С понедельника стартовала предвыборная гонка кандидатов в президенты России. Политтехнологи выразили чаяния народа в рекламных кампаниях. Социологи изучили в опросах мнения и надежды избирателей. В прессе не прекратилась параноидальная истерика. При всем при этом социальное расслоение и разделение стало неприкрытым. Но что послужило ему толчком?
В своей колонке для журнала Time ученый Чарльз Мюррей из Института американского предпринимательства описал новый класс «выше среднего» или класс элиты и объяснил, почему он угрожает мобильному и жестко нестратифицированному американскому обществу вырождением прежних социальных идеалов. Поднятый стараниями захватчиков Уолл-стрит на транспарантах вопрос об одном проценте населения можно считать предложением фундаментальной переоценки того, что складывалось на протяжении прошлого века. Примерно 100 000 граждан, которые составляют меньше 1-го процента от населения США, реально управляют всем в стране от телевидения и прессы до крупных корпораций и правительства. В чем проблема?
По мнению Чарльза Мюррея, еще около 1 миллиона людей со средним заработком в $100 млн в год пребывают вне элитарного круга, который размыкается настолько редко, что американская элита давно приобрела классовые, если не кастовые черты. Это и учеба в одном из нескольких ведущих университетов, и проживание в искусственных резервациях состоятельных и влиятельных господ, и полная социальная депривация и ограниченность контактов с представителями других общественных слоев и групп, и культурная отрезанность от мейнстрима, и в полном смысле слова автономия своей среды. Внутренняя ротация и замкнутость на себе элиты не дают шанса «быть одним из нас» миллиону богатых простаков без какой-либо власти. В обрисованном контексте «он просто богат» звучит оскорбительно.
В России назрела похожая ситуация и просвещенный класс всеми руками поддержал тех, кто, как написал Борис Акунин, научился выживать и не зависеть от правительства. Отсутствие у них какой бы то ни было толики политического влияния, их отстраненность от государственного управления привели к тому, что возникла разделительная трещина между политическим и этическим в протестах. То, что власть аморальна, заложено в ее природе, но степень и градус низости всегда непредсказуем. Призыв «Идите ко мне, бандерлоги», обращенный к, так называемой, проамериканской оппозиции, сравнение белых ленточек «За честные выборы!» со средством контрацепции предстают, если так можно выразиться, стилистическим развитием риторики «мочить в сортирах», правда, больше слух не радуют. Почему?
Потому, наверное, что протестный электорат глух к самоиронии и вместо объединительного неразличения превозносит себя над серой массой. Вспоминаются социальные поглаживания «самых умных и активных», что дало свои плоды. В ходе митингов можно было заметить на плакатах прямые инвективы в адрес тех, кто делает свой выбор индивидуально, а не коллективно, и тех, кто за, а не против. Сегодняшняя фрустрация большинства интеллигентов связана с тем, что другая Россия, которая и есть настоящая страна, выберет не того. Хоть, признаются, и некого, поглядите, выбирать. Только из-за умопомрачительного отчаяния можно увидеть альтернативу грядущему застою в отбросе, или скажем мягче, возвращении на двадцать лет назад.
Имперское и дискурсивно выцветшее «Великой стране – достойное будущее!» даже в кошмарно-абсурдном сне не равняется лозунгу «Власть и собственность – народу!». Бездумное фрондерство перечеркивает рациональный выбор и переводит его в область эмоционального. В действиях правительство разглядываются поразительные сигналы, считываются шифры и с конспирологической одержимостью решения по Сирии принимаются за отстаивание права российского правительства поступать с собственным народом и оппозицией настолько же авторитарно и в потенции кровожадно. Не будет лишним вспомнить, схожие опасения высказывали после отказа российской делегации подписать декларацию о свободе слова в интернете. Выдвигались предположения, что государственная цензура положит конец сетевой демократии, и горизонтальные связи будут нарушаться вмешательством вертикали. Но никому и в голову не пришло, что государство как гарант соблюдения всех женевских конвенций должно ограничивать свободу у той черты, после которой начинается анархия.
Налицо паранойяльные тенденции, но возможно, именно так работает интеллигентское сознание. Интеллигент или публичный интеллектуал презирает как романтический поэт толпу и даже когда идет декабристом в народ, то хлебнув горя через край, бежит от него, раз и навсегда сменив идеализм на материализм и записав себя последователем социального дарвинизма. На власть он смотрит исподлобья и подозревает дело нечистое. Каждый из нас мог бы отыскать в себе схожие черты. Но слабость человека не может быть приравнена к слабости власти, которая организовывала соседние митинги за главного кандидата в президенты и всячески пыталась перекричать протест, разделить и продолжить властвовать.
Гротеск и пародийность, фарс и клоунаду сверху и снизу нам предоставили сполна. Принципы карнавальной культуры в запущенном постмодерне российской политики больше не срабатывают. Человек не проникается и не присваивает ценности высокой культуры через осмеяние ее знаков и символов. Теперь он над ней только смеется, а ценности остаются запараллеленными и недоступными, но есть ли вообще у власти какие-то ценности? Поэтому и нет диалога, даже символического. С другой стороны, общество не наращивает интеллигентский слой, а сдирает его с себя или отторгает. Складывается ощущение, что если революция определяется через противостояние классов, то подготовка к ней идет полным ходом. О той же самой неудовлетворенности и опасности расслоения как о деградации общества, в сущности, пишет Чарльз Мюррей.
По данным последнего социологического опроса ВЦИОМ от 28 января за плакатного любимца протестной публики свои голоса отдадут 52% населения. Заинтересовавшись этим электоратом, Левада-Центр выяснил, что 85% из них получают информацию из телевизора и 68% считают, что страна движется в верном направлении, а еще это на две трети женский избиратель. Половина от этого числа старше 40 лет. И вот этот портрет, сделанный на основе социологического опроса лучшее продолжение гротеска и пародийности, которые столь ярко отличают сегодняшний политический стиль. Теперь-то мы знаем, откуда у него ноги растут.
По мнению Чарльза Мюррея, еще около 1 миллиона людей со средним заработком в $100 млн в год пребывают вне элитарного круга, который размыкается настолько редко, что американская элита давно приобрела классовые, если не кастовые черты. Это и учеба в одном из нескольких ведущих университетов, и проживание в искусственных резервациях состоятельных и влиятельных господ, и полная социальная депривация и ограниченность контактов с представителями других общественных слоев и групп, и культурная отрезанность от мейнстрима, и в полном смысле слова автономия своей среды. Внутренняя ротация и замкнутость на себе элиты не дают шанса «быть одним из нас» миллиону богатых простаков без какой-либо власти. В обрисованном контексте «он просто богат» звучит оскорбительно.
В России назрела похожая ситуация и просвещенный класс всеми руками поддержал тех, кто, как написал Борис Акунин, научился выживать и не зависеть от правительства. Отсутствие у них какой бы то ни было толики политического влияния, их отстраненность от государственного управления привели к тому, что возникла разделительная трещина между политическим и этическим в протестах. То, что власть аморальна, заложено в ее природе, но степень и градус низости всегда непредсказуем. Призыв «Идите ко мне, бандерлоги», обращенный к, так называемой, проамериканской оппозиции, сравнение белых ленточек «За честные выборы!» со средством контрацепции предстают, если так можно выразиться, стилистическим развитием риторики «мочить в сортирах», правда, больше слух не радуют. Почему?
Потому, наверное, что протестный электорат глух к самоиронии и вместо объединительного неразличения превозносит себя над серой массой. Вспоминаются социальные поглаживания «самых умных и активных», что дало свои плоды. В ходе митингов можно было заметить на плакатах прямые инвективы в адрес тех, кто делает свой выбор индивидуально, а не коллективно, и тех, кто за, а не против. Сегодняшняя фрустрация большинства интеллигентов связана с тем, что другая Россия, которая и есть настоящая страна, выберет не того. Хоть, признаются, и некого, поглядите, выбирать. Только из-за умопомрачительного отчаяния можно увидеть альтернативу грядущему застою в отбросе, или скажем мягче, возвращении на двадцать лет назад.
Имперское и дискурсивно выцветшее «Великой стране – достойное будущее!» даже в кошмарно-абсурдном сне не равняется лозунгу «Власть и собственность – народу!». Бездумное фрондерство перечеркивает рациональный выбор и переводит его в область эмоционального. В действиях правительство разглядываются поразительные сигналы, считываются шифры и с конспирологической одержимостью решения по Сирии принимаются за отстаивание права российского правительства поступать с собственным народом и оппозицией настолько же авторитарно и в потенции кровожадно. Не будет лишним вспомнить, схожие опасения высказывали после отказа российской делегации подписать декларацию о свободе слова в интернете. Выдвигались предположения, что государственная цензура положит конец сетевой демократии, и горизонтальные связи будут нарушаться вмешательством вертикали. Но никому и в голову не пришло, что государство как гарант соблюдения всех женевских конвенций должно ограничивать свободу у той черты, после которой начинается анархия.
Налицо паранойяльные тенденции, но возможно, именно так работает интеллигентское сознание. Интеллигент или публичный интеллектуал презирает как романтический поэт толпу и даже когда идет декабристом в народ, то хлебнув горя через край, бежит от него, раз и навсегда сменив идеализм на материализм и записав себя последователем социального дарвинизма. На власть он смотрит исподлобья и подозревает дело нечистое. Каждый из нас мог бы отыскать в себе схожие черты. Но слабость человека не может быть приравнена к слабости власти, которая организовывала соседние митинги за главного кандидата в президенты и всячески пыталась перекричать протест, разделить и продолжить властвовать.
Гротеск и пародийность, фарс и клоунаду сверху и снизу нам предоставили сполна. Принципы карнавальной культуры в запущенном постмодерне российской политики больше не срабатывают. Человек не проникается и не присваивает ценности высокой культуры через осмеяние ее знаков и символов. Теперь он над ней только смеется, а ценности остаются запараллеленными и недоступными, но есть ли вообще у власти какие-то ценности? Поэтому и нет диалога, даже символического. С другой стороны, общество не наращивает интеллигентский слой, а сдирает его с себя или отторгает. Складывается ощущение, что если революция определяется через противостояние классов, то подготовка к ней идет полным ходом. О той же самой неудовлетворенности и опасности расслоения как о деградации общества, в сущности, пишет Чарльз Мюррей.
По данным последнего социологического опроса ВЦИОМ от 28 января за плакатного любимца протестной публики свои голоса отдадут 52% населения. Заинтересовавшись этим электоратом, Левада-Центр выяснил, что 85% из них получают информацию из телевизора и 68% считают, что страна движется в верном направлении, а еще это на две трети женский избиратель. Половина от этого числа старше 40 лет. И вот этот портрет, сделанный на основе социологического опроса лучшее продолжение гротеска и пародийности, которые столь ярко отличают сегодняшний политический стиль. Теперь-то мы знаем, откуда у него ноги растут.
Написать комментарий