Мобильность научных кадров в мифах и предрассудках

Научная мобильность – это весьма полезное дело, если ученый пребывает в хорошей форме, большую часть его расписания наравне с исследованиями составляют научные поездки, организация конференций, участие в конференциях, семинарах. Ученый не должен быть пожизненно привязан к одной организации; смена мест работы с умеренной частотой приветствуется. К тому же есть и другие формы мобильности: «гостевая» профессура, «саббатикалы», «вахтовая» научная работа, «маятниковая» миграция, обучение в разбросанных по миру учебных заведениях и многое другое.

Пресловутая утечка умов (или внешняя научная миграция) является лишь частью процессов, связываемых с научной мобильностью. Мобильный ученый успешен даже с формальной точки зрения: «Вся академическая карьера европейского ученого, его социальный статус напрямую увязаны с мобильностью: чем больше "разных мест" перечислено в СV ученого, тем большая вероятность выиграть конкурс и занять более высокую академическую позицию» [1].

Однако не секрет, что обмен с мировой научной средой у нас поставлен отнюдь не на широкую ногу. Наши ученые обмениваются с внешним миром недостаточно активно, и в основном – на индивидуальной основе, по собственной инициативе. На работу к нам, хотя бы и ненадолго, зарубежные ученые приезжают в совсем малых количествах.

Государственная политика по стимулированию научной мобильности так и не сложилась. Отношение к обменам и путешествиям ученых у чиновников, управляющих научно-технической сферой, на первый взгляд может показаться непрактическим и иррациональным. Действительно, странно. Заявлено ведь об императиве инновационного развития России. Поставлена задача увеличить цитируемость российских публикаций. Значит, нужно мобилизовать весь имеющийся научно-технический потенциал и создать научно-техническим кадрам современные условия для работы, для пропаганды достижений с использованием всех современных возможностей. За 20 лет уже могли бы наладить как интенсивное коловращение научных кадров внутри страны, так и достойный международный обмен. Но – нет.

Вместо реального стимулирования обменов все эти годы имели место попытки торможения миграционных и обменных процессов. Хорошо помнится, как в 90-е годы на различных слушаниях молодые депутаты Госдумы, казалось бы, образованные люди, с жаром выступали за лишение ученых загранпаспортов. Физическое возвращение ученых из заграницы, если не навсегда, то хотя бы месяца на четыре, было и остается идефикс у чиновников в последние 20 лет. Впервые положение о стимулировании физического возвращения ученых-эмигрантов появилось в так и нереализованной «Межведомственной программе мер по регулированию миграции научных и научно-технических кадров» еще в 1994 году. А вот мероприятия по возвращению эмигрировавших музыкантов, врачей, архитекторов, насколько известно автору, не планировались никогда. В последних документах желание физически вернуть исследователей также очевидно, но выражается оно в более мягкой форме. Например, в 2010 году был объявлен конкурс мегагрантов на приглашение в российские вузы ученых-эмигрантов с условием пребывания в России не менее 4 месяцев суммарно.

Привкус крепостнических замашек явно прослеживается в кочующих из документа в документ несбыточных планах предоставления молодым ученым служебной жилплощади при НИИ и вузах; в часто упоминающемся термине «закрепление»; в различных предложениях по удержанию «на местах» талантливой молодежи.

Поддержка поездок «туда» сегодня гораздо более скромная, чем поддержка поездок «обратно». Так, несколько лет назад закрылась известная программа Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) по поддержке участия ученых в международных научных мероприятиях. А вот полезная программа РФФИ стимулирования внутренних научных обменов (без пересечения границы) все-таки сохраняется, хотя и в явно недостаточных объемах.

Конечно, никто сегодня уже не препятствует научным работникам действовать самостоятельно: конкурировать за «трэвел-гранты», участвовать в аутсорсинге, работать по международным соглашениям на мегаустановках или просто уезжать за рубеж с неопределенными карьерными перспективами. Но где тогда сильная кадровая политика в научной сфере? Управление наукой сегодня строится не на строгом анализе ситуации, а на вкусовых экспресс-предпочтениях чиновников, на очень приблизительных, поверхностных и усредненных представлениях о научном труде. В серьезных документах, задающих направления развития российской науки, то и дело обнаруживаются следы мифов и предрассудков, присущих массовому сознанию. Очень сильно влияние журналистских, обывательских штампов. Все это необходимо учитывать в попытках найти ответ, что же у нас происходит с наукой.

О каких мифах идет речь? Например, довольно распространенным общечеловеческим заблуждением, которое обыгрывается в мировых художественных произведениях, является представление об ученом как о мрачном гении-одиночке. Как тут не процитировать соответствующую статью из интернет-энциклопедии «Луркоморье»:

«Сумрачный гений — псих-конструктор. Или псих-планировщик. Или еще какой псих, строящий, а особенно доводящий до выполнения, какие-то огромные и тщательно проработанные (ибо гений), но совершенно оторванные от реальности (ибо сумрачный) планы, масштабность которых не сдерживается никаким головным мозгом… Дедушкой всех сумрачных гениев был доктор Фауст из одноименного произведения Гёте. Он заключил договор с самим Сатаной и послужил прототипом для будущих поколений». [2]

Этот типаж знаком всем с подросткового возраста. Мы помним выразительный кадр из фильма «Гиперболоид инженера Гарина»: безжалостный инженер–одиночка Гарин (Е. Евстигнеев) с помощью небывалого супероружия уничтожает американский флот.< /p>

Отрицательные ученые разной степени злобности и гениальности встречаются в произведениях Жюля Верна, Алексея Толстого, у многих других авторов, они обыграны в бондиане, в песнях про «гадов-физиков», в мультфильмах. Неспроста известный всем злодей Мориарти имел самопровозглашенный титул профессора – так гораздо страшнее. Встреча со свихнувшимся ученым-индивидуалистом или с его продукцией, как правило, не предвещает рядовому человеку ничего хорошего.

Подозрительное отношение к ученым остается распространенным и во взрослой среде. Продукция ученых, может быть, и не смертоносна, но явно вредна. Во всяком случае, борьба с генно-модифицированными продуктами, попытки наложить мораторий на то или иное исследование встречают огромную общественную поддержку по всему миру, при этом мотивы такого неприятия лежат в широком спектре – от религиозных до экологических причин.

Легко находит себе место в общественном сознании уверенность в том, что смертоносные наработки мрачных ученых-одиночек помещаются в маленьком чемоданчике и могут быть легко вывезены в другое место или (о, ужас!) за границу. Отечественные истории 90-х годов о пресловутой кем-то украденной красной ртути, об уникальных похищенных в наших коллекциях гербариях и вывезенных на груди эмигранта расщепляющихся материалах свидетельствуют: общественность уверена, что наш ученый увозит на Запад не только свою голову, но и целую вселенную know how.

Вот кадр из очень хорошего фильма «Человек-невидимка». Доктор Гриффин (А. Харитонов) в своем чемоданчике перевозит полный набор химикатов, позволяющих ему стать невидимым и получить власть над миром. Общественность в лице хозяйки гостиницы с ужасом наблюдает за его научными приготовлениями. Г.Уэллс, конечно, к советским авторам не относится, однако, как хорошо мы понимаем его обеспокоенность!

Реальная ситуация состоит в том, что современный научный труд носит, по преимуществу, коллективный характер, это рутинная будничная работа, ничего эффектного. Современное лабораторное оборудование ни в какой чемоданчик не поместится. Однако про такую науку кино не снимут.

На другом полюсе общественных воззрений находится довольно распространенное представление о том, что ученое сообщество представляет собой сборище чудаков, занимающихся абсолютно бесполезной деятельностью. Во всяком случае, список работ, удостоенных анекдотической Шнобелевской премии с видимым удовольствием ежегодно зачитывают в новостях по федеральным телеканалам. Столь поверхностное представление о научной деятельности уже имеет длинную историю, однако хорошо соотносится с сегодняшними упреками в низкой эффективности нашей научной сферы. Эти упреки доносятся и с самых высоких трибун («Финансирование науки увеличили на порядок, а цитируемость почти не выросла!»).

Создатели наших фильмов еще 50 лет назад знали об этом мифе, и старались «потрафить» общественности. Правда, они привязывали его исключительно к западному научному миру. Как можно видеть в следующих кадрах из фильмов разных лет, западные ученые представлялись исключительно неадекватными старичками, прямо-таки сошедшими с полотен карикатуриста Б. Ефимова. Своих молодых ученых на Западе как бы и нет. Очень редко встречаются женщины-ученые. Почему? А вот почему. Промелькни в кадре живое молодое лицо, появись привлекательная женская фигурка – и зарубежная научная среда предстанет куда менее анекдотичной.

Можно, конечно, смеяться над подобными представлениями, однако, факт есть факт. Человечество в целом скептически относится к научной деятельности, имеет подозрения в отношении ученых и не держит в числе приоритетов императив обеспечения исследователей пристойными условиями для работы. Мораторий какой-нибудь на опасное научно-техническое направление – пожалуйста. А вот осаждать правительства своих стран требованиями стимулировать научные обмены ни одна серьезная общественная сила ни у нас, ни за рубежом не настроена.

Тема взаимоотношений Запада с нашей страной в научной сфере не нова. Она была изрядно отработана в годы холодной войны, однако и сегодня она раскрывается по тем же ксенофобским лекалам. И 50 лет назад и сегодня – одно и то же. Оказывается, в поисках свежих научных идей западные ученые стремятся хотя бы ненадолго попасть в СССР (Россию). Надоедливые американские старикашки при визитах в наши лаборатории отвлекают своими восторгами советских (российских) ученых от важной работы. На следующей картинке изображен визит зарубежной делегации ученых в советскую лабораторию так, как он показан в известном советском фильме.

Гости, восхищенные неизвестно чем, озираются по сторонам. «Гостеприимство» наших видно невооруженным взглядом. Наши неохотно отвечают на вопросы, и, конечно, никогда не расспрашивают западных коллег о каких-либо их достижениях. Научный обмен в таком виде нам не нужен! Скорее всего, работники невидимого фронта или иные информационные посредники уже добыли для сотрудников этой лаборатории все нужные данные о современном состоянии дел.

Перейдем к научным конференциям. Это признанный инструмент международного обмена научной информацией и мотор мобильности. Однако у нас исторически сложилось так, что научную информацию ученым поставляли проверенные информационные посредники. Было принято считать, что организация и проведение международных научных конференций не дело для исследователей, а участие в конференциях с выездом за границу считалось уделом узкого круга проверенных и статусных ученых.

Создатели «научных» фильмов блестяще угадали это веяние (см. следующую картинку). Для положительного советского ученого руководящая работа в Оргкомитете международной конференции – обуза, отвлекающая от настоящей научной работы. Даже мероприятия на нашей территории – это куча хлопот и неприятностей.

Что уж говорить об участии в зарубежных мероприятиях – там наших подстерегают настоящие опасности. Само собой разумеется: советский (российский) ученый вывозит на Запад необычайное креативное превосходство. Все знают нелепую шутку: «Американский университет – это место, где русские профессора учат китайских студентов». Она не имеет никакого отношения к реальности, однако имеет многолетние корни, полностью отвечает настроениям общества и прочно входит в лексикон многих – от юмористов до крупных государственных руководителей.

Судьба нашего таланта за рубежом вызывает в общественном сознании одновременно тревогу и зависть. Вот кадры из фильма «Судьба резидента». Советский (российский) ученый-дебютант (А. Вертоградов), исписав доску какой-то галиматьей (справа), легко вызывает фурор на международном симпозиуме и ввергает аудиторию, представляющую разные страны и народы, в восторг (слева). Неизбежный итог такого дебюта: предложение остаться на Западе, возглавить лабораторию и принять в дар виллу и яхту.

Именно такой опасности разбогатеть и прославиться чудом избежал молодой герой фильма. Можно смеяться над некоторой наивностью этого сюжета, однако кое-что подмечено верно. При массовом выезде в начале 90-х наши врачи, архитекторы, артисты, как правило, теряли социальный статус и трудоустраивались случайным образом. На этом фоне положение наших ученых-эмигрантов представлялось отечественным чиновникам недопустимо завидным. Не кадры ли из этого фильма в 90-е годы стояли перед глазами чиновников и депутатов в их настойчивых попытках физически вернуть ученых-эмигрантов в разрушенные НИИ и вузы?

Двум последним, безусловно, замечательным фильмам уже почти по 50 лет. Но удивительно – ярко переданное в них общественное ощущение негатива от прямого взаимодействия наших ученых с зарубежными коллегами пережило распад СССР и живо до сих пор. Это ощущение типично, например, для некоторых руководителей наших сегодняшних НИИ. Даже после введения в институтскую отчетность показателей участия в международных конференциях нередко имеем со стороны этих руководителей, как минимум, недоброжелательный нейтралитет в отношении «научного туризма» сотрудников.

А вот прими герой предложение остаться на Западе, что бы его ожидало? За последнее время уже накопились истории успешных карьер наших ученых в западных лабораториях. Этот успех – результат их самоотверженного труда в сложной конкурентной обстановке. Однако наше массовое сознание не может смириться с рассказами об их счастливых судьбах. Как же так? Ведь если на Западе и бывают какие научные прорывы, то они никому счастья не приносят. Все знают, например, что гениальный ученый-одиночка доктор Сальватор из фильма «Человек-амфибия» превратил своего сына Ихтиандра в особенное существо с инновационными способностями и вступил в конфликт со всей системой. Закончилось все плохо. Создатели фильма, к тому же, тонко подметили все слои конфликтной обстановки. Например, выяснилось, что при капитализме обладатели уникальных технологий зачастую держат в заложниках работодателей и нередко шантажируют их, обладая монополией на инновации. Так, Ихтиандр в изображенной далее сцене требует у работодателя его жену в обмен на применение революционной технологии добычи жемчуга. Интересно, что при становлении рыночных отношений в России требования эксклюзивных условий со стороны уникального инновационного персонала распространились довольно широко и у нас [3].

В СССР такое поведение положительного ученого или просто хорошего человека, обладающего know-how, было бы невозможно. Наоборот, конструктор Башкирцев решительно жертвует женой ради возможности изнурительного научного труда («Укрощение огня», 1972), ожидаемо распадается семья, рушится быт и у талантливого кораблестроителя Алексина («Никогда», 1962). Но, простите, СССР уже давно не существует, однако от ученых – чисто эмоционально – все еще требуют советскую жертвенность, бессребреничество и готовность пожизненного служения по принципу «где родился, там и пригодился».

Допустим, случится чудо, и развитие кадрового потенциала науки вместо управления «на эмоциях и предрассудках» получит управление, основанное на трезвом расчете. Нам придется срочно наверстывать упущенное. На какой уровень нужно будет выводить коловращение научных кадров? Для примера возьмем лишь одну составляющую обменов – обучение в зарубежных университетах. Следующая диаграмма представляет распределение по странам происхождения иностранцев, успешно окончивших аспирантуру США и защитивших в американских университетах в 2006 году ученую степень PhD. На схеме, после названия страны следует абсолютное число получивших эту ученую степень, а затем – доля в процентах.

Иностранцы в США реципиенты степени PhD в 2006 году, по странам происхождения [4].

Американские университеты в конце «нулевых» ежегодно выдавали выходцам из Китая по 4-5 тыс. дипломов степени PhD. Огромная цифра. Как видим на диаграмме, российское участие в этом процессе пока незначительное и прячется где-то внутри скромной европейской доли. Известно, что наши управленцы рассматривают в качестве ориентиров ежегодное обучение за счет федерального бюджета в зарубежных магистратурах и аспирантурах 500-1000 студентов. Этого числа явно недостаточно, с учетом того, что искомые степени получат далеко не все из них.

Сегодня воистину торжествует научная мобильность молодежи. В аспирантских программах по всему миру постоянно участвуют десятки, если не сотни тысяч приезжих. Так, в рамках соглашения, заключенного более 10 лет назад между королем Саудовской Аравии Абдаллой и президентом США Дж. Бушем в различных учреждениях США на магистерских и аспирантских программах постоянно обучаются 15000 молодых саудовцев. Международные аспирантские программы – платные. Поэтому направленные на обучение молодые люди всегда имеют существенные обязательства перед делегировавшей их страной. И нам следовало бы целенаправленно выделить средства (немалые, но и не астрономически большие). Отобрать, допустим, 15000 российских мотивированных аспирантов (что возможно, так как это число – всего лишь одна десятая часть российского аспирантского корпуса) и отправить их в поход в передовые центры науки и образования за признанными в мире учеными степенями. Благодаря имеющемуся опыту подобных программ и при продуманном подходе и сопровождении, затраты многократно окупятся.

А пока... Сегодняшнее состояние дел иллюстрируется забавной картинкой от A&A group, компанией, специализирующейся на доходчивых скетчах общемировых социальных и экономических процессов. Мы видим унылого, однако самостоятельно бредущего слона с надписью «Российская научная мобильность». На слоне восседают микроскопические бюрократы от науки, уверенные, что он идет туда, куда они указывают. Вооруженные и вдохновленные мифами, предрассудками и журналистскими штампами, чиновники всерьез думают, что они реально управляют процессами научной мобильности.

Использованная литература: