Финансовый кризис: во всем виноваты бренды!

Кризис – это всегда и, прежде всего, ошибка. Причем ошибка коллективная. Но где же была допущена ошибка, которая запустила нынешний финансовый кризис?


Попытаемся в этом разобраться.


1. Сбой в системе перераспределения доходов и умирание среднего класса. Если попытаться охарактеризовать нынешнюю систему ведения бизнеса, то она получит название несправедливой. Дело в том, что оплата труда топ-менеджеров стала поистине запредельной и просто несопоставима с заработками обычных работников. Люди, которые создают богатство, вкладывая в этот процесс почти все свое время и всю свою энергию, зарабатывают гроши, тогда как люди, которые управляют этим процессом, загребают поистине гигантские суммы.


Можно задать вполне резонный вопрос: а в чем собственно проблема? Так было всегда! Это так и не так. Всегда существовал существенный разрыв в оплате высших и низших кадровых сословий, но никогда он не доходил до такого вопиющего дисбаланса. Причем сразу оговоримся: этот процесс происходит не только и не столько в США, это происходит практически во всех странах мира, включая Россию. Сегодня первые и вторые лица предприятий имеют заработки в десятки раз больше, чем у самого дорогого обычного сотрудника. Если компания очень большая, то горстка топ-менеджеров больше и может включать даже десятки людей, но суть дела от этого не меняется. И речь в данном случае идет не о собственниках предприятий, не об акционерах, а просто о менеджерах-наемниках. Что здесь не так?


Во-первых, большой разрыв в заработках, когда одни получают просто немерено, а другие – только чтоб на пропитание хватило, приводит к полному разрушению системы стимулирования и мотивации. Возникает парадокс: люди, которые реально что-то делают и создают, ничего не хотят и вкалывать не стремятся. Это и понятно: вкалывай – не вкалывай, все равно особо не заработаешь; есть некий предел, за который не перепрыгнешь. На поверхности эффект неправомерной дифференциации доходов проявляется в том, что, например, в Москве ездит столько жутко дорогих иномарок, что у нормального человека все время свербит вопрос: откуда же у людей, сидящих за рулем этих машин с физиономиями дегенератов, столько денег? Ведь хороший джип сотенку тысяч баксов стоит – и где и за что платят такие деньги? А ответ прост: везде и ни за что. Просто надо стать первым или вторым лицом в какой-нибудь хозяйственной структуре. Причем не важно, какая это структура – частная или государственная. Сама эта структура может и не быть сильно преуспевающей, но на хороший доход первым лицам хватит. Особенно, если ни хрена не платить остальным работникам. И это происходит не только в Москве, но повсеместно, включая российскую глубинку и американские города.


Во-вторых, получение должности топ-менеджера совершенно прекратило зависеть от профессиональных качеств человека. Сегодня вхождение в административную элиту зависит от личных отношений с главным лицом вплоть до биохимической совместимости с ним и от случайных обстоятельств, управлять которыми совершенно невозможно. Именно поэтому повсеместно можно наблюдать картину, когда большими деньгами и должностями обладают чуть ли не полные дебилы. Окружающие их люди все это видят и понимают, а коли это так, то надрываться на службе, чтобы тебя заметили, им совершенно не имеет смысла. Они и не надрываются. Делают вид, что работают. В результате формируется хозяйственная система, работающая по принципу тотальной халтуры.


В-третьих, большие деньги получают люди таких профессий, которые не создают ничего полезного. Уже стало нормой, когда медицинские шизофреники и профессиональные наркоманы прыгают по сцене и получают за это баснословные гонорары. Мир давно с интересом наблюдает, как разные футбольные клубы за фантастические гонорары перекупают друг у друга игроков, которые, как правило, с мячом справиться не могут. При этом специалист по металлоконструкциям, который задействован на строительстве небоскреба в Москве, получает 10 тысяч рублей в месяц. Иногда ценовые гримасы на рынке труда принимают уж совсем гротескные формы. Например, в российской столице школьная учительница начальных классов сейчас получает больше, чем университетский профессор с докторской степенью. По идее, различия в оплате должны хоть как-то коррелировать с полезностью выполняемой работы. Но такая связь уже практически нигде просматривается. Все это окончательно демотивирует население и разрушает остатки трудовой этики.


Действие указанных эффектов приводит к тому, что средний класс постепенно вымывается, остаются только очень богатые и очень бедные. Разумеется, при такой социальной структуре устойчивое развитие невозможно и кризисы неизбежны. История капитализма во всех странах недвусмысленно показывает, что значительные социальные и экономические результаты достигались только в обществах, где формировался большой и мощный средний класс. Маргиналы не могут ни производить, ни потреблять блага: слишком богатым, ответственным за производство, уже не надо ничего производить, а слишком бедным, которым много чего нужно, не на что потреблять. И, похоже, что сегодня капитализм почти во всех странах мира перешел именно к такой «старой» модели, от которой он лет сто назад начал активно отходить.


На первый взгляд, может показаться, что даже такие серьезные разрывы в доходах сами по себе не должны вести к кризису. Однако это не так. Дело в том, что изменения в мире все-таки произошли и изменения позитивные: даже самые бедные стали жить не так уж плохо. В результате возникает своеобразная патовая ситуация: большие массы бедных людей живут более или менее приемлемо, но никакие усилия не позволяют им существенно изменить сложившуюся ситуацию. Конечно, можно начать зверски вкалывать, но это приведет к несущественному улучшению их материального положения. И тогда начинает действовать великий принцип экономии сил: лучше ничего не делать и ничего не иметь, чем вкалывать – и все равно почти ничего не иметь. Результатом такой философии является либо экономический застой, либо массовое культивирование финансовых хитростей, когда скромный обыватель превращается в мелкого спекулянта. Более того, указанные порочные принципы жизни социума ведут к массовой дебилизации населения, которое становится ориентировано на самые примитивные радости, что поддерживает и еще больше усугубляет все негативные тенденции. Рано или поздно такая политика обнаружит свою ущербность и проявится в виде экономического кризиса.


2. Синдром брендов и финансовые пузыри. Однако главный вопрос остался в стороне: почему все так происходит? Почему так не было раньше?


Ответ кроется, как это ни парадоксально, в пресловутой экономике знания или, как ее еще называют, в информационной экономике. Переход к этой стадии развития общества ознаменовался ростом роли и значения информационного фактора. Что это значит?

Прежде всего, то, что возникло такое понятие, как бренд. И этот бренд стал мощной силой, которая воздействует на потребителя, заставляя его покупать товары и услуги даже не самого высокого качества и отнюдь не по конкурентным ценам. Проиллюстрируем возникший эффект на примере университетской системы.


Сегодня многие российские абитуриенты поступают в вузы, совершенно не зная и даже не думая о том, чему и как их там будут учить. Главное – чтобы университет был брендовым. Тогда полученный диплом будет хорошо котироваться на рынке, и вложения в этот диплом окупятся. Но беда в том, что бренд уже сидит в цене обучения в этом университете, а следовательно, диплом знаменитого вуза (бренда) будет стоить намного дороже, чем никому неизвестного (без бренда). Но тогда можно было бы предположить, что коль скоро брендовый университет назначает более высокие цены, то и профессорам в них должны платить больше. Н-нет! В том-то и дело, что нет. Ведь платят абитуриенты высокую цену не потому, что в вузе работает тот или иной хороший профессор, а потому что вуз известный. И если даже вся профессура вуза в одночасье сменится, то никто этого и не заметит – бренд останется, а следовательно, сохранится престиж вуза и его высокая цена. А если все обстоит именно так, то, значит, профессора никакого отношения к бренду и высокой цене обучения не имеют и им не надо повышать заработки. А вот сверхприбыль от бренда в форме маржи между выручкой и затратами следует распределять среди топ-менеджеров вуза. И чем сильнее бренд, тем больше сверхприбыль, а следовательно, тем выше заработки высшей университетской администрации. Вот и получается, что ректор брендового вуза и его приближенные получают баснословные доходы, тогда как заработок профессоров оказывается ниже, чем у школьного учителя.


Описанная ситуация с университетом абсолютно типична и даже в еще более явной форме проявляется в частном и корпоративном секторе. Главным же следствием феномена брендов является возможность колоссального завышения цен над объективно обусловленным уровнем, когда происходит почти полный отрыв цены от качества. Кроме того, бренды разрубают связь между сверхприбылью и непосредственными исполнителями работы. Весь навар может себе присвоить глава компании, причем без зазрения совести, ибо легко взаимозаменяемые работники никакого отношения к этому финансовому агрегату не имеют. Возвращаясь к примеру с университетом, можно указать на типичную ситуацию, когда за несколько лет проходит череда подорожаний обучения в вузе и достигает величины, например, в 280 тысяч рублей в год со студента, а заработная плата преподавательского состава все эти годы не меняется и остается на нищенском уровне. Результат – сверхбогатый топ-менеджмент и нищие рядовые сотрудники. Но ни тем, ни другим не хочется работать: первым не нужно, вторым бессмысленно. И при внешнем благополучии начинается деградация организации. А бренд продолжает жить своей собственной жизнью!


А теперь предположим, что такая странная организация с таким интересным кадровым наполнением выпустит свои акции, и они начнут котироваться на фондовом рынке. Бренд и здесь проявит себя и скоро котировки ущербной организации с негодным менеджментом и полупарализованным низовым кадровым составом взлетят до небес. Вот так и надувается финансовый пузырь, являющийся следствием коллективной ошибки рыночных агентов. А если еще использовать деривативы (вторичные финансовые инструменты), когда заключаются сложные сделки под будущие изменения дутых акций, то ситуация совсем усложняется и пузырь может раздуться до неимоверных размеров. А лопается информационный пузырь, каковым является любой бренд, в одночасье и от него не остается ничего. Вот так и функционирует новая информационная экономика с переусложненными финансовыми инструментами.


Сегодня многие преуспевающие компании имеют огромные активы, до 70% которых составляют нематериальные активы, составляющие основу их бренда. А что такое нематериальные активы? Это лицензии, патенты, какие-то технологии, документация, выстроенная сеть контрагентов и прочее, а также (и это главное!) торговая марка – бренд. Так вот, при изменении условий и сдвигах на рынке вся эта эфемерная масса рассыпается в пыль и мгновенно теряет всю свою стоимость. А теперь представьте, что компания в одночасье потеряет 70% своих активов и финансовый рынок отразит это соответствующим падением котировок. В результате амплитуда колебаний рыночных котировок становится поистине ужасающей, что само по себе способно обрушить рынок. Таким образом, вопреки мнению некоторых, считающих, что нематериальные активы представляют собой своеобразную подушку безопасности компаний, на самом деле именно эти виртуальные агрегаты и лежат в основе гигантской волатильности современных финансовых рынков.


Вообще сейчас принято с восторгом говорить о новой экономике знаний, однако на самом деле человечество только сейчас по-настоящему сталкивается с ее оборотной стороной. И должно пройти еще немало времени, пока нынешняя цивилизация окончательно «переварит» информационную экономику со всеми ее трюками и подвохами. И нынешний финансовый кризис – это первый шаг по тернистой тропе переосмысления ценностей в рамках новой экономики.