Глобальные институциональные ловушки: сущность и специфика

Тенденция к глобализации мировой экономики привносит свои краски во многие явления. Среди новых образований, порожденных глобализацией, можно назвать глобальные институциональные ловушки. Хотя примеры данного феномена известны давно, его адекватное детальное теоретическое осмысление становится возможным только сейчас в связи с возникновением теории институциональных ловушек [2]. Непосредственным информационным поводом к более подробному анализу глобальных институциональных ловушек послужила недавно вышедшая книга Дж.Перкинса [1].

1. Глобальные институциональные ловушки: понятие и свойства. Под институциональной ловушкой понимается неэффективное, но устойчивое состояние хозяйственной системы. Большинство примеров институциональных ловушек относится к сфере макроэкономики, т.е. рассматриваемые явления носят масштабный характер, но все-таки ограничены рамками национальной экономики. Среди таковых бартер, уклонение от налогов, коррупция, неплатежи, диссертационная ловушка и другие негативные явления экономик переходного типа. Однако опыт показывает, что иногда могут возникать институциональные ловушки, «перешагивающие» национальные границы. Среди таковых особое место принадлежит так называемой корпоратократии (по терминологии Дж.Перкинса). (Хотя Дж.Перкинс использует термин «корпоратократия», более удачным с точки зрения звучания на русском языке является термин «корпоракратия». Именно в такой транскрипции мы и будем в дальнейшем использовать данное понятие.) Рассмотрим более подробно ее сущностные характеристики.

В 60-е годы 20-го столетия произошло усиление транснациональных корпораций и таких международных кредитных институтов, как Мировой банк и Международный валютный фонд. К настоящему времени крупнейшие транснациональные корпорации США (как правило, нефтяные), стремясь к контролю над энергетическими ресурсами других стран, вступают в устойчивый альянс с международными кредитными институтами с целью загнать национальные правительства в долговую ловушку. Как правило, американские корпорации и международные банки получают поддержку в лице высокопоставленных правительственных чиновников своей страны и стран-обладателей природных ресурсов. Объединение американских транснациональных корпораций, международных кредитных организаций и национальных правительств с целью «выкачивания» природных ресурсов из менее развитых стран получило название корпоракратии и представляет собой типичную глобальную институциональную ловушку.

Учитывая, что обычные институциональные ловушки охватывают национальную экономику, их можно называть институциональными макроловушками. Учитывая, что глобальные институциональные ловушки охватывают много национальных экономик и тем самым «растекаются» по всей мировой экономике (мегасистеме), их можно называть институциональными мегаловушками.

Алгоритм работы мегаловушки корпоракратии по Дж.Перкинсу выглядит следующим образом.

Этап 1. В некую развивающуюся страну, богатую, например, нефтью, засылаются консультационные фирмы, сотрудники которых выходят на высокопоставленных чиновников страны с целью убедить их взять кредит у международных банков для развития национальной экономики. Причем размер кредита должен быть таким, чтобы страна его впоследствии не смогла вернуть. Экономические консультанты осуществляют заведомо ложные, завышенные прогнозы развития экономики. Для придания солидности таким прогнозам используется современный инструментарий эконометрических моделей, который, как оказывается, может служить любым целям. Такие консультанты, загоняющие развивающиеся страны в долговую ловушку, получили название экономических убийц. Если такая политика оказывается успешной, то развивающаяся страна попадает в экономическую и политическую зависимость и оказывается встроена в имперский круг американских корпораций. Пример успешной работы «экономических убийц» – Саудовская Аравия в середине 1970-х годов, купившая на свои нефтедоллары государственные облигации американского правительства и обязавшаяся проценты с этих бумаг реинвестировать на оплату услуг американских строительных компаний; примером явного провала «экономических убийц» могут служить Панама и Эквадор. Если же такая политика не срабатывает и с государственными деятелями договориться не удается, то осуществляется переход к следующему этапу.

Этап 2. Политические деятели, не желающие прислушиваться к «экономическим убийцам» и «сотрудничать» с США, подлежат ликвидации. Это делается либо путем провоцирования сил оппозиции на революции и политические перевороты с целью получения марионеточного правительства, либо введения в действие так называемых шакалов – специальных агентов ЦРУ, призванных осуществить физическое уничтожение неугодных США политических деятелей. Примером успешной работы «шакалов» служат убийства в 1981 г. президента Эквадора Хайме Ролдоса, отстаивавшего «опасный» для США закон об углеводородах, и президента Панамы Омара Торрихоса, отказавшегося пересмотреть невыгодное для США соглашение по поводу Панамского Канала; примером провала «шакалов» могут служить Венесуэла и Ирак. Если же спецслужбам США не удается достигнуть своей цели, то осуществляется переход к следующему этапу.

Этап 3. Политический режим развивающейся страны, не желающий прислушиваться к «экономическим убийцам» и успешно оберегающий своих деятелей от «шакалов», подлежит ликвидации. На этом этапе вводится в действие последний козырь США – армия. Классическим примером успешных действий американских вооруженных сил служит вторжение в Ирак в 2003 г. В данный момент рассмотренный силовой инструмент корпоракратии нависает над Венесуэлой и Ираном; хрестоматийным примером провала военной интервенции является Вьетнам.

Таким образом, сейчас уже сложился сложный иерархический механизм поддержания корпоракратии. Однако возникает вполне логичный вопрос: насколько правомерно относить данный феномен к разряду глобальных институциональных ловушек? Положительный ответ на поставленный вопрос обусловлен тем фактом, что корпоракратия обладает двумя типичными свойствами институциональных ловушек – неэффективностью и устойчивостью. Рассмотрим их более подробно.

Неэффективность заключается в том, что излишне жестокое отношение американских компаний в лице нескольких богатейших американских семейств к природным и культурным ресурсам развивающихся стран приводит к необратимым разрушениям целых государств, цивилизаций и природных ареалов. Типичным примером подобных последствий служит Эквадор, где в результате политики корпоракратии за три десятилетия официальный уровень бедности вырос с 50 до 70%, безработица и неполная занятость возросла с 15 до 70%, государственный долг увеличился с 240 млн. долл. до 16 млрд. долл., а доля национальных ресурсов на нужды беднейших слоев населения снизилась с 20 до 6%. Сегодня Эквадор около 50% своего бюджета тратит на выплату долгов [1, с.268]. Одновременно с этим загрязняются реки, уничтожаются местные культуры, сотни тысяч видов животных, рептилий, рыб, насекомых и растений, многие из которых не имеют аналогов. Уничтожаются уникальные дождевые леса, которые поглощают ядовитые парниковые газы, дают кислород и обеспечивают значительный процент воды в мире. Обогащение нескольких и без того богатых людей никак не может компенсировать подобные негативные результаты. На языке современной экономики это означает нарушение свойства Парето-оптимальности функционирования мировой экономики, а это означает, что имеются такие стратегии развития, которые могут улучшить нынешнее положение дел.

Устойчивость американской корпоракратии обеспечивается рассмотренной выше многоуровневой системой: «экономическими убийцами», «шакалами» и вооруженными силами. Возможность выскользнуть из такой ловушки имеют в основном только ядерные державы. Однако даже таковые не гарантированы от попадания в сферу влияния американской корпоракратии. Типичный пример – Россия, которая, будучи мощной милитаризованной страной, попала в паутину неэффективных рекомендаций отечественных и зарубежных экономических советников и оказалась в тяжелейшем экономическом положении, набрав за несколько лет реформ огромный внешний долг.

Между тем корпоракратия как одна из разновидностей институциональных мегаловушек имеет целый ряд особенностей, отличающих ее от институциональных макроловушек.

Во-первых, в формировании корпоракратии в той или иной мере участвуют национальные правительства, в то время как в образовании обычных институциональных макроловушек – только обычные экономические агенты (фирмы, работники и т.д.). Государство противостоит институциональным макроловушкам и борется с ними, а сами ловушки сами по себе свидетельствуют об изъянах в системе государственного управления; при формировании институциональных мегаловушек государство фигурирует в качестве равноправного игрока.

Во-вторых, в отличие от большинства макроэкономических институциональных ловушек, возникающих в основном спонтанно, корпоракратия как разновидность глобальной институциональной ловушки формируется сознательно и целенаправленно. Обычные ловушки возникают из-за ошибок в государственной политике, в то время как появление мегаловушки инициируется самим государством. Можно сказать, что возникновение институциональных макроловушек противоречит интересам государства, в то время как возникновение институциональных мегаловушек встроено в систему государственных интересов.

Таким образом, возникновение феномена корпоракратии позволяет говорить о возникновении нового класса институциональных ловушек глобального типа.

2. Роль механизма институционального симбиоза в формировании корпоракратии. Образование ловушки корпоракратии происходит за счет сложного симбиоза четырех типов экономических агентов:

1. американские государственные службы (как правило, это Центральное разведывательное управление и Управление национальной безопасности США); 2. американские частные компании, имеющие интересы за пределами США (нефтяные, инженерные, строительные и консультационные компании, поставщики компьютерных систем, производители самолетов, ракет и танков, фармацевтические и химические компании и т.п.); 3. международные организации и кредитные институты (Всемирная торговая организация, Международный валютный фонд и Мировой банк реконструкции и развития); 4. государственные службы и высокопоставленные чиновники развивающихся стран.

В литературе уже рассматривалась роль институционального симбиоза [3]. Однако Дж.Перкинс в своей книге раскрывает его механизм применительно к корпоракратии, тем самым дополняя имеющиеся теоретические представления хорошей иллюстративной информацией. Так, для отыгрывания интересов американских корпораций используются специальные экономические консультанты (пресловутые экономические убийцы). Причем подбирают их американские разведывательные службы, но внедряют их в штат международных инженерных или консультационных компаний. Тем самым «экономические убийцы» формально не состоят на службе в государственных структурах, получают деньги не налогоплательщика, а от частных компаний и находятся вне зоны контроля конгресса и пристального внимания общественности. Как пишет Дж.Перкинс, таких экономистов частных фирм защищает все возрастающее число правовых инициатив, включая законодательство о торговой марке, международной торговле и свободе информации [1, с.51]. Если же грязные дела «экономических убийц» и вылезут наружу, то они списываются на корпоративную жадность, но не на официальную политику американского правительства.

Под прогнозы с ошеломляющими перспективами роста экономики, выполненные «экономическими убийцами», правительству развивающейся страны предлагается взять кредит для построения современной рыночной инфраструктуры (дорожные магистрали, электростанции, аэропорты и т.п.) у международных кредиторов – МВФ и МБРР, – финансирующиеся преимущественно Соединенными Штатами и их европейскими партнерами. Для проталкивания нужного решения высокопоставленные чиновники развивающейся страны получают масштабные взятки, от которых порой и отказаться нельзя. Если ситуация выходит из-под контроля, то в дело вступают американские спецслужбы. Если и это не помогает, то представители американских компаний в развивающейся стране фабрикуют компромат на страну, после чего появляется повод к военному вторжению в страну. Типичный пример – обвинение эквадорского населения, сопротивляющегося действиям нефтяных компаний на их территории, в том, что они являются бандитами от наркобизнеса.

Классическим примером институционального симбиоза служит альянс между американской компанией «Юнайтед фрут», ЦРУ и армией Гватемалы под руководством полковника Карлоса Кастильо Армаса в 1954 г. Правительство Армаса, всем обязанное «Юнайтед фрут», в знак благодарности приостановило земельные реформы, отменило налоги на проценты и дивиденды, выплачиваемые иностранным инвесторам [1, с.111-112].

Ярким проявлением институционального симбиоза являются тесные кадровые связи между некоторыми американскими компаниями и правительством США. Типичный пример – компания «Бектел». Одним из ее директоров был Джордж П. Шульц, который впоследствии стал госсекретарем в администрации Р.Рейгана, а позже снова вернулся в «Бектел». Руководящий пост в данной компании занимал и Каспар У. Уайнбергер, который впоследствии был назначен министром обороны. Еще один генеральный директор пресловутой компании Райли П. Бектел получил должность в Совете по экспорту при президенте США Дж.Буше-младшем. И именно «Бектел» получила от американской администрации первый крупный контракт на восстановление экономики Ирака [1, с.280-281]. Список подобных примеров может быть продолжен, что свидетельствует о неслучайном характере подобного институционального симбиоза.

Любопытным фактом, дополняющим сказанное, служит то, что в России сложилась примерно такая же система перемешивания и «взбалтывания» кадров бизнеса и власти. Например, глава «ОНЭКСИМ-банка» Владимир Потанин в 1996 г. стал вице-премьером правительства Б.Ельцина; Борис Березовский, возглавлявший группу «Логоваз», получил должность заместителя секретаря Совета безопасности; глава «Газпрома» Виктор Черномырдин в 1992 г. был назначен премьер-министром страны; глава Тюменской нефтяной компании Юрий Шафраник стал министром топлива и энергетики; представитель «Газпрома» Владимир Квасов возглавил аппарат правительства; вице-президент нефтяной компании «ЮКОС» Сергей Генералов в 1998 г. получил портфель министра топлива и энергетики; Андрей Вавилов, являвшийся в 1992-1997 гг.заместителем министра финансов, после ухода из правительства встал во главе Международной финансовой компании, входящей в группу «ОНЭКСИМ-банка»; Виктор Илюшин, бывший в течение многих лет советником президента страны и вице-премьером, впоследствии стал вице-президентом «Газпрома» [4]. Таким образом, Россия практически в точности воспроизвела американскую модель корпоракратии, что имеет далеко идущие последствия.

Речь идет о том, что и в США, и в России уже отсутствуют две независимые элиты – бизнеса и власти. Оба контингента за счет тесных вертикальных связей слились в один. Однако данный факт имеет и очевидные международные последствия: представители крупного бизнеса в силу масштабности своих компаний активно действуют на мировой арене, а такие действия неизбежно ведут к горизонтальным контактам бизнесменов разных стран. Учитывая, что впоследствии данные люди осуществляют ротацию во властные структуры и обратно, это создает хорошую «человеческую» основу для возникновения глобальной институциональной ловушки в форме корпоракратии. Совершенно очевидно, что если такой симбиоз бизнеса и государства не ликвидировать, а такая возможность выглядит весьма сомнительно, то и ловушка корпоракратии продолжит свое существование и эволюцию.

3. Рынки, институты и культуры. Само наличие ловушки корпоракратии заставляет переосмыслить некоторые базовые понятия и их взаимосвязи. Например, в фокусе внимания современной экономической социологии являются такие понятия, как рынки, институты, сети, культуры и иерархии [5]. Существование глобальных институциональных ловушек вносит свои коррективы во все эти понятия.

Прежде всего, несколько слов о соотношении рынков и институтов. Дело в том, что рынки (спрос, предложение, цена), как правило, предполагают наличие рыночного механизма, когда спрос, предложение и цены связаны между собой и реагируют на взаимные изменения. Это означает, что рыночный механизм автоматически предполагает определенную свободу и оставляет хозяйственным участникам выбор направления эволюции экономической системы. Институты (правила поведения) наоборот представляют собой некие поведенческие шаблоны, которые автоматически исключают какие-то другие стратегии действий хозяйственных участников и тенденции эволюции экономической системы. Соответственно институты по своей природе призваны ограничить действие рыночных механизмов. Таким образом, рыночный механизм придает экономической системе необходимую свободу и гибкость, а институты ограничивают и упорядочивают возможную реакцию хозяйственных участников. Во многих случаях наложение институтов и рынков благотворно влияет на развитие экономической системы. Однако примеры плановой экономики социалистических стран и мегаловушка корпоракратии показывают, что это не всегда так.

Дело в том, что симбиоз американских корпораций, национальных правительств и международных банков приводит к тому, что на международной арене появляется некий сверхмощный агрегированный экономический агент, конкуренция с которым оказывается просто невозможной. В этом случае все естественные законы формирования спроса, предложения и цены подавляются и все запланированные корпоракратией потоки ресурсов, продуктов, капитала, труда и информации становятся безальтернативными. Совершенно очевидно, что такое систематическое навязывание мировой экономике заранее заданного алгоритма действий рано или поздно должно привести к снижению эффективности всей мировой экономики. Нечто похожее происходит и при формировании институциональных макроловушек с той лишь разницей, что в рамках национальной экономики ловушки имеют тенденцию постепенно преодолеваться, а в рамках мировой экономики они могут сохраняться сколь угодно долго. Можно добавить, что корпоракратия представляет собой способ консервации сложившейся иерархической структуры мировой экономики. Отсутствие позитивных перестановок в мировой иерархии опять-таки рано или поздно приведет к снижению эффективности мировой хозяйственной системы.

Здесь уместно вспомнить соответствующие работы В.И.Ленина об империалистической стадии капитализма. Надо сказать, что сейчас его идеи кажутся как никогда актуальными, а сам В.И.Ленин – необычайно тонким и прозорливым политиком и экономистом. Сегодняшняя корпоракратия – это по сути дела очередной виток в развитии империалистического капитализма.

Еще одной важной стороной деятельности глобальных институциональных ловушек является связь «институт-культура». Дело в том, что одним из результатов деятельности корпоракратии является разрушение традиционных культур развивающихся стран: уничтожение различных племен Эквадора; превращение Саудовской Аравии в прозападное государство; попытка создать оазисы в пустыне Ирана; «запуск» гражданской войны в Ираке; нарушение традиционного устоя жизни в Афганистане с последующей «наркотизацией» страны и т.п. В данном случае мы наблюдаем, как институциональный корпоракратический симбиоз выступает способом экспансии западной культуры путем подавления всех остальных альтернативных культур. Примерно то же самое происходило во время захвата колоний, когда, например, европеизация Америки привела к уничтожению коренного индейского населения. В этой связи уместно вспомнить анализ Д.Норта по поводу развития Северной и Южной Америк, которые реализовали соответственно англосаксонскую и испано-португальскую институциональные модели. Его конечный вывод состоит в том, что разница в динамичности развития двух Америк объясняется тем, что англосаксонская правовая система, прижившаяся в Северной Америке, в большей мере обеспечивала политическую стабильность и использование потенциала современных технологий [6]. Однако есть и другая сторона данного вопроса: а какая правовая система была лучше, если учесть, что в испанских и португальских колониях до сих пор сохранилось местное индейское население, в то время как в английских колониях – оно было практически полностью уничтожено? Еще из древней истории известно, что разрушение культуры завоеванных стран характерно для варваров, а не для высокоразвитых народов. И в этой связи правомерен следующий вопрос: не являлась ли англосаксонская культура менее развитой, нежели испано-португальская?

Похоже, что здесь мы сталкиваемся с явлением конкуренции институтов в процессе их трансплантации. Факты говорят, что англосаксонская институциональная система по сравнению с испано-португальской была менее терпима к коренным культурам и институтам, чем и объясняется тотальное уничтожение североамериканских индейцев. Не исключено, что более эффективные институты и институциональные системы могут быть менее культурными и содержать в себе более низкий культурный потенциал, нежели менее эффективные институты. Глобальная институциональная ловушка в форме корпоракратии есть прямое продолжение англосаксонской институциональной системы, в связи с чем она столь же нетерпима к возможным институциональным и культурным конфликтам. Именно этим фактом и вызвана та бескомпромиссность, с которой корпоракратия подавляет местные культуры и отрицает культурный плюрализм.

4. Оговорки и недомолвки. Возникший и набирающий силу феномен корпоракратии в целом должен быть все-таки охарактеризован как институт-ловушка. Однако вряд ли этим ярлыком роль данного явления полностью исчерпывается. И здесь, пожалуй, Дж.Перкинс демонстрирует явную пристрастность и кое-что недоговаривает.

Во-первых, похоже, что западная цивилизация является безальтернативной и рано или поздно все страны вынуждены будут перенять ее. Индия и Китай это уже сделали, что и позволило им совершить тот экономический рывок, который так впечатляет мир. В этой связи задача развивающихся стран заключается в умелой адаптации к англосаксонской институциональной модели. Отгородиться от этого процесса и сохраниться в нетронутом состоянии ни одной культуре не удастся.

Во-вторых, при всех своих недостатках корпоракратия дает и много положительного развивающемуся миру. И в книге Дж.Перкинса есть тому убедительные примеры. Один из них – Саудовская Аравия начала 1970-х годов, когда вокруг правительственных зданий Эр-Рияда по мусорным кучам бродили стада коз, которые выполняли функцию системы очистки города, ибо «ни один уважающий себя саудовец никогда не станет собирать отходы» [1, с.121]. Экономические соглашения с США привели к тому, что сегодняшняя Саудовская Аравия уже имеет вполне современную экономику и экспортирует не только нефть, но и продукты высокотехнологичных производств. Хоть США и воспользовались энергетическими ресурсами саудовцев, но и саудовцы получили за это то, чего бы они, скорее всего, никогда бы не получили, даже оставляя у себя весь имеющийся у них запас нефти. А приход к власти в Чили генерала Аугусто Пиночета при пособничестве США оказался для страны явным благом и на многие годы предопределил динамичное развитие чилийской экономики.

В-третьих, американская корпоракратия уже имеет в современном мире серьезные противовесы. Похоже, что Индию и Китай США уже безвозвратно упустили и с этими странами стандартный алгоритм давления уже не срабатывает. Есть основания полагать, что вышли из зоны контроля США и такие страны, как Северная Корея и Пакистан. В переходном состоянии находятся Бразилия, ЮАР, Иран, а отчасти и Россия. Но и это не все. Объединение Европы и введение евро ослабляет долларовую мировую финансовую системы. Если в недалеком будущем возникнет еще и объединенная азиатская валюта, то это будет еще один серьезный удар по корпоракратии. В каком-то смысле деятельность корпоракратии служит вызовом многим странам, которые вынуждены ускорять свое экономическое развитие.

Если исходить из того, что любое неэффективное состояние со временем преодолевается и любые империи рано или поздно разрушаются, можно предположить, что и корпоракратия будет сначала локализована, а потом нейтрализована и разрушена. При всей серьезности феномена глобальных институциональных ловушек вряд ли его следует воспринимать как нечто фатальное.

1. Перкинс Дж. Исповедь экономического убийцы. Предисловие и ред. русского издания д.э.н., проф. Л.Л.Фитуни. М.: Pretext, 2005.
2. Полтерович В.М. Институциональные ловушки и экономические реформы// «Экономика и математические методы», №2, 1999.
3. Балацкий Е.В. Ценовые механизмы эволюции институциональных ловушек// «Общество и экономика», №10-11, 2005.
4. Ли И. Российский капитализм в эпоху глобализации: задачи и перспективы// «Мировая экономика и международные отношения», №2, 2004.
5. Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004.
6. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997.