ни временным, ни физическим усилиям. Во–вторых, работа, как правило, невысокой квалификации, а терять свою отходники не хотят. И представители власти то и дело признают это. Например, «специалисты из Чистых Боров (монтажники и строители) стараются сохранять свои высокие квалификации. Они отправляются в отход на строительство атомных электростанций и другие аналогичные стройки. Для того, чтобы они не уезжали в отход нужны новые современные производства. В то же время в самом Буйском районе ощущается нехватка строительных специалистов. К примеру, у местных строительных организаций нет нужного объёма мощностей, чтобы принять участие в реализации программы переселения из ветхого жилья. А те, кто работают вахтовым методом, не будут оставлять своё постоянное место работы, чтобы подработать на строительстве жилья в Буе в течение 2 месяцев. Поэтому в Буй приезжают работники из Узбекистана, отрабатывают 2 месяца и уезжают, и при этом, по словам главы Буйского муниципального района В.А. Ягодина, платят налогов больше, чем местные жители».

В качестве выхода из создавшегося положения, когда на местном рынке образуется значительная нехватка рабочих рук, особенно при открытии новых производств на территории района, а в то же самое время множество квалифицированных местных работников отправляются в отхожие промыслы, местная власть видит привлечение гастарбайтеров из бывших союзных республик. Но это палка о двух концах. По словам представителей местной власти, иностранную рабочую силу привлекают на непрестижные рабочие места, невостребованные среди местного населения, хотя при этом проблема нехватки квалифицированных специалистов остаётся нерешенной. А вот по мнению местных жителей, привлечение гастарбайтеров приводит к снижению стоимости труда и вытеснению местного населения с локального рынка труда. Типичны высказывания жителей Торопца, где ситуация обострилась в самое последнее время в результате открытия новых производств, на которые их хозяева принуждены нанимать работников извне. Мнение представителя власти:

И.: – А где не хватает рабочих рук?

Р.: – На производстве не хватает. Рабочих рук вообще не хватает. На всех предприятиях – раз. В сельском хозяйстве – два. На строительстве – три. Тут нашёлся инвестор, мы строим многоквартирный дом сейчас четырёхэтажный. Ни одного русского там, торопецкого. Практически все гастарбайтеры работают. Сейчас уехали таджики, потому что они с весны работали, молдаван привезли, молдаване работают.

И.: – А люди в бытовых разговорах говорят, что рабочих мест нет, работать негде.

Р.: – Это говорят люди, которые не хотят работать.

И.: – А вахтовым методом многие люди работать пытаются?

Р.: – Да немного. Эти времена уже прошли. Не настолько в Москве там больше зарплата, чем в Торопце. Нормальный мужчина, который не пьёт… Опять возвращаются те времена, когда мы за каждым работником бегаем. В 1990–е годы, когда была настоящая безработица тогда прям писали объявления «без вредных привычек». Я сам тогда на производстве работал. И тогда был выбор. Сейчас люди не хотят работать, а хотят пить вино, на рабочем месте в том числе, и ничего не делать. По промышленности: проблема громадная – нет специалистов. Молодежь не хочет идти в рабочие. Понимаете? Молодёжь хочет закончить институт всеми правдами и неправдами.

И мнения жителей:

Если для местной власти отходники являются «невидимым» сегментом общества, то местная власть для отходников является непонятным с точки зрения коммуникации контрагентом. Отходники и члены их семей не знают, как выстраивать взаимоотношения с представителями местной власти при решении бытовых проблем, относящихся к сфере компетенции местного самоуправления. По большей части они принимают «позу избегания», стараясь вовсе свести к нулю всякое взаимодействие с властью. Примечательно, при этом они считают, что приезжие «москвичи»–дачники из больших городов гораздо лучше владеют инструментарием взаимодействия с местными властями, лучше знают законы, и при решении вопросов умеют отстаивать и права, и интересы. И по–видимому, массовое появление в малых городах таких «дачников», с которыми местные отходники давно уже имеют навык взаимодействия, работая в крупных городах, создаёт уникальные условия для формирования новой социально-политической среды в провинции.

Интересен и такой момент, что отходники, ранее имевшие опыт работы в государственных и муниципальных органах власти, осознают ограниченность возможностей, ресурсов и влияния органов местной власти. И этим они уже начинают существенно отличаться от рентного населения, всё ещё ожидающего от власти помощи во всём и всегда:

Конечно, по посещаемости отходниками местных выборов, нельзя сделать выводов о степени их включённости в местное самоуправление. Явка сама по себе не является никаким индикатором, тем более «отходническая» явка не отличается от явки в среднем по России. Между тем, характер взаимоотношений отходников с местной властью отчётливо делится на три направления. В первом, наиболее типичном случае муниципальная власть просто «не видит» отходников. Для неё их нет, даже если представители власти знают о таких людях в качестве их соседей. Нет, соответственно, и никакого отношения, никаких управленческих действий власти применительно к такой категории жителей.

Во втором случае местная власть «видит» отходников, даже видит отчётливо и может оценить масштабы проблемы, но в силу разного рода институциональных и экономических ограничений не может включить их в местную жизнь. Поскольку для власти это не критично, осознание её представителями такой проблемы приобретает в некотором роде схоластический характер: проблема есть, но решения нет, следовательно она неактуальна.

Наконец, в третьем, очень редком случае местная власть «видит» отходников и сами они «включены» в местное самоуправление. Здесь отходники принимают деятельное участие в организации жизнедеятельности местного общества. Однако, такие взаимоотношения местной власти с отходниками выстраиваются в совершенно особых условиях: в очень компактных и ресурсно ограниченных поселениях, которым по сути-то и нечего больше терять, и которым ничего не остаётся, кроме как взять всю ответственность на себя, оставив всякие надежды на государство.

Отходники, принимающие деятельное участие в жизни муниципального образования, как правило, имеют хорошее образование и занимаются квалифицированным трудом. Дополнительным фактором вовлечения отходников в местное самоуправление может стать какая-то большая проблема, необходимость решения которой является важной для всего населения муниципального образования (к примеру, проблемы, связанные со сферой ЖКХ). Необходимо отметить, что в процессе выстраивания коммуникации между властью и отходниками существенен такой момент, как представления отходников о природе местной власти, поскольку для многих из них характерно скептическое или равнодушное отношение к ней и неверное понимание возможностей, полномочий и функций местного самоуправления. Кроме того, даже в таких муниципалитетах как Чистые Боры лишь очень небольшая часть отходников готова к деятельному и созидательному участию в местном самоуправлении. Как отметил один из наших респондентов, при возникновении каких–то важных вопросов для местной жизни, слишком многие отходники ограничиваются лишь «сотрясанием воздуха» и оказываются не склонны к созидательной работе.

Участие специализированных государственных учреждений в организации взаимодействия с отходниками: роль центров занятости населения

Несмотря на почти полную потерянность отходников для органов власти, ряд учреждений по долгу службы обязан взаимодействовать и с такой категорией населения. Первые среди них по определению – центры занятости населения, как учреждения, обязанные регулировать рынок труда. По нашим наблюдениям, по сути только такие учреждения и знакомы с феноменом отходничества. Какова же их реальная роль на локальном рынке труда?

Законодательная база для существования центров занятости населения в нынешней их форме была заложена в 1991 году с принятием Закона РФ №1032–1 «О занятости населения в Российской Федерации». После этого сеть центров занятости населения порайонно охватила всю территорию России. История «бирж труда», форма и функции которых претерпели неоднократные трансформации и «колебались вместе с линией партии», носила довольно затейливый характер. Первая попытка создать регулярную сетку государственных учреждений по содействию в трудоустройстве была предпринята в 1918 г., когда СНК РСФС был принят Декрет, предписывавший создать местные биржи труда «при городских и земских самоуправлениях в поселениях с числом жителей не менее 20000». Одной из ключевых целей создания данных бирж являлся «точный учёт и планомерное распределение рабочих рук во всех отраслях хозяйства». В период «военного коммунизма» была введена обязательная трудовая повинность, а биржи были переименованы в органы учёта и распределения рабочей силы. Затем, с началом реализации новой экономической политики, практика обязательной трудовой повинности была свёрнута в пользу добровольного поступления на работу, а на смену органам учёта и распределения рабочей силы вновь пришли биржи труда. Поначалу при найме рабочей силы посредничество биржи труда было обязательным. Впоследствии их монополия на трудовое посредничество была отменена, и использование услуг биржи труда стало добровольным. Но при этом обязательна была регистрация всех случаев найма на бирже труда, что было необходимо для ведения статистики о движении рабочей силы (Догадов, 1927, с. 46–48). В 1930-х гг. «огромный успех социалистической индустриализации страны и быстрый темп колхозного и совхозного строительства» привели к ликвидации безработицы в СССР, и биржи труда в связи с этим были упразднены, а на их базе были созданы управления кадров, в функции которых входило плановое снабжение народного хозяйства рабочей силой (Суворов, 1968, с. 215). С этого момента биржи труда прекратили своё существование вплоть до распада СССР, они были заменены системой организованного набора рабочих для постоянной и сезонной работы. Именно в этот период произошло и огосударствление отходничества.

На данный момент в функции бирж труда, как по старинке продолжают называть ЦЗН местные жители, входят содействие гражданам в поиске подходящей работы, а работодателям в подборе необходимых работников; информирование о положении на рынке труда; организация ярмарок вакансий и учебных рабочих мест; профориентация; профессиональная переподготовка и повышение квалификации; проведение оплачиваемых общественных работ; временной трудоустройство несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет; социальная адаптация безработных граждан; содействие самозанятости; содействие безработным в переезде в целях трудоустройства в другом месте по направлению службы занятости; осуществление социальных выплат гражданам, признанным безработными.

Несмотря на всю разницу положения бирж труда нэповского и современного периодов среди присущих их работе проблем наличествуют и проблемы сходного свойства. В число наиболее существенных проблем бирж труда периода НЭПа входили значительное превышение спроса на квалифицированный труд над предложением и наличие профессиональных безработных. К примеру, в ходе проверки работы бирж труда в сентябре – октября 1925 г. было выявлено, что среди безработных оказались люди, имевшие «прекрасные квартиры, собственные автомобили, даже наёмную прислугу». Также были обнаружены безработные, «которые на момент проверки находились за собственный счёт в крымских санаториях» Суворов, 1968, с. 106–107). Для борьбы с этим явлением на биржах труда периодически проводились так называемые «чистки», в рамках которых с учёта снимались «малоценные в трудовом отношении элементы, искавшие лишь пособий и льгот по безработице».

Что же касается первой проблемы, то число зарегистрированных на биржах труда безработных стремительно росло. Однако, при этом биржи труда не могли удовлетворить спрос на квалифицированный труд со стороны предприятий, поскольку значительную часть зарегистрированных безработных составляли неквалифицированные или малоквалифицированные работники. К примеру, общее количество безработных по состоянию на 1 сентября 1925 г., составляло 1 млн. человек, из них около 47% приходилось на чернорабочих и «другие неквалифицированные группы» (Гиндин, 1925). Народный комиссар труда В.В. Шмидт, на октябрьском пленуме ЦК РКП(б) в 1925 г. отмечал, что главный приток рабочей силы шёл из деревни и что в общем количестве безработных примерно 50–60% составляли люди, не имевшие никакой квалификации и неподготовленные к работе в промышленности. В 1926—1929 гг. число безработных возросло на 65%, составив в апреле 1929 г. 1,7 млн. человек. В этот период более половины всех безработных не имели профессии и квалификации, а от 19 до 34% — не работали ранее по найму (Создание фундамента, 1977).

Причины столь масштабной безработицы относили тогда к аграрному перенаселению, которое вызывало отток населения из сельской местности в города. Считалось, что аграрное перенаселение служит основной причиной усиленного отхода рабочей силы в города, что и является основным источником пополнения безработных (Суворов, 1968, с. 71). Среди безработных, зарегистрированных в 1923–1924 гг. в промышленных центрах, 35–40% составляли выходцы из села. Масштабы отходничества в этот период оценивались следующим образом: 2,9 млн. человек в 1924–1925 гг., 4,3 млн. человек в 1928–1929 гг. (Создание фундамента, 1977).

При этом биржа труда, как и сегодня центры занятости, не имела возможности контролировать процесс отходнических миграций, поскольку они в основном носили стихийный и неорганизованный характер. К примеру, в 1926–1927 гг. из общего числа отходников только 13,5% предварительно заключили договор с предприятиями (там же). Интересно, что если в период НЭПа отходничество рассматривалось в качестве источника масштабной безработицы, то в 1930-х гг. вызванное развитием колхозов, отходничество уже рассматривалось как проблема, поскольку вследствие проводившейся индустриализации ощущалась нехватка рабочих рук: «В 1930 г. на лесосплав, торфоразработки, строительство и другие сезонные работы требовалось не менее 8–9 млн. человек, причём около 4 млн. из них должна была дать деревня» (там же).

На данный момент центры занятости населения, несмотря на то, что они помещены в иной социально-экономический контекст, сталкиваются со сходными проблемами: контингент зарегистрированных безработных всё так же не соответствует структуре спроса на труд со стороны предприятий, а значительную часть зарегистрированных так же представляют профессиональные безработные. Уровень регистрируемой ЦЗН безработицы сейчас очень низок и, как правило, не превышает 2–3%. При этом, эти 2–3% по большей части представляют собой контингент весьма специфический. К примеру, по свидетельству сотрудников Кинешемского ЦЗН, значительную долю (более 2/3) зарегистрированных безработных составляют повторно обратившиеся граждане, т.е. те, кто лишились пособия, немного поработали и снова встали на учёт. Кроме того, многие зарегистрированные безработные помимо выплачиваемого пособия имеют другие источники заработка, они зачастую подрабатывают калымами или неофициально трудоустроены где–нибудь. Один из отходников в Каргополе делился с нами мыслями о том, чтобы наладить оппортунистическое взаимодействие с государством в целях получения пособия по безработице. Он работает на нефтедобыче в Тюменской области в режиме полгода на вахте, полгода дома. По его мнению, было бы справедливо, если бы во время его пребывания дома на отдыхе центр занятости выплачивал ему пособие по безработице, поскольку с его тюменской зарплаты ежемесячно отчисляется по 10–15 тысяч налогов:

Респондент: – Хочу устроиться на это, на безработицу, нах**. А чё нет-то, нах**? Я десять лет плачу, мне по 10, по 15 тысяч из зарплаты, нах**, высчитывают, за что?! Вот ты мне скажи. Почему бы мне здесь на семь тысяч не встать, нах**? […] Так ведь? Для стажа для этого, потом ведь пенсию надо где-то собирать. Всё равно ведь потом, вроде молодой-молодой, а…»

К примеру, Каргопольский ЦЗН старается выявлять таких недобросовестных безработных, но это случай единичный – далеко не все ЦЗН такую работу ведут. Неэффективность деятельности ЦЗН в нынешнем их формате отмечают и представители органов местного самоуправления:

На проблему профессиональных безработных и несоответствия квалификации зарегистрированных безработных потребностям местного рынка труда указывают и представители местных предприятий:

Как не раз отмечалось, официально зарегистрированная безработица невелика, но, судя по разнице между экономическим активным населением и населением занятым в экономике, которая в малых городах, как правило, довольно значительна, фактическая безработица намного больше. Если сравнивать те и другие оценки – не менее чем на порядок. Это признают и сотрудники ЦЗН, отмечающие, что на биржу труда обращаются единицы. Наиболее активная часть населения предпочитает решать свои проблемы самостоятельно, не прибегая к помощи таких государственных организаций.

Следовательно, свою информационно-статистическую функцию биржи труда также выполняют не в полной мере. Они всегда дают заведомо искажённую картину рынка труда, поскольку фиксируют только официально зарегистрированных безработных и не в состоянии отследить скрытую безработицу. Отметим ещё раз, что посчитать реальный уровень безработицы удалось только в единственном ЦЗН из обследованных нами почти двух десятков районов – в Каргопольском.

Кроме того, центры занятости населения часто не знают, какое количество людей по факту использует размещаемую ими информацию, поскольку люди могут знакомиться с этой информацией в одностороннем порядке, не вступая в коммуникацию с сотрудниками ЦЗН, а используя, к примеру, информационный терминал для поиска вакансий.

А ценность ЦЗН в качестве присутственного места нивелируется политикой, проводимой на федеральном уровне. Сейчас всю информацию о вакансиях можно получить на развиваемом под эгидой Федеральной службы по труду и занятости сайте trudvsem.ru, представляющем собой общероссийский банк вакансий. Таким образом, центры занятости населения не имеют полного представления ни о сегменте локальной безработицы, ни о сегменте занятости населения своего района, поскольку большая часть потока людей, находящихся в поиске работы (значительная часть которых отходники), просто минует ЦЗН. Примечательно, что во многих ЦЗН (как у Ардатовского в Мордовии) даже нет в наличии элементарных данных о количестве занятых в районе; сотрудники центров объясняют это обстоятельство просто–напросто тем, что они занимаются только безработными. Впрочем, справедливости ради необходимо отметить сотрудники многих ЦЗН зачастую в полной мере осознают крайнюю ограниченность информативности предоставляемых ими данных:

У бирж труда нэповского периода были свои трудности со статистикой. Как уже отмечалось, отходникам в процессе своего первоначального трудоустройства в городе биржи труда удавалось благополучно миновать. Кроме того, отмена монополии посредничества бирж труда позволила безработным устраиваться на работу самостоятельно, в связи с чем биржа труда, не имея информации о смене их статуса, могла продолжать числить их на учёте. Также учёт безработных был затруднён неполной подачей сведений о принятых работниках со стороны предприятий (Гиндин, 1925). Но, тем не менее, их данные и данные их преемников были не в пример более полными и репрезентативными, чем данные нынешней службы занятости. К примеру, в архиве отдела труда исполнительного комитета Костромского губернского Совета РК и КД (1918–1929 гг.) мы обнаружили документ с названием «Сводки о движении строителей по Солигаличскому уезду, о движении рабочей силы по Галичскому корпункту». Невозможно представить, чтобы современные ЦЗН располагали столь детальной информацией о состоянии локального рынка труда.

Таким образом, две свои базовые предусмотренные законодательством функции – содействие в поиске работников (работы) и информирование о положении на рынке труда – нынешние ЦЗН реализуют откровенно плохо и как минимум в сильно редуцированном виде. При этом, однако, современные ЦЗН зачастую осуществляют функции, напрямую законодательством не предусмотренные. В частности, наши биржи труда эпизодически занимаются организованным набором рабочих, будто вспоминая своё историческое прошлое периода НЭПа и индустриализации. К примеру, в 1921–1922 гг. из Чувашской автономной области на работу в различные регионы страны было направлено около 14,5 тыс. рабочих и членов их семей (Чувашская энциклопедия). И сейчас в Чувашии на региональном уровне фактически поддерживаются отходничество и оргнабор. Государственная служба занятости Чувашской Республики заключила договоры по трудоустройству незанятого населения республики с 14 организациями в 9 регионах. На сайте региональной службы занятости публикуются результаты этого направления деятельности:

Отмечается, что с 1991 г. по направлениям органов службы занятости за пределами Чувашии было трудоустроено более 12 тыс. человек, услугами службы занятости воспользовались свыше 70 организаций из 23 регионов России.

Хотя и на менее систематической основе, но вербовка рабочей силы практикуется и в центрах занятости других регионов. Например, в Подпорожье (Ленинградская область) наши респонденты слышали, что ЦЗН занимался вербовкой для отправки на заработки:

Однако, в большинстве случаев ЦЗН просто размещают информацию о вакансиях в других регионах, но в процессе трудоустройства участия не принимают и последствия такого информирования населения никак не отслеживают.

Интервьюер: – Мы видели у вас объявления по работе вахтовым методом, хотели спросить, насколько это явление распространено, насколько эти объявления пользуются спросом.

Респондент: – Насчет спроса не знаю. Мы вывешиваем – люди приходят, смотрят. А ездят они или не ездят, не могу сказать.

Что же касается такой функции как «содействие безработным в переезде в целях трудоустройства в другом месте по направлению службы занятости», то зачастую она просто сводится к довольной бессмысленному круговороту принципиально незаполняемых вакансий между ЦЗН различных регионов. Круговорот же таких вакансий в природе осуществляется следующим образом: ЦЗН размещают информацию о подобных вакансиях в других регионах, а также осуществляют рассылку своих незаполняемых сельских вакансий в ЦЗН других регионов. Среди этих вакансий преобладают низкооплачиваемые (4–6 тыс. руб.) рабочие в места в сельском хозяйстве и здравоохранении в сёлах и малых городах. Востребованность таких вакансий среди местного населения по крайней мере сомнительна:

Таким образом, ЦЗН в наше время в основном играют роль «хосписа для маргиналов», поскольку они, как правило, работают с весьма специфическим контингентом населения, застрявшим в «ловушке бедности». Деятельность центров не востребована среди наиболее экономически активной и квалифицированной части населения. Соответственно, в связи с этим они и не имеют возможности оказать качественные услуги предприятиям, оставляющим свои заявки. Кроме того, центры являются источником искажённой информации о рынке труда, а ведь именно на эту информацию впоследствии ориентируются местные предприятия и органы местного самоуправления.

Нехватка рабочих мест и низкая заработная плата, которые являются двумя основными причинам развития отходничества, зачастую не артикулируются в качестве проблемы представителями местной власти, а становятся исключительно проблемой местных жителей, поскольку официально зарегистрированная безработица просто несущественна. В связи с этим местной власти свойственен совершенно иной угол зрения на проблемы рынка труда, нежели чем местным жителям. Они в качестве проблемы отмечают нехватку квалифицированных специалистов, поскольку их, в первую очередь, интересует укомплектованность кадрами бюджетных организаций и предприятий, являющихся основными налогоплательщиками. Такое отношение, подкрепляемое стремлением бизнеса снизить свои издержки, в итоге обусловливает то, что вакантные рабочие места на новых предприятиях оказываются занятыми иностранными мигрантами и работниками из других районов области. Ведь условиями для привлечения и использования иностранной рабочей силы являются наличие свободных рабочих мест, на которые не претендуют местные жители, имеющие профессиональную подготовку и квалификацию, отвечающие требованиям данного рабочего места, и отсутствие возможности у службы занятости населения удовлетворить спрос на рабочую силу за счет местных трудовых ресурсов. По мнению местных жителей, привлечение иностранной рабочей силы приводит к снижению стоимости труда и вытеснению местного населения с локального рынка труда. Таким образом, ложное определение ситуации со стороны бирж труда приводит к вполне реальным последствиям, порою ещё более усугубляющим положение местного населения: во многих городах происходит замещение местных работников пришлой рабочей силой.

Справедливости ради отметим, что данную тенденцию замещения рабочей силы нельзя отнести исключительно к последствиям искажённой информации о рынке труда, поставляемой ЦЗН, или волюнтаризму местной власти и бизнеса, хотя свою лепту они, безусловно, тоже вносят. Она также является продуктом сложившейся структуры рынка труда, в рамках которой экономически активное, но не занятое в местной экономике население не обладает нужными навыками и специальностями. Такая ситуация не нова, подобные примеры уже имели место в российской истории, их можно было наблюдать в отходнических населенных пунктах Костромской области в конце XIX – начале XX вв. Они были обусловлены именно спецификой сложившегося рынка труда и особенностями отходничества:

На данный момент зеркальную ситуацию со специализациями отходников можно наблюдать, к примеру, в Торопце: отходники работают в основном в строительстве, монтаже и охране, и, соответственно, не обладают необходимой квалификацией, чтобы работать на местных предприятиях, занимающихся изготовление пластмассовых изделий.

Можно выделить следующие общие особенности деятельности центров занятости в малых городах, так или иначе связанные с отходничеством. Во-первых, ряд предусмотренных законодательством функций центров занятости реализуют в сильно редуцированном формате. В силу того, что к услугам центров занятости прибегает весьма ограниченный и подчас специфический контингент безработных, они оказываются не в состоянии в полной мере реализовать свою главную функцию – «содействие гражданам в поиске подходящей работы, а работодателям в подборе необходимых работников».

Во-вторых, центры занятости предоставляют заведомо искажённую информацию о состоянии локального рынка труда, на которую в своих решения опираются представители местного бизнеса и власти, что зачастую приводит к вполне реальным последствиям в виде замещения местных работников иностранной рабочей силой.

В-третьих, основными постоянными клиентам районных центров занятости зачастую являются профессиональные безработные, заинтересованные в получении пособий, а не в трудоустройстве. Вследствие этого реальная деятельность центров всё больше смещается от бирж труда к домам призрения.

В-четвёртых, центры не отслеживают последствия своей деятельности в сфере информирования населения о доступных вакансиях, они не обладают никакой информацией о движении местной рабочей силы за пределами города или района. Современные центры занятости, в отличие от нэповских бирж труда не являются монопольными посредниками при трудоустройстве, а случаи найма не обязательны для регистрации. В связи с этим со статистической точки зрения центры занятости охватывают лишь небольшой сегмент местного рынка труда, который было бы ошибочно экстраполировать на весь местный рынок труда.

Значение отходничества для местной власти и государства

Несмотря на то, что явление отходничества и остаётся невидимым для власти в политическом ракурсе, оно имеет столько социальных и экономических эффектов, что незамеченным может оставаться только при полной слепоте управленческих структур. Эффекты эти многообразны и не всегда видны стороннему взгляду. Укажем на несколько очевидных.

Прежде всего необходимо зафиксировать, что влияние отходничества на экономическую жизнь муниципальных образований носит двойственный характер. С одной стороны, развитое отходничество позволяет муниципальной власти не иметь никакой экономической политики, позволяет не думать и не заботиться о таких вещах как реструктуризация экономики, привлечение инвестиций, открытие новых производств и всего такого, что требует от власти значительных усилий, но необходимо для экономического процветания. Отходники нивелируют экономические проблемы муниципалитетов за счёт своего самоорганизующегося потенциала и обеспечивают вливание денег в местную экономику за счёт средств, заработанных ими за пределами муниципальных территорий.

С другой стороны, отходничество является причиной выпадения значительной доли налогов из местных бюджетов (особенно налога на доходы физических лиц, НДФЛ). А при отсутствии внятной экономической политики муниципальной власти остаётся надеяться только на механический рост (или хотя бы не убыль) доли собственных налогов, собираемых с населения. Кроме того, значительная часть отходников, как людей активных и деятельных, оставаясь дома, наверняка занималась бы малым предпринимательством, что тоже шло бы на пользу местной экономике.

Первая сторона проблемы более выпукла, на виду и кажется потому очевидной (правда, такое значение отходничества для местной экономики отнюдь не считалось позитивным в прежние годы; см.: Владимирский, 1927; Минц, 1929; Никулин, 2010).

Мы наблюдали довольно много выразительных примеров того, как отходничество стабилизирует экономическую ситуацию на местах. Так, в Чистых Борах, где зависимость местной жизни от предшествующего пути развития находит своё отражение практически во всём – от стоимости жилищно–коммунальных услуг до социальной структуры местного сообщества – и где строительство АЭС и сопутствующей инфраструктуры прекратилось ещё в 90-х гг., хотя надежда на возобновление строительства никогда не исчезала и периодически подогревается извне, чем и замедляют экономическое перепрофилирование посёлка, свыше половины трудоспособного населения уже в течение многих лет вынуждены решать вопрос занятости за счёт отхожих промыслов. В посёлке уже складываются своего рода «отходнические династии»: сыновья начинают ездить на заработки вместе с отцами. И хотя здесь есть признаки реструктуризации экономики, так как инфраструктура не построенной электростанции сейчас используется для расширения действующих предприятий и развития новых производств, однако и местные жители, и представители предприятий отмечают, что к значительному приросту рабочих мест это расширение производства не привело: «Здесь же идёт перевооружение, освобождение от рабочих. Зарплата здесь поддерживается на должном уровне, да, но она поддерживается за счёт того, что происходит сокращение, модернизация рабочих мест». Перепрофилирование площадок является заслугой администрации Буйского муниципального района, которая взяла атомные площадки на свой баланс и вела довольно активную пропаганду необходимости возрождения производства на их базе. Однако привлечь крупных инвесторов извне не удалось, несмотря на удобство, обусловленное близостью железной и федеральной автомобильной дороги. Поэтому площадки в конечном итоге перешли к местным предприятиям и предпринимателям. Следовательно, никакого решения проблемы отходничества эти действия не дали.

На такого же рода проблематичность решения проблемы отходничества за счёт привлечения инвестиций обращает внимание и глава администрации городского округа Кинешма, где также сильно сократилось число рабочих мест вследствие того, что предприятия лёгкой промышленности потеряли свою сырьевую базу, а машиностроительной – заказы. На данный момент масштабные инвестиционные проекты, создающих свыше 1000 рабочих мест, являются скорее исключением, которое возникает только в тех случаях, когда «федерация привозит какого–то стратегического, глобального инвестора, как Тойота или Форд». Кроме того, есть факторы, на которые областные и муниципальные администрации не имеют возможности влиять:

Так что в тех условиях, когда фактически отсутствует возможность как-то радикально изменить сложившуюся местную социально-экономическую структуру, отходничество фактически позволяет временно снизить остроту местных экономических проблем, предотвратить рост социальной напряжённости, способствует поддержанию коммунальной инфраструктуры через оплату услуг ЖКХ и пр.

Вторая же сторона проблемы – убыток муниципальной экономике из-за выпадения «отходнической доли» местных налогов из бюджетов – далеко не всегда составляет предмет заботы органов муниципальной власти. Обеспокоенность местных властей, как правило, вызывает то, что, не платя налоги по месту проживания, отходники при этом пользуются услугами тех же муниципальных учреждений и предприятий, что и остальные жители. Для местной власти здесь не одна, а две проблемы: вследствие большого числа отходников, из муниципального бюджета выпадает значительная доля налогов, но муниципальные предприятия и учреждения продолжают оказывать семьям отходников и им самим различные услуги, которые остаются фактически неоплаченными в силу того, что обычно в таких семьях только один взрослый работает, и он – отходник. Например, по мнению первого заместителя главы администрации Нерехтского муниципального района О.Е. Пополитова, такая проблема с предоставляемыми, но неоплачиваемыми муниципальными услугами существует и могла бы быть снята, если бы подоходный налог привязали к работнику, а не к компании.

Между тем, вопрос не так прост, как кажется, поскольку муниципальные услуги развёрстаны на всё наличное, в том числе и отхожее, население и учтены в структуре государственных межбюджетных трансфертов. И долгое отсутствие на месте значительной части обслуживаемого населения не является причиной отказа от дотирования или субсидирования таких услуг. Но этот аспект экономического участия отходников в местной жизни никем не исследован, в том числе и нами (а едва ли и может быть изучен достаточно полно) и мы оставляем вопрос для будущего изучения. Более актуальным кажется проблема выпадения значительной доли НДФЛ; по крайней мере, часть продвинутых представителей власти в ряде муниципальных образований отмечают это:

Интервьюер: – А сильно в социально-экономическом плане ощущается, что уезжает самое активное, работоспособное население?

Томилин: – Ощущается.

И.: – А мы слышали, что мечта любого муниципального образования – чтобы НДФЛ был закреплён за человеком, а не за предприятием.

Т.: – Периферийных, наверное, да. Потому что люди уезжают… Хотя, с точки зрения налоговой – не знаю, насколько это правильно…

Панцуркина: – Насколько это возможно.

Т.: – Да, насколько возможен этот контроль. Он будет сложный и громоздкий. Но хотелось бы, чтобы это было так.

И.: – То есть, вы думаете, что много налогов выпадает таким образом?

Т.: – Естественно.

Действительно, выпадение НДФЛ из и без того довольно скромных собственных доходов муниципальных районов и городских округов в зависимости от развития отходничества может достигать масштабов весьма значительных. Мы провели примерное сопоставление объёма выпадающего НДФЛ с объёмом НДФЛ, поступающего в местный бюджет в нескольких наиболее «отходнических» муниципальных образованиях и обнаружили, что их соотношение может составлять от 5 – 15% до 57 – 84% (табл. 7, муниципальные образования расположены в порядке нарастания оцениваемой доли выпадающих доходов бюджета за счёт теряемых «отходнических налогов»). В результате консолидированный бюджет района или округа может недополучать от нескольких процентов до 10% и более за счёт выпадения «отходнических налогов». Конечно, проведённая оценка весьма условна по многим причинам: численность отходников «не очищена» от такой составляющей как «калымщики» и иждивенцы; в качестве заработной платы, которая позволила бы отходникам остаться в своих муниципальных образованиях, взят диапазон всего лишь от 10 до 15 тыс. рублей (хотя как видно из приведённых выше оценок, их надо бы увеличить вдвое); фактические доходы в местные бюджеты от НДФЛ по разным муниципальным образованиям приведены за разные годы, поскольку актуальные данные не всегда можно получить, даже находясь в администрациях муниципальных образований. Но, тем не менее, можно представить хотя бы порядок явления. Надо признать, что он впечатляет и заставляет говорить о необходимости специальных экономических исследований этого вопроса; мы же всего лишь коснулись его в рамках социологического исследования.

Но рассмотрим хотя бы очевидные следствия того, что было бы, если бы отходники платили налоги по месту жительства. Те, кто много получает, работают, как правило, неофициально и потому налогов не платят. К примеру, отходники, профессиональная специализация которых позволяет оформить индивидуальное предпринимательство (ИП), предпочитают оставаться в неформальном секторе экономики, чтобы минимизировать взаимодействие с государством. К этой категории относятся многочисленные среди северных отходников срубщики, занимающиеся строительством срубов; они стремятся минимизировать взаимодействие с государством и принципиально остаются в неформальном секторе экономики. Если такие отходники и создают ИП, то они, как правило, отказываются от официального оформления остальных членов бригады:

Респондент: – У меня по упрощённой системе, у меня как бы чё я напишу, то я и отчитываюсь. Договоров нет. Если всё делать как положено, так тогда…

Интервьюер: – … на работу времени не хватит?

Р.: – Да не то что на работу не хватит времени, там такие налоги, что с ума сойдёшь! Там чё заработаешь, то и отдашь.

И.: – Люди, которые у Вас в бригаде, они как наёмные работники?

Р.: – Они сами по себе просто.

И.: – Они тоже ИП?

Р.: – Не–ет, просто так ездят. Они молодые все. Ну как молодые? – Лет 30–35, вот так вот.

Интервьюер: – А вот Вы говорите, у Вас ИП было, которое Вы упразднили?

Респондент: – Да.

И.: – Потому что невыгодно налоги платить?

Р.: – Ещё у меня пенсионное подняли, с 400 рублей там до тысячи. Надо 16 тысяч отдать. Я лучше девчонкам отдам своим.

Работающие официально обычно получают немного. Поэтому и какой-то значительной выгоды не будет. Если работать дома и получать среднюю зарплату – тоже. Если экономические последствия для местной экономики неоднозначны и в долгосрочной перспективе скорее отрицательны, то последствия для местного общества скорее положительны. По крайней мере, до тех пор, пока отходничество не доводит до рассасывания местного общества по крупным городам и ещё не настолько масштабно, чтобы некому было работать в бюджетных учреждениях, в жилищно–коммунальном хозяйстве, в муниципальных учреждениях и проч.

Примечания:

Надо иметь в виду и такое непростое обстоятельство, что развёрстка муниципальных услуг осуществляется на всё зарегистрированное население и это фиксируется в части трансферта, направляемого на выравнивание бюджетной обеспеченности. В этом смысле немалая часть трансферта, направляемого на осуществление муниципальных услуг населению, оказывается по факту невостребованной, но учтённой и теоретически может быть использованной на иные цели в муниципальном бюджете.

Однако и здесь не всё просто и прямолинейно. Во многих районах и особенно в малых городах муниципальные предприятия страдают от долгов населения за предоставленные, но неоплаченные услуги, особенно услуги ЖКХ – отопление, воду, канализацию, даже электро– и газоснабжение. Но более обеспеченные семьи отходников как раз в числе должников и не находятся. Поэтому, например, глава Буйского муниципального района В.А. Ягодин и считает, что несмотря на то, что отходничество снижает поступление налогов в местный бюджет, по сумме эффектов его влияние на муниципальное образование следует оценивать положительно, поскольку

И здесь мы видим неоднозначное следствие влияния отходничества на управление и местную экономику: неизвестно, какая из сторон, положительная или отрицательная, перевешивает.

Обратим внимание ещё на одно важное для местного общества и экономики следствие развития отходничества. Отходник не тратит денег на территории своего муниципального образования тогда, когда находится на работе вдали от дома. Это как будто бы плохо. Но из–за того, что там он зарабатывает гораздо больше, чем мог бы заработать дома, его семья всё равно тратит больше денег по месту жительства. Особенно это заметно сейчас, когда почти все дорогостоящие товары люди стали покупать на месте, не выезжая за ними в большие города.

Многие отходники (по нашим наблюдениям, суммарно порядка 45–50% опрошенных) заняты в неформальном секторе экономики, в связи с чем они слабо защищены социально, поскольку работодатель не предоставляет им социальный пакет. Поэтому отходники зачастую не являются получателями услуг в рамках государственной социальной политики. Неофициальность трудоустройства более ярко выражена в северных городах, где население может использовать ресурсы леса, специализируются в частности на строительстве срубов. Это менее характерно для центральных и южных территорий, где отходники оформляются в охрану, магазины, в услужение и их наниматели устанавливают с ними формальные отношения. Как правило, северные отходники не оформляют даже бумаг на индивидуальное предпринимательство и ездят бригадами неофициально. Такая ситуация характерна, к примеру, для малых городов Вологодской и Костромской областей (Никольск, Тотьма, Макарьев, Чухлома, Кологрив, Солигалич и другие), где неофициально занято до 90% отходников (хотя для отходников–охранников из южных областей она иная в силу иных формальных ограничений их деятельности). Однако при этом необходимо отметить пересечение интересов отходников с социальной политикой государства. Для того, чтобы иметь возможность пользоваться медицинскими услугами, некоторые отходники оформляют полисы безработных, вступая в описываемые выше отношения с государством, выгодные только одной стороне.

Описываемые экономические и социальные эффекты отходничества, как видим, амбивалентны по отношению к местному обществу, его экономике и организации местного управления. Но есть в феномене отходничества по крайней мере два следствия, которые приходится считать сугубо негативными не только для местного общества и местного самоуправления, но и на уровне государства.

Первое из них хорошо известно и мы уже обсуждали в нескольких местах: дома не остаётся специалистов. Многие квалифицированные работники давно стали уезжать на заработки, часть из них нашли себе соответствующие их квалификации рабочие места и уже не намерены оставлять их ради появившихся дома мест, обычно с существенно меньшим уровнем оплаты. Даже с учётом немалых накладных транспортных расходов (по нашим прикидкам, они могут составлять от 1/10 до ¼ заработка отходника), с учётом психологических трудностей отхожего промысла, привозимые деньги превосходят предлагаемые на местах зарплаты. Вымывание специалистов приводит к тому, что невозможно на месте наладить новое производство и даже осуществлять качественно вполне рутинные работы:

Между прочим, к таким же негативным последствиям для экономики (и особенно для местного рынка труда) приводят и такие виды «оружия» в арсенале государства, как 94–ФЗ «О госзакупках», который сокращает возможности поддержки местного бизнеса посредством муниципального заказа, и зачастую приводит к тому, что в тендерах побеждают чужие компании, которые впоследствии либо нанимают в качестве субподрядчика местную компанию, либо используют труд рабочих из других регионов и стран. В обоих случаях это имеет не очень хорошие последствия для муниципального образования: в первом случае из местной экономики выводятся деньги, во втором случае происходит «замещение рабочей силы» – местные жители уезжают на заработки в более крупные города, в то время как в их родной город приезжают работать мигранты.

Второе следствие не столь отчётливо наблюдаемо, последствия его для местной экономики столь же велики. Немалое число активных жителей малых городов и сёл вынуждены были стать отходниками, хотя с большим удовольствием они занялись бы развитие малого бизнеса у себя дома. А многие и занимались, да вынуждены были всё бросить и отправиться в «свободное плавание», не отягощённое государственными поборами и мелочным деспотичным контролем (см. специально об этом наше исследование: Plusnin, Slobodskoj–Plusnin, 2012). И местный бизнес и муниципальная власть являются объектами повышенного внимания со стороны проверяющих органов. Зашкаливающие количество проверок и отчётности, вкупе с неисполнением органами власти взятых на себя обязательств, зачастую становится непреодолимым препятствием для малого бизнеса, что провоцирует людей отказаться от его ведения, чтобы прекратить излишнее взаимодействие с государством.

Причём, если препоны, сознательно чинимые муниципальными чиновниками коммерсантам при открытии новых торговых точек, имеют своё обоснование тем хорошо известным фактом, что большинство муниципальных руководителей являются собственниками аналогичных торговых точек и просто не желают возрастания конкуренции на родной территории (и такие примеры мы находим в каждом муниципальном районе), то сознательное создание препятствий или бездеятельность, приводящая к такому же результату в отношении производства и оказании услуг населению, кажутся логически необъяснимыми и, более того, очевидно вредными для местного общества:

Куда при таком развитии событий уходит активный и предприимчивый человек, настроенный обеспечивать своей семье достойный уровень жизни? – ему остаётся только неформальная занятость в отходе. Но как предприниматель такой человек уже потерян для местной экономики. Конечно, предприниматели и обычно все местные руководители прекрасно понимают и экономическую и социальную значимость развития малого бизнеса. Поэтому людей в провинции приводят в изумление недальновидные и некомпетентные решения федеральной власти, которым вынуждена следовать и муниципальная власть. Признание для себя некомпетентности центральной власти становится основанием для сомнений в её легитимности. А от подобных сомнений до уверенности в негодности такой власти – один шаг. Приведём слишком длинный, но крайне показательный отрывок из интервью – о наболевшем:

Складывается парадоксальная ситуация, когда жителям провинции из–за непосильного бремени проверок, делающего предпринимательскую деятельность в малом бизнесе неприбыльной, из–за безответственных, непродуманных государственных решений, легче и продуктивнее работать в вахтовом режиме вдали от дома, чем вести собственный бизнес, развивая местную экономику, трудоустраивая своих же сограждан. Альтернативой ведению бизнеса в месте постоянного проживания опять-таки становится отходничество, которое приносит больше доходов и позволяет избежать неприятного и опасного для дела жизнеобеспечения семьи взаимодействия с государственными структурами. Бюрократический волюнтаризм власти приводит к тому, что люди используют институт отходничества, чтобы просто выйти из–под её юрисдикции.

Таким образом, в феномене отходничества мы наблюдаем современный этап давнего в российском государстве опыта взаимодействия народа с властью: избегание путём разбегания по разным концам и окраинам империи. Нынче это бегство не на ещё не освоенные острогами территории, а в сумеречные ниши экономики, выпавшие из поля зрения государева ока.

Социокультурное значение отходничества

Наконец, нам представляется необходимым рассмотреть ещё один аспект отходничества: влияние его на социокультурную (а вместе с тем и политическую) среду местного общества. В силу ограниченности наших возможностей, поиски ответа на него носят фрагментарный характер и мы сталкиваемся с необходимостью уточнять причину и следствие: в какой степени отходничество влияет на социокультурную сферу и в какой степени оно само является порождением местной социальной среды?

В исследованиях, посвящённых изучению отходничества в дореволюционный период и в 1920–е гг., в качестве безусловно положительных следствий неземледельческого отхода обычно отмечаются повышение «грамотности населения и сознательности его», повышение общественной и политической активности крестьян (в том числе и женщин, остававшихся дома управлять хозяйством и перенимавших значительные общественные функции мужчины), усвоение новой городской моды и многие другие моменты, казавшиеся тогда признаками прогресса (см., напр.: Мордовцев, 1877; Жбанков, 1887; Сазонов, 18898 Воронцов, 1892; Езерский, 1894; Карышев, 1896; Минц, 1926; Владимирский, 1927; Ленин, 1971; Селиванов, 2011). Лишь немногие, как А.И. Шингарев, делали акцент исключительно на негативных сторонах влияния отходничества на местную общественную и культурную жизнь (Шингарев, 1907). Вслед за этими авторами те же черты отмечают в качестве положительных последствий отходничества и современные историки (см.: Данилов, 1974; Курцев, 1982, 2007; Громыко, 1986; Водарский, Истомина, 2004; Смурова, 2006; Перепелицын, 2006; Александров, 2008; Никулин, 2010). Отметим, что специальное внимание этой проблематике уделяла в последнее время О.В. Смурова в монографии, опубликованной в 2003 г. (Смурова, 2003), а позже продолжила обсуждение вопроса в следующей монографии (Смурова, 2008).

Сейчас о такой корреляции говорить совершенно определённо уже нельзя, хотя ряд авторов и считает, что эта линия современным отходничеством продолжается (см., к примеру: Бараненкова, 2012). Да и мы сами наблюдаем сохранение ряда таких признаков влияния отходников на местное общество. Прежде всего эти некоторые поверхностные признаки моды: отходники, как в прежние времена, приносят из города новомодные тенденции в одежде (это проявляется в контрасте с типичной мужской модой провинции – защитного цвета костюмах), в общественном поведении, а особенно в конструктивных элементах домов и их внутреннем убранстве, о чём специально говорили выше.

Есть, однако, и более глубинные изменения в сознании отходников, которые они приносят в местное общество и оказывают таким образом влияние на него. Одно из них – возрастание требовательности к сфере услуг и результатам деятельности местной власти. В наших наблюдениях местные власти отмечают, что поработавшие в крупных городах отходники становятся более требовательными к органам местного самоуправления:

Правда, надо заметить, что и эти отличительные особенности были присущи старым отходникам – многие авторы отмечают, что за период с середины XIX в. до первых предреволюционных лет значительно возросла политическая культура отходников и их требовательность к деятельности властей (см., напр.: Никулин, 2010; Александров, 2012).

А вот говорить о повышении грамотности, как следствия отходничества, сейчас никак нельзя, поскольку на данный момент источником массовой занятости является отход неквалифицированный, который включает в свой оборот много людей с невысоким уровнем профессионального образования и к тому же заставляет людей с высшим образованием терять мотивацию к квалифицированному труду и, как следствие, терять и свою прежнюю квалификацию. Это обусловлено тем, что оплата квалифицированного труда в родном городе намного меньше, нежели оплата даже «непыльной», «лежачей» работы в столичных ЧОПах. А в результате такое положение дел предопределяет малую вероятность преобразования в будущем отходничества в занятость в местной экономике. Уже отмечалось, что такая «отходническая специализация» муниципальных образований в итоге приводит к замещению рабочей силы на местном рынке труда, в рамках которого экономически активное, но не занятое в местной экономике население, уже не обладает нужными навыками и специальностями. Обусловленные же диспропорциями местного рынка труда решения о привлечении иностранной рабочей силы сами создают препятствия для возврата отходников: планка стоимости труда на предприятиях города снижена, и местные специалисты за такие деньги работать уже не пойдут.

Имеется в вопросе образованности отходников и такой тёмный момент, как сложившаяся в последние два десятилетия деформированная система низшего и среднего специального образования в провинциальных городах, которая сама становится фактором, обеспечивающим воспроизводство отходничества. К примеру, как и многие другие ПУ и ССУЗы страны, Буйский сельскохозяйственный техникум, выпускниками которого являются едва ли не 9 из каждых 10 образованных буйчан, несмотря на свою аграрную специализацию, ведёт подготовку ещё по трём непрофильным специальностям («земельно–имущественные отношения», «строительство и эксплуатация зданий и сооружений» и «экономика и бухгалтерский учёт»), куда большинство выпускников 9–х классов школы поступают, по словам заместителя директора техникума, «целыми классами». А ежегодный выпуск, например, только по специальности «строительство и эксплуатация зданий и сооружений» составляет около 40 человек – и все эти выпускники впоследствии работают в Москве, Санкт–Петербурге, Ярославле, Сочи исключительно в качестве отходников. Техникум фактически готовит будущих отходников, поскольку местный рынок не в состоянии поглотить даже и десяток молодых строителей, потому что в городе и районе строительство практически не ведётся.

Аналогичны проблемы с профессиональным образованием, по нашим давним наблюдениям, Вышнего Волочка и района, Торопца и Старицы, Качканара и Верхотурья, Макарьева и Мантурова, Козельска и Зубовой Поляны – да практически любого провинциального города с некогда развитой сетью средних специальных учебных заведений, где мы изучали организацию профессионального образования (см.: Моргунова, 2010; Кордонский и др., 2011). В частности, в Торопце проблему имеющегося на сегодня дефицита квалифицированных специалистов для местной экономики можно было бы решить посредством расширения подготовки по соответствующим специальностям в местных же учебных заведениях. Требуемые для торопецкой производственной сферы специальности включают машинистов экструдера, операторов формовки и дублирования, слесарей контрольно–измерительных приборов и автоматики, электриков, токарей. Однако местные средние специальные учебные заведения выпускают в основном менеджеров и бухгалтеров. Несоответствие системы образования потребностям местной экономики отмечают с горечью и представители предприятий:

Но и местные власти предпринимают не очень логичные меры. В 2006 г. в Торопце на базе сельскохозяйственного техникума был открыт филиал Московского гуманитарно–экономического института, в котором ведётся обучение по специальностям «юриспруденция», «психология», «экономика и управление», выпускники которых совершенно неуместны у себя дома. Но при этом глава района открытие филиала ставит себе в большую заслугу:

Респондент: – Мы создали целый комплекс такой образовательный. У нас есть ПТУ, у нас есть техникум, мы ещё притащили сюда, т.е. пригласили, а они пришли, тверской филиал Московского гуманитарно–экономического института. Там у нас сейчас 400 человек учится там.

Интервьюер: – А кого они готовят?

Р.: – А готовят менеджеров, экономистов и юристов.

И.: – Ну так это же не те, кто нужен на производстве?

Р.: – Не те, не те! Но понимаете, это хоть как-то оставляет людей…

Второй важный вопрос влияния отходничества на местную среду заключается в том, является ли отходничество причиной деформаций социальной структуры местного общества или же наблюдаемые изменения имеют иное происхождение? Кажется естественным и даже очевидным предположение, что отходничество приводит к деградации социальной структуры, поскольку наиболее молодая и активная часть населения большую часть времени живёт и работает за пределами своих малых городов. Нередки случаи, когда отходники впоследствии оседают и приживаются в городах, куда они ездят на работу. В многочисленных «отходнических» муниципальных образованиях вымывается активное население и начинают преобладать пенсионеры и люди, нуждающиеся в социальной поддержке или подверженные социальным патологиям. Хотя можно ли рассуждать о таком влиянии отходничества на структуру местных обществ, где изначально значительную долю населения составляли и составляют представители «кочевых» профессий, как строители крупных объектов, которые перебираются с объекта на объект по мере завершения строительства? Или сообщества, регулярно пополняющиеся новыми профессиональными группами, которые каждый меняют местную социальную структуру (см., напр.: Плюснин, 2013). Простого и прямолинейного ответа мы не имеем.

Более того, отходническая деятельность, приобретая массовый характер, привносит в локальную социальную структуру новые черты, которые, возможно, способствуют не деградации, а усложнению её. Имеется в виду тенденция замещения местных работников пришлой рабочей силой, нередко гастарбайтерами из бывших союзных республик, этнически, а в известном смысле и культурно чуждыми местному обществу – узбеками, таджиками, киргизами, молдаванами, даже украинцами. Присутствуют и трудовые мигранты из стран Юго–Восточной Азии. По нашим наблюдениям, небольшие или значительные по численности группы таких трудовых мигрантов (в каком-то смысле тех же отходников, но теперь трансграничных трудовых мигрантов) – от 10–30 до сотни и более человек – есть практически в каждом малом городе и муниципальном районе страны. Эти люди работают сезонно и живут долгие месяцы, иногда годами. Часть из них оседают в городах, обзаводятся семьями – точно так же, как и некоторые отходники из этих же городков. Имеет место некая «пищевая цепочка»: если Москва является центром притяжения для охранников из Кинешмы и строителей из Торопца, то Кинешма является центром притяжения для ткачих из соседней Вичуги, а все эти города вместе – для строителей из Узбекистана или Молдавии, для заводских рабочих из Вьетнама или Китая. При этом нельзя говорить, что такая ситуация на местном рынке труда вызвана исключительно волюнтаризмом местной власти и местного бизнеса. Она также является продуктом сложившейся структуры рынка труда, в рамках которой экономически активное, но не занятое в местной экономике население, не обладает нужными навыками и специальностями. Обладающими ими отправились в отход. А «выпадающая» часть активного населения, в которой продолжает нуждаться местная экономика, восполняется за счёт таких же активных людей, но уже из других мест (в полном соответствии с моделью, когда–то предложенной Ф. Броделем, 1993). Только эти люди этнически и социокультурно иные. И сложность социокультурной ситуации в провинциальных городах обусловлена как раз тем, что и местные отходники и пришлые на их место отходники из других государств или стран приносят что–то своё или новое: местные отходники культурные образцы столичной жизни, «гастарбайтеры» – иные бытовые и культурные нормы, иной образ жизни, который так или иначе воспринимают, даже отвергая, члены местного общества. Таким образом, сейчас сложно сказать, приносит ли отходничество разлад в структуру местного общества, способствуя её деградации, или оказывается фактором, насыщающим местное общество новыми элементами.

***

Завершая эту главу, мы вынуждены зафиксировать, что политический статус отходников – многочисленной и очень активной части населения страны – остаётся неопределённым, и вероятнее всего он существенно ниже статуса, каким обладает и дополнительно наделяется и поддерживается властью экономически пассивная часть населения (бюджетники, пенсионеры и люди, требующие социальной поддержки). Если этот дисбаланс действительно таков, как нам теперь кажется, надо ожидать в сравнительно недалёкой перспективе соответствующих грозных внутриполитических последствий. Большая разность потенциала всегда вызывает грозу или сильный нервный импульс. Разряд напряжения может приобрести разные формы активности, в том числе и до сих пор недооценённые историками, но на которые в своё время обращали внимание современники (см., напр.: Минц, 1929; Ленин, 1971).

Экономическое поведение отходников имеет, кроме политических, ещё и иные последствия для местного общества: они создают новую среду общественной жизни как своим неучастием в ней, так и косвенно, способствуя замещению отдельных элементов локальной социальной структуры. К чему это приведёт в перспективе одного–двух поколений? Думаем, не только к изменению стереотипов бытового поведения, на которые некогда исследователи отходничества обращали главное внимание – распространение мата, курения табака и городских штиблетов среди сельских обывателей (напр.: Владимирский, 1927). И не только стереотипов трудового поведения – в результате формирования и конституирования (хотя бы в статусе профессиональных безработных) массового пренебрежительного отношения к труду, не как к источнику средств к жизни, а как к жизненной неудаче. Постепенно меняется локальная социальная структура – и вовсе не в смысле появления «среднего класса» или «преодоления бедности», а в координатах изменения соотношения между «своими и чужими», активными и пассивными членами общества. Последствия туманны, но сквозь туман уже проглядывают контуры новых отношений; сейчас ещё возводится каркас, хотя фундамент уже заложен. А мы по–прежнему недооцениваем эту невидимую молчаливую громаду, на наших глазах создающую новую социальную реальность.