Нормообразующие смыслы социализма в фразеологизмах русского языка

1. Фразеологические социальные метки

        Особенность спецификации социальных норм и институтов в современной общественной практике состоит в их однозначности и прозрачности. Это обусловлено основным требованием к нормам и институтам – служить условиями рационального поведения для индивидов, самостоятельно принимающих свои решения и несущих ответственность за результаты этих решений.

          Постсоциалистические и особенно постсоветские общества не в полной мере освоили такую социальную практику. Однако пройденный ими путь уже весьма значителен. В этой связи вызывает интерес возможность ретроспективного анализа нормообразующих смысловых контекстов доперестроечного времени.

          Так, можно поставить задачу анализа таких смыслов через их проекцию на фразеологизмы языка. В русском языке советского периода присутствовал пласт легальных общеупотребляемых идиоматических оборотов и терминов, отражающих социальные акценты того периода. Построение социализма и декларируемое строительство коммунизма требовали отображения не только в теоретических и идеологических программах, но и в практически осуществляемых действиях и в применяемой лексике. Это в любом случае возможно на основе толкуемых понятий, оценивающих и идентифицирующих происходящие или желаемые процессы.

          Например, в период социалистического строительства особенно резкие изменения происходили в сфере труда и трудовых отношений – был устранен институт найма с обозначенной еще К.Марксом юридической независимостью и паритетностью сторон [1, с.178]. Вместо этого возникли различные варианты привлечения населения к труду: от примеров добровольного труда на коммунистических субботниках – великий почин – до трудовой повинности и трудовых армий. Принуждение населения к трудовой повинности, в том числе и путем участия в субботниках, имело следствием массовую симуляцию добросовестного труда (отлынивание, говоря языком современной институциональной теории). Отлынивание от внедряемых партактивом требований к труду отразилось в специфических образных выражениях, как фиксирующих это явление, так и оценивающих его, в том числе и в официально применяемом смысле. Количество подобных фразеологизмов быстро возрастало. Характерной особенностью этой лексики было ее легальное и общеупотребительное применение. С другой стороны, эти термины являлись анормальным применением русской речи.

          Характерны следующие термины и выражения, дающие представление о системообразующих смыслах того периода. С негативной стороны: приспособленец, мещанин, отсталый элемент, безыдейный и аполитичный, несознательный, иждивенец, карьерист, вредитель, прогульщик, рвач, несун, толкач, саботажник, спекулянт, расхититель социалистической собственности, чуждый элемент, разложенец, враг народа.

          Отличительными особенностями этих слов являются их нарицательный характер, неопределенность смысла, резко негативная окраска. Кроме того из них не ясно, что надо сделать, как надо себя вести, чтобы избежать подобных социальных меток. Сама такая метка скорее носила характер ярлыка, от которого освободиться далеко непросто. Как способ такого «очищения» в раннесоветский период использовалась практика «покаянья на заданную тему», когда сын, например, отрекался от отца, поскольку последний был священнослужителем или «врагом народа».

          Противоположностью перечисленных и подобных им ярлыков были следующие идиомы, которым вменялся позитивный смысл: добросовестный труженик, сознательный, идейный и политически грамотный, активист, передовик, победитель социалистического соревнования, правофланговый пятилетки, ударник коммунистического труда и т.п.

          За исключением некоторых одиозных метафор, расположенных в конце приведенного перечня, позитивные характеристики, которыми мог быть отмечен субъект, частично соответствовали вменяемому им смыслу. Переход от раннесоветской практики к позднесоветскому периоду связан с заменой политики морального наказания (вкупе с наказанием физическим) на политику морального поощрения. Моральное поощрение должно обладать атрибутами, понятными всем претендентам на него, поэтому оно не только обозначалось терминами, имеющими позитивно-поощрительный смысл, но и подвергалось более-менее четкой спецификации.

          В позднесоветский период расширялась практика явным образом обозначаемой спецификации коммунистической терминологии. Например, разрабатывались положения, позволяющие определить победителей социалистического соревнования и различного рода профессиональных конкурсов. Но часто имелась возможность произвольной интерпретации этих условий. Кроме того, как правило, моральное поощрение подкреплялось денежной премией или призом из престижных предметов. Фактические, но явно не проговариваемые интересы работников предприятий и организаций состояли в возможности рассчитывать на получение время от времени таких средств или призов. Партийные и профсоюзные комитеты учитывали эти намерения. Поэтому на практике имела место «выводиловка» – подтасовка результатов соревнования по общезначимой, хотя и негласной очереди.

          Отличительной особенностью вменяемых субъектам отрицательных и положительных меток являлось отсутствие нейтрально-позитивных терминов по принципу «кто нам не враг – тот друг». Преобладала практика контрастных оценок и полярных смыслов (кто не друг – тот враг). Это соответствовало классовому подходу и принципу коммунистической партийности. Такая «презумпция виновности» заставляла субъектов постоянно прилагать усилия и весьма немалые, чтобы продемонстрировать свою преданность политическому курсу руководства, а не просто лояльность.

2. Контрастность и неопределенность фразеологизмов

          Отношения и институты рассматриваемого времени отличались контрастностью и неопределенностью, как и характеристики, даваемые индивидам. Негативные смыслы и оценки процессов и явлений представлены в следующем перечне: расхлябанность, очковтирательство, черезвычайщина, приписки, комчванство, головотяпство и разгильдяйство, уравниловка, выводиловка, волокита, безответственность, субъективизм и волюнтаризм, начётничество, карьеризм, показуха, закручивание гаек, зажим критики и т.п.

          Отличительные моменты этих фразеологизмов и метафор те же, что и у рассмотренных выше: отсутствие четкой спецификации и размытость смысла, не гражданско-правовой характер, вульгаризация лексики.

          Перечисленные термины характеризуют в основном внутренние отношения в советской и партийной руководящей среде. Это примечательно и свидетельствует об остроте и напряженности внутрипартийных отношений, борьбе в данном социальном слое.

          Позитивные характеристики социальных и экономических процессов, часто провозглашаемые, а не фактически имеющие место, описывались следующей терминологией: борьба за дело коммунизма, трудовой героизм, творчество масс, сознательность, встречный план, социалистическое соревнование, советская обрядность, трудовые успехи, активная жизненная позиция, нерушимый блок коммунистов и беспартийных, коммунистическое отношение к труду, коллективизм, бдительность, ненависть к врагам социализма, соблюдение морального кодекса строителя коммунизма, взятие повышенных трудовых обязательств.

          Нечеткость этих терминов имела следствием многочисленные теоретические попытки их конкретизации. Обращение к формулировкам классиков не решало проблему. Так, ленинское определение коммунистического труда [2, с.283] и ленинское определение цели социалистического производства [3, с.232] страдают идеализацией и идеологизацией, носят абстрактно-утопический характер.

          Для части коммунистов-активистов определенным решением проблемы было взятие коммунистических идей на веру. Однако требовалась проверка на деле. Практика советского социализма выработала схему такой проверки. Население постоянно принуждалось к участию в определенных кампаниях и мероприятиях. Такое участие было проверяемым и учитываемым. Эти акции интересны своими идеологически окрашенными функциями, отраженными в соответствующих идиомах. Населению вменялось:

          – участие во всенародных манифестациях в годовщину Октябрьской революции и в день 1-го Мая;

          – участие в субботниках и воскресниках, особенно в коммунистических,  приуроченных к дню рождения В.И.Ленина;

          – участие в помощи селу по уборке урожая, как правило, кормовых и технических сельскохозяйственных культур;

          – участие в открытых партийных собраниях независимо от членства в партии;

          – участие членов комсомола в ежегодных Ленинских зачетах;

          – участие работающих лиц в официальных профсоюзах с их основной декларируемой функцией – быть школой коммунизма;

          – участие в подписных кампаниях на советские, партийные и комсомольские издания;

          – участие населения в партийно-политической учебе независимо от членства в КПСС или ВЛКСМ;

          – участие по месту жительства в движении за звание дома коммунистического быта или в более мягком варианте – за звание дома образцового состояния. Соответствующая табличка вывешивалась на стене дома;

          – участие в октябрятской и пионерской организациях (детям и подросткам);

          – членство в комсомоле (подросткам старших возрастных групп и молодежи);

          – перманентное участие в обсуждении документов партии и правительства, трудов генеральных секретарей ЦК КПСС.

          Основными характерными чертами этих акций были декларативность, нормативное толкование их смысла высшими партийными инстанциями, требование лояльного их восприятия со стороны «трудящихся», поскольку это «отвечает их интересам», проверяемый и регистрируемый характер.

          Регистрацию участия той или иной группы граждан проводил соответствующий распорядитель (ответственное лицо). Самому распределителю его функции тоже вменялись. Декларативность означала номинальную, а не реальную наполняемость смыслом. Принудительная практика этих действий для индивидуальных исполнителей означала для них запретительно высокие издержки отказа. Номинальность смыслов влекла нулевую индивидуальную полезность от их исполнения.

3. Институциональный регламент и издержки адаптации

Следует также различать практику реализации подобных акций в раннесоветский и позднесоветский период. В раннесоветский – сталинский – период полезность того, о чем говорится здесь, для отдельного индивида была нулевой в прямом смысле, а цена отказа – в прямом смысле неподъемной. Такого рода явления можно рассматривать как процессы институциональной адаптации с присущими им издержками. Внедрение институциональной нормы в практику сопровождается адаптацией акторов. Также можно ввести в рассмотрение понятия институционального регламента. Под таким регламентом будем понимать совокупность норм и правил, упорядочивающих последовательность поведенческих актов определенных субъектов.

          Институциональный регламент может быть весьма жестким, хотя он не всегда содержит новые элементы. Постоянное исполнение такого регламента сопровождается существенными текущими издержками приспособления, которые тоже являются видом издержек адаптации. Такая ситуация не выглядит аномальной, если соответствующие регламенты принимаются субъектами добровольно (жизнь в скитах, в арктических экспедициях, в космических полетах). Ситуация является иной в случае вмененности институциональных регламентов. Поскольку партийная идеология рассматривала текущую жизнедеятельность как строительство социализма или коммунизма, то данная система ценностей требовала постоянного увеличения актов поведения, соответствующих этим ориентирам.

          Население постоянно сталкивалось с необходимостью нести текущие и дополнительные издержки реализации таких актов. Симуляция их исполнения была реакцией населения на возрастание издержек адаптации. Однако количество наказываемых и репрессируемых за симуляцию росло вместе с ее масштабами. Партийная идеология раннесоветского периода трактовала это явление как обострение классовой борьбы по мере строительства социализма [4, с.10].

          В позднесоветский период после частичного осуждения сталинизма ситуация несколько изменилась. Индивидуальная полезность вменяемых действий становилась положительной, хотя и небольшой. Например, участие в уборке урожая картофеля поощрялась возможностью взять с собой несколько его ведер. Это заметно изменило отношение участников к подобным мероприятиям.

          Победители соревнования и многочисленных профессиональных конкурсов все чаще награждались дефицитными предметами быта и даже автомобилями.

          Ответственные лица (распорядители) мероприятий премировались подобным же образом. С другой стороны, цена отказа стала рассматриваться в более спокойном контексте как цена неучастия и по многим мероприятиям перестала быть запредельной. Часть мероприятий допускала формальное участие, конечно, явно не декларируемое, но фактически достаточное, – участие «для галочки».

          Таким образом, в позднесоветский период постепенно вменяемые официально смыслы подобных акций стали ослабевать. В то же время элементы привлечения к этим акциям различными мерами поощрения стали рассматриваться населением как смыслообразующие и заменяющие официальное понимание.

          В этих условиях политика гласности, поддержанная как консервативно настроенными, так и более радикальными членами советского руководства и тоже на первых порах выставленная населению СССР как вменяемая ценность, была вполне оправдана. Процедура гласного толкования смыслов целей и ценностей общественных процессов важна тем, что нормы, прошедшие такую процедуру, обладают свойствами легитимности, понимаемости и устойчивости.

          Гласность имела позитивную практику как в советский, так и в постсоветский периоды. Различными группами в советском руководстве она оценивалась по-разному. Консервативная часть этого руководства видела в политике гласности самоценное и самодостаточное явление в рамках реального социализма. Гласность рассматривалась как способ расширения его основ и укрепления его позиций в советском обществе.

          Более радикальные политики видели в курсе на гласность промежуточный этап к гражданско-правовой практике формирования социально значимых смыслов, в том числе и с элементами частного права. Преимущество было за этой позицией как более прагматичной и радикальной одновременно, а также более прозрачной в инструментальном отношении. В настоящее время в России гражданско-правовая практика конституирования и спецификации общественно значимых смыслов и общественных норм имеет более чем двадцатилетнюю историю. Фразеологизмы, отражающие отношения реального социализма, ушли в прошлое или стали неактуальными. Появились новые идиомы и метафоры, которых, быть может, даже больше, чем в советское время, причем значительное число терминов имеет отрицательный смысловой оттенок – нетерпимость, беспорядки, терроризм, коррупция и т.п. Часть специалистов полагает в этой связи, что общественная практика настоящего не может быть позитивно оценена по отношению к советскому прошлому. Настоящее не лучше и не хуже – оно другое, мир стал другим.

          Однако есть немаловажное различие. Большинство вновь возникших фразеологизмов не являются терминами с принудительным толкованием их смыслов. А нарицательный характер имеют, пожалуй, только два термина – «новые русские» и «олигарх». В других случаях интерпретация смыслов значительно продвинулась в сторону их однозначности. Таким терминам, как «демократия», «свобода слова», ныне придается прямой, а не окольный смысл.

          Однако есть направления смыслообразования, где продвижение невелико. Такая ситуация характерна, например, для фразеологии, отражающей политическую конкуренцию. Вероятно, только один термин закрепится здесь достаточно прочно – «политтехнология». Продвижение невелико по той причине, что не возникла ожидаемая жизнеспособная многопартийность. Вместо этого политическая практика привела к неэффективной «полуторапартийной» системе.

Литература

1. Маркс К. Капитал. Т. 1. М.: Политиздат, 1978.

2. Ленин В.И. Избранные сочинения. Т. 3. М.: Политиздат, 1980.

3. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 6.

4. Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. М.: Политиздат, 1949.