Парадоксы информационной экономики

1. Характерные черты экономики знаний. Всё чаще можно слышать в последнее время о возникновении так называемой «новой экономики», функционирование которой не поддаётся общей логики классических учебников экономической теории. Многие интеллектуальные системы, созданные крупными исследователями и экономистами прошлого времени утрачивают свою аналитическую значимость, перестают быть действенным инструментом в разработке мероприятий экономической политики. Возникшая информационная экономика создала новый вид ресурса – информацию, представляющую собой, при всей дискуссионности такого утверждения, изобильный тип фактора производства.


Впервые термин «информационная экономика» появился в работах сотрудника Стэнфордского центра Марка Пората в 1976 году, которым обозначался кластер отраслей, производящих современные базы данных и средства, обеспечивающие их функционирование и применение. В настоящее время «новая экономика» вбирает в себя и высокотехнологичные производства, которые напрямую трудно отнести либо к сугубо информационному сектору, либо к сектору, производящему исключительно информацию. К таким отраслям относят микроэлектронику, электронное машиностроение, приборостроение, робототехнику, производителей телекоммуникационного оборудования, средств связи и т.д.


К основным признакам, отделяющим «новую экономику» от традиционной системы, видимо, следует отнести: возрастающий темп роста прироста объёма информации, превышающий темп роста ВВП; давление финансовой сферы на другие сектора экономики; транснациональный характер глобализации мировой экономики, определяемый всепроникающим свойством информации и международной сетью Интернет. Интересно отметить, что во Франции в 2005 году выступления студентов против нового закона о найме были организованы посредством оповещения через Интернет.


Ещё одной немаловажной чертой современной экономики выступает резкое обострение экологических проблем. Невозможность среды восстанавливаться после загрязнения, которое обеспечивает промышленная цивилизация, и такая же невозможность решить эту проблему, говорят о том, что относительная изобильность нового фактора производства – информации – просто распыляет трудовые и капитальные ресурсы, уводя их от действительно необходимого использования. Трансакционный мотив становится определяющим в «новой экономике», появление новых кластеров оказывается возможным без заимствования ресурсов из прежних воспроизводственных контуров. Это осуществляется за счёт перераспределения и эффективного отбора релевантной информации, обучения, финансирования нового качества, а затем и тиражирования полученных достижений.


2. Вызовы экономики знаний. Экономическая наука в «новой экономике» обязана дать ответы на многие вопросы, которые волнуют сегодня экономистов и общественность. Информация порождает новые эффекты, которые наукой ещё не объяснены. Собственно сама проблема состоит в том, что и сами эффекты подвержены быстрым изменениям, так что предложенное объяснение или теория через непродолжительный период времени могут потребовать дополнительных исследований и существенной модификации. Приведу два примера последнего времени, которые кажутся довольно показательными в демонстрации необходимости изменения теоретического содержания экономической науки.


Во-первых, расширение сферы и возможностей информационной экономики ставит под сомнение ряд зависимостей, открытых экономической наукой ранее. В частности, это относится к концепции кривой А.Филлипса. Действительно, за последние годы американская экономика демонстрировала увеличение темпа экономического роста, который составил 3,6%, а уровень безработицы снизился до 4,6%, тогда как согласно общепринятым теоретическим построениям безинфляционный уровень для американской экономики составляет 5,5%. Если безработица ниже данного уровня, тогда, согласно экономической теории, инфляция должна быть несколько выше ранее наблюдавшихся значений. А она как раз оказалась довольно низкой и её средний уровень не превысил 2% в год. Таким образом, приходится констатировать, что налицо ускорение экономического роста при снижающейся инфляции и безработице. Кроме того, интересно отметить, что после объявленного банкротства фирмы «Enron», спустя некоторое время в высоко технологичных отраслях американской промышленности наблюдался рост при высвобождении занятых, то есть в отдельных секторах безработица даже немного возросла. Резонно предположить, что названные изменения вызваны как раз распространением информационной экономики в различные сферы жизни и отрасли производства.


Подобных закономерностей экономическая наука до сих пор не наблюдала и справедливо связывать этот феномен с изменением в соотношении факторов производства и возникновением особого типа воспроизводства и информационного сектора. Впервые за многие десятилетия экономического развития подорвана доктрина его циклического характера. Тренд развития становится всё более похожим на линию, а циклический спад приобретает форму замедления темпа роста. Тем самым величина амплитуды колебаний, безусловно, сокращается.


Если кривая Филлипса более не работает, тогда необходимо говорить о том, что инструменты экономической политики, в частности, монетарные, также должны быть подвергнуты корректировке, поскольку, видимо, они не имеют самостоятельного значения в информационном хозяйстве и их необходимо адаптировать под самостоятельную динамику микроэкономических агентов современной глобальной экономики.


Информационная экономика становится такой самодовлеющей и самодостаточной силой, что эта сила увеличивает производительность труда во многих секторах экономической системы. Во второй половине 1990-х годов американская экономика показывала рост производительности в сельском хозяйстве в среднем на 2,2%, в то время как на протяжении 25 лет она увеличивалась не более чем на 1% в год; по другим отраслям экономики данный показатель составлял 3,4-3,6%.


Один из ведущих специалистов по измерению производительности труда Роберт Гордон полагал, что в период 1995-2000 гг. рост производительности труда американской экономики обусловлен исключительно высоким темпом прироста производства компьютеров, что не могло не отразиться на всей экономической системе. Сегодня Интернет представляет уже реального соперника традиционным каналам сбыта, торговым сетям супермаркетов и т.д. «Новая экономика», основанная на компьютерах, воспроизводит саму себя. С одной стороны, это позволяет повышать производительность, расширять доступ широких слоёв населения к имманентным социальным функциям и благам, с другой – порождает некоторые эффекты, которых до сих пор не существовало, которые меняют мотивацию и психологию индивидуального и корпоративного поведения.


Конечно, существует масса факторов, воздействующих в сторону разрушения зависимости А.Филлипса. К ним можно отнести: усиление позиций доллара как резервной валюты в 1990-ые годы; инвестиционный бум, который не привёл к росту издержек; повышение мобильности рынков труда, что позволило сдерживать рост заработной платы; изменения в методах учёта и др. Вместе с тем всё перечисленное, помноженное на появившиеся новые институты информационной экономики, выполнявшие функцию амортизатора, создало новую экономическую динамику, которая требует новых описательных моделей.
Во-вторых, ещё в 1995 году профессора М.Обстфельд и К.Рогофф предложили, как часто утверждают, фундамент новой макроэкономики, которая якобы лишена недостатков, содержащихся в модели открытой экономики Манделла-Флемминга. Суть этой новой теории состоит в том, что она рассматривает экономику как обычную равновесную модель, учитывающую так называемые «провалы рынка» и номинальные жёсткости. Предложенные модели базируются на идее межвременной максимизации полезности отдельных агентов, слагающих макроэкономическую систему. Тем самым, макроэкономические решения становятся детерминированными микроуровнем. О такой макроэкономике в общем-то мечтал и Дж.М.Кейнс, а подобную теорию можно считать своеобразным ответом на критику Роберта Лукаса. Модели М.Обстфельда и К.Рогоффа учитывают несовершенства финансовых рынков, то есть содержат существенные институциональные ограничения. Данное обстоятельство выступает как неоспоримое достоинство в применении указанных моделей, но оно не делает их абсолютно пригодными на все времена, учитывающими информационные искажения, эффекты накопления информации и взаимодействия различных видов ресурсов – речь идёт о труде, капитале, земле, информации и предпринимательских способностях.


Важно ещё учесть, что информационная экономика порождает новые эффекты, связанные с девиацией поведения, имеющей информационную природу. Иными словами, растёт число моделей поведения, использующих искажённую информацию. Например, хозяйственный оппортунизм предполагает злоупотребления в использовании той или иной релевантной информации о конкурентах, рынках и технологиях. Фактором производства становится даже быстрота получения и обработки значимой информации, а элементом соперничества – спланированная дезинформация.


3. Что такое прибыль в экономике знаний? Экономическая наука не может остаться без внимания к подобным проблемам. Изменению подвергаются старые экономические категории, терминологический аппарат, интерпретация тех или иных понятий. Это затрагивает, например, такое понятие, как прибыль.
Если прибыль есть разница между доходами, полученными предприятием от продажи товара на рынке, и расходами, понесенными предприятием в связи с производством и продажей товара, то почему ориентация на ее получение создает более перспективную модель поведения по сравнению, например, с рентоориентированным?


Вопрос должен свестись к положению: не порочна ли сама прибыльная парадигма?


«Наиболее значительным признаком прибыли предприятия является, возможно, не только ее остаточный характер, что часто подчеркивается, но и тот факт, что она настойчиво обращается к самым различным проявлениям человеческой психики. Прибыль мобилизует и лучшее, и худшее во имя экономической эффективности. Она неопределенна и может терять свое значение, даже если является стабильной и ограниченной. Она формируется в точках соприкосновения творческого предвидения, точных наблюдений и конъюнктурных случайностей. Она никогда не определяется количественно, важна, прежде всего, ее форма. Потому что форма этого дохода приводит в движение инстинкты приобретательства, инстинкт власти, инстинкт творчества, а возможно, даже инстинкт альтруизма». Эти слова принадлежат Франсуа Перру. На счет экономической эффективности и инстинкта альтруизма можно не торопиться с поспешными оценками, но вот что касается человеческой психики и поведения, власти, приобретательства и прочего, то с этим, видимо, придётся согласиться.


В экономической теории существует несколько подходов к определению понятия «прибыль». Субъективные теории прибыли объясняют ее через деятельность предпринимателя: как вознаграждение за нововведения у Й.Шумпетера; вознаграждение за риск, точнее за лидерство, приспособление к переменам и взятие на себя «тягот непредсказуемости» у Ф.Найта.


Объяснение прибыли условиями экономической среды сводятся к учёту институциональных, структурных и конъюнктурных факторов. Такое объяснение дают объективные теории прибыли.


Институциональное объяснение прибыли восходит к марксовой теории «прибавочной стоимости» и эксплуатации, когда прибыль трактуется как проявление функционирования капиталистических институтов.


Структурное объяснение связано с возможностями получения прибыли в условиях разных рыночных структур. Так, модель чистой конкуренции обнуляет прибыль из-за того, что в долговременном периоде предельные издержки равны предельному доходу, который равен цене, и средние издержки равны цене, то есть предельному доходу, обеспечивая производственную и аллокативную эффективность. Реальная конкуренция монополистична и различие между полной стоимостью продукта и суммой предельных доходов образуют прибыль.


Конъюнктурное объяснение сводится к случайной прибыли, полученной вследствие колебаний экономической активности.


Каковы бы ни были объяснения, сложность понятия «прибыль» скрыта в типах и моделях поведения экономического агента. С определенной степенью условности можно говорить о двух таких моделях бизнес-поведения – американской и японской. Если провести сравнение этих двух моделей, например, по целям управления, рыночной стратегии и стратегии научно-исследовательских работ, которые, на наш взгляд, являются определяющими компонентами современных японских и американских фирм, то обнаружится следующая картина. Для японских предприятий в качестве целей управления выступает увеличение доли рынка, повышение обновляемости продукции и на третьем месте оборот капитала; для американских фирм на первом месте оборот капитала, затем увеличение стоимости акций и на третьем месте повышение доли рынка. Для европейских предприятий на первом месте выступает оборот капитала, но на втором – расширение ассортимента продукции и повышение эффективности производства и сбыта. Эта модель занимает некое промежуточное положение.


Таким образом, цели американских фирм сводятся к краткосрочным финансовым показателям, ориентированы на получение краткосрочной прибыли, а цели управления японскими фирмами не ставят в приоритет финансовые показатели, а скорее ориентированы на продукт и его положение на рынке. Так, предприятия США лидируют в продажах продуктов типа «денежная корова», то есть продуктах, достигших зрелости жизненного цикла и приносящих устойчивые прибыли. Японские же фирмы опережают предприятия США в области продуктов типа «проблемные», так как японская рыночная психология долгосрочно ориентирована, нацелена на развитие, а не на быстрое извлечение прибыли. В Японии стратегия в области научно-исследовательских работ сводится к проведению фундаментальных исследований в сфере новых технологий и исследований по созданию новых продуктов, в США - в сфере исследований по модернизации и улучшению текущей продукции и по созданию новых технологий, имеющих быструю коммерциализацию. Иными словами, в одной системе первую скрипку играет стремление к краткосрочной прибыли, что определяет стратегии поведения во всех прочих сферах деятельности, в другой - первостепенная роль отводится перспективе, развитию, и все текущие задачи выверяются на основе соответствия долгосрочным целям.


Приведенная дихотомия была действительно справедлива на протяжении 1980-х годов и даже в значительной степени 1990-х, однако в начале XXI века конкуренция по поводу обладания информацией ориентирует большинство компаний на долгосрочный результат и информационно-технологическое лидерство. К тому же прибыль, являясь остаточным показателем, как следует из утверждения Франсуа Перру, никогда не могла точно отражать стоимостную оценку предпринимательской способности, поскольку трудно разграничить, в каком случае реализована монопольная власть по извлечению прибыли, а в какой реализованы какие-то способности. Более того, прибыль могут приобретать недобросовестные и не самые лучшие агенты. Последний эффект известен представителям эволюционной экономики как гиперселекция, когда происходит отбор негативных качеств и свойств поведения. Данный эффект лежит в основе развёртывания хреодной траектории развития экономики. Реклама для фирм является способом извлечения дополнительной прибыли, то есть тем информационным инструментом, оказывающим психологическое воздействие на потребителя, который фактически закрепляет монопольную власть фирмы над этой долей рынка. Прибыль в условиях абсолютной конкуренции отсутствует, поскольку цены равны предельным издержкам. Выходит, что в условиях абсолютной конкуренции отсутствует предпринимательская способность, раз она получает нулевое вознаграждение; в противном случае она получает такую низкую оценку в силу структуры рынка, точнее, его формы.


Может быть, само предпринимательство становится возможным только в условиях монополии? На этот вопрос очевиден отрицательный ответ, хотя способ организации конкуренции, видимо, определяет возможности получения прибыли в процессе хозяйственного соревнования различных субъектов. Информация, с одной стороны, виртуализирует понятие прибыли, с другой – программирует новые возможности извлечения прибыли. Таким образом, прибыль является неким синтезированным понятием, на её формирование влияет множество факторов. Если же этот параметр является собирательным, тогда пристальное внимание, уделяемое ему в рамках теоретических доктрин и создаваемых моделей в экономической науке, представляется чрезмерным и завышенным.


В России последних лет многочисленные фирмы показывают нулевую прибыль или убытки, то есть отрицательную прибыль и продолжают при этом вести нормальную хозяйственную деятельность, причём рынки не являются абсолютно конкурентными. Следовательно, речь идёт либо об ином способе оценки предпринимательской способности, либо следует усомниться в тезисе, что прибыль составляет некую стоимостную оценку этих способностей. А если это так, тогда налогообложение прибыли представляется наиболее искажающим процессом, затрагивающим разноплановую деятельность агента. В связи с этим, очевидно удобнее всего обеспечить снижение налога на прибыль, а не налога на добавленную стоимость, чтобы решить задачу эффективного капиталообразования, управления акционерным капиталом и дивидендной политикой.