Институциональное развитие России: успехи, провалы и резервы

Западные институциональные рейтинги и можно ли им доверять

В последние годы мир в буквальном смысле слова охватила рейтинговая лихорадка. Популярность рейтингов понятна и легко объяснима. Однако из информационного инструмента рейтинговые продукты все чаще превращаются в инструменты управления, конкуренции и политического давления. Продвижение в том или ином рейтинге часто выступает в качестве целевого ориентира различных государственных программ. Например, всем известны задачи, поставленные Президентом РФ В.Путиным, по вхождению 5 российских вузов в Топ–100 глобальных рейтингов университетов и по достижению 20-го места в рейтинге легкости ведения бизнеса (Doing Business) к 2018 году.

Подобная роль рейтинговых продуктов в свою очередь требует более взвешенного осмысления их адекватности и достоверности, которая порой вызывает серьезные сомнения не только у обывателей, но и у экспертного сообщества. Например, во многих западных институциональных рейтингах Россия находится в самом конце списков в числе явных аутсайдеров, «конкурируя», например, с таким африканским государством, как Бурунди. Так, ставший популярным индекс восприятия коррупции (Corruption Perceptions Index), разрабатываемый компанией «Transparency International», в 2014 г. поставил Россию на 136 место из 175. Индекс управления, рассчитываемый агентством «Bertelsmann Foundation» в рамках проекта по оценке индекса трансформации, поместил Россию на 104 место из 129. Индекс демократии (Democracy Index), разрабатываемый фирмой «The Economist Intelligence Unit», разрешил России занять 132 место из 167 стран. Можно привести множество подобных примеров, из которых видно, что наша страна нигде не выходит из последней четверти рейтинговых списков. Тем самым все указанные рейтинги направлены на политическую дискредитацию России с публичной демонстрацией ее институциональной отсталости и убогости. Это становится особенно очевидным, если учесть, что большинство рейтинговых продуктов имеет американское происхождение.

В противовес западным рейтингам китайские ученые из Центра исследования модернизации Китайской академии наук представляют свой рейтинг модернизации, в котором Россия смещается примерно на 100 позиций вперед – по индексу интегрированной модернизации в 2006 году она находилась на 37-ом месте из 131 страны. Примечательно, что если Россия попадает в группу среднеразвитых стран с уровнем развития выше среднего, то «родственная» ей Бурунди является одним из 12 государств мира, еще даже не включившихся в процесс модернизации и находящихся на уровне архаичного аграрного общества.

Другие рейтинги – другие выводы

Попытка разобраться в сложившейся ситуации была предпринята сотрудниками Центра макроэкономических исследований Финансового университета при Правительстве РФ. С помощью специально разработанной методики была проведена оценка институционального развития России по сравнению с лидерами мировой экономики (Англии, Германии, США) и группой близких ей стран, которые образовались после распада СССР (Украина, Белоруссия, Армения, Киргизия). Отличительной особенностью предложенной методики является то, что в ее основе лежит базовый индекс институционального развития (БИИР), оцениваемый исключительно на объективных (отчетных) данных, которые могут быть легко перепроверены экспертным сообществом. При этом в основу БИИР положена идеология учета двух полярных сторон институтов – предоставляемых ими гарантий и свобод. Какие же результаты были получены?

Прежде всего, международные сопоставления БИИР показали, что в мире сложились две модели институционального развития – атлантическая (англосаксонская) с акцентом на предоставлении максимальной свободы и европейская (континентальная) с ориентацией на построении базовых гарантий. При этом наряду с Германией континентальной модели институционального развития придерживаются все постсоветские страны. По критерию гарантий Россия была в числе лидеров: в 2011–2012 гг. она по этому показателю находилась на первом месте и лишь в 2013 г. отстала от Белоруссии. Что касается критерия предоставляемых свобод, то по нему Россия находилась среди аутсайдеров выборки – на седьмом месте из восьми стран, опережая только Белоруссию. Тем самым можно констатировать, что в России реализуется институциональная модель развития, которая принципиально отличается от институциональной модели США и Великобритании. Суть российской модели – в создании значительного объема политических, социальных и экономических гарантий путем ущемления различных видов свободы. Однако данное различие является сугубо эволюционным и по мере институционального прогресса различия между двумя моделями должны стираться.

В выбранной Россией модели развития есть свои достоинства и недостатки. С одной стороны, в России созданы некие базовые гарантии и ограничения, которые, судя по всему, исключают спонтанные революции и другие серьезные социальные потрясения. Альтернативной модели придерживалась Украины, которая, как показывают расчеты, имела непропорционально большой для своего этапа развития индекс политической свободы – рекордный для постсоветских стран. Разразившийся на Украине в 2014 г. политический кризис явился прямым следствием того, что достигнутая ею политическая свобода оказалась чрезмерной на фоне не слишком высокой эффективности экономических и социальных институтов. Такой путь институционального развития можно смело считать тупиковым.

Сказанное означает прежде всего, что опережающее развитие политических свобод чревато потерей политической стабильности. Следовательно, все постсоветские страны следуют правильным путем, начиная с достижения институциональной стабильности с последующим подтягиванием к ней институциональной свободы. Можно утверждать, что именно отклонение от этой генеральной линии ввергло Украину в состояние политической турбулентности и тем самым отбросило страну на много лет назад. И именно к этому призывают почти все западные институциональные рейтинги.

С другой стороны, в России сдерживаются внутренние источники развития, что негативно влияет на экономический рост. Анализ динамики базового индекса институционального развития России и его составляющих за 1999–2013 гг. в разрезе трех институтов – политических, экономических и социальных – показал, что самые большие успехи были сделаны по линии повышения политической стабильности – соответствующий индекс увеличился за 15 лет на рекордные 35 п.п., достигнув отметки в 64,3%. Данный факт представляется вполне естественным, если учесть, что приход в 2000 г. к власти В. Путина фактически ознаменовал борьбу за управляемость страной и построение вертикали власти, гарантирующей политическую стабильность, в значительной мере утерянную к концу правления Е.Б.Ельцина. Главной же проблемой предыдущего периода развития стало закрепощение экономических институтов – соответствующий индекс за 15 лет вырос всего лишь на 8 п.п. Давление со стороны фискальных и кредитных государственных институтов было всегда весьма сильным, что лишало российских экономических агентов необходимой свободы и инициативы. Не исключено, что такое положение дел было платой за динамичное улучшение политической, экономической и социальной стабильности. Однако это не меняет общего результата – экономические свободы подверглись максимальному сдерживанию, что имеет негативное влияние не только на прошлые, но и будущие темпы экономического роста. Данный факт свидетельствует о том, что основные регулятивные усилия руководства страны в настоящее время должны быть сконцентрированы на обеспечении большей экономической свободы.

Радужные перспективы накрылись

Несмотря на имевшиеся у России институциональные «провалы», между развитыми странами и Россией нет той пропасти, которая фиксируется большинством западных институциональных рейтингов. Более того, исследование динамики БИИР в России за последние 15 лет показало наличие положительного и устойчивого тренда, позволяющего говорить о том, что при его сохранении Россия уже к 2018 году смогла бы преодолеть институциональную дистанцию, отделяющую ее от передовых стран. К сожалению, кризис 2014 года «сломал» указанный позитивный тренд, сократив величину БИИР на 4 п.п.; по имеющимся прогнозам, в 2015 г. его величина упадет еще на 5–6 п.п. Это означает, что в будущем вполне возможно не просто торможение БИИР, но и его сильный откат назад: более чем двукратная девальвация рубля в 2014–2015 гг. на фоне усилившейся рублевой инфляции кардинально снизят индекс экономической стабильности. Кроме того, ухудшаются социальные параметры, что также внесет свой негативный вклад в итоговую величину БИИР.

Таким образом, в настоящее время Россия находится на перепутье, в точке своеобразной институциональной бифуркации. С одной стороны, пропасть между ней и развитыми странами мира в институциональном развитии не такая громадная, как это представляется многими западными аналитиками. Более того, есть все предпосылки правильного и быстрого устранения имеющегося отставания. С другой стороны, осложнение геополитической обстановки, экономические санкции со стороны Запада и резко ухудшившаяся конъюнктура на рынке энергоносителей могут «перечеркнуть» все предыдущие завоевания страны в области институционального строительства. Какая из этих двух линий возобладает, сказать трудно. Есть все основания предполагать, что в реальности будет реализован «усредненный» вариант развития страны, предполагающий некую паузу в ее институциональном прогрессе.

Монетарные институты – главный резерв страны

В связи с вышесказанным возникает вопрос: имеются ли у России институциональные резервы, которые могут позволить ей пройти кризис без катастрофических провалов в основных экономических показателях?

Для уяснения этих возможностей были рассмотрены два параметра – рентабельность экономики и ставка рефинансирования, а также их разница (избыточная рентабельность) и сумма (потенциальная рентабельность). Мировой опыт показывает, что развитые страны мира отличаются более низкими процентными ставками по сравнению с постсоветскими государствами. Например, Россия в 2013 г. поддерживала ставку рефинансирования, превышавшую данный параметр в США, Великобритании и Германии соответственно в 33,8, 16,5 и 14,2 раза. По этому параметру Россия уступала только Белоруссии, где наблюдались все признаки монетарного волюнтаризма – в 2012 г. ставка достигала непостижимой величины в 34%. При этом неспособность постсоветских государств поддерживать низкую ставку рефинансирования отнюдь не является фатальной. Пример Киргизии, которая всего лишь за 2 года снизила свою ставку на 7,7 п.п., доведя ее с 10,7% до «разумного» уровня в 3%, убедительно говорит о том, что политикой низких процентных ставок может овладеть практически любая страна. Между тем в конце 2014 года ЦБ России взвинтил ключевую ставку до 17%, расписавшись в нежелании придерживаться альтернативной политики. Такое закручивание гаек является настораживающим фактом и свидетельством «институционального провала» со стороны главного монетарного института страны. Трудно обосновать завышение российским регулятором процентной ставки почти в 70 раз по сравнению со ставкой, действующей в это же время в США.

Возникшие проблемы и значимость институционального фактора в процессе формирования темпов экономического роста осознаются в правительстве страны в полной мере. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что позитивная институциональная среда и человеческий капитал признаны главными факторами новой модели экономического роста, определенной в «Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года» и получившей продолжение в «Прогнозе долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2030 года». Проведенные в Финансовом университете расчеты показывают, что вклад институтов в создание ВВП составляет 23,3%, остальные 76,7% обеспечиваются производственными технологиями. Таким образом, институциональный фактор является значимым, но все-таки второстепенным источником экономического роста.

Что можно сделать в настоящее время для стимулирования производства?

Нынешняя политика высоких процентных ставок имеет свои плюсы, а именно: в настоящий момент Россия обладает определенным регулятивным резервом в части либерализации монетарного регулирования для поддержки экономической активности. Расчеты показывают, что «потенциальная» рентабельность в России всегда была на относительно высоком уровне, превосходя по этому показателю развитые страны мира. В 2013 г. Россия по данному показателю в 2,3 раза превосходила США и в 4,3 раза – Германию. Это означает, что либеральная корректировка монетарной политики Центрального банка страны может обеспечить работу национальной экономики на достаточно высоком уровне эффективности. Тем самым Россия, как и все постсоветские страны, обладает достаточно большими внутренними резервами, предопределяющими ее высокую сопротивляемость кризисным явлениям. Учитывая, что показатель рентабельности характеризует внутренние технологические возможности экономики и возможности реинвестирования доходов, а процентная ставка – стимулирующую способность институтов, возможна рокировка факторов экономического роста. Институциональный фактор в форме снижения ключевой ставки может стать ведущим, повышая реальную рентабельность производства и вовлекая в экономику имеющиеся технологические резервы. Эффективно сопрягаясь, эти два фактора способны обеспечить такое развитие экономики, когда институциональный фактор в кризисный период способен превратиться из вспомогательного в основной. ЦБ России вполне способен стать катализатором технологического развития страны. Дело за регулятором.

Автор – ведущий научный сотрудник Центра макроэкономических исследований Финансового университета при Правительстве РФ