Финансовый кризис требует нестандартных решений. Но кто способен генерировать таковые? Только гениальные личности. Но кто это такие? Как они устроены? Их ярчайшим представителем является Лейбниц – последний интеллектуальный универсал.
В 1999 г. вышла в свет книга доктора философских наук, профессора Государственного университета управления Л.А.Петрушенко «Лейбниц. Его жизнь и судьба» [1], в которой автор попытался расшифровать до сих пор во многом таинственную и непонятную личность немецкого мыслителя. Сейчас указанная книга уже превратилась в библиографическую редкость, однако это лишь подстегивает интерес к ней, ибо предпринятое автором «декодирование» различных аспектов жизни Лейбница в конечном итоге приняло форму 600-страничного трактата. Как же следует оценить столь внушительный фолиант?
1. Плюсы и минусы монументального фолианта. На наш взгляд, вышедшая книга столь же неоднозначна, как и сама личность Лейбница, которой она посвящена. У названной книги имеется еще одно название - «Раздвоенный». Хотя это название не является официальным, по сути именно его следует воспринимать в качестве основного. По-видимому, раздвоенность души и жизни немецкого философа естественным образом сказалась и на книге Л.А.Петрушенко. Именно отсюда и проистекают все ее плюсы и минусы. К числу последних можно отнести следующие.
Во-первых, автор не очень аккуратно использует библиографию. Так, например, помимо общего списка литературы в конце книги имеются еще специальные библиографии к каждой главе. Такое дублирование библиографических списков запутывает читателя и не соответствует современной академической системе ссылок на используемую литературу.
Во-вторых, многочисленные цитаты, как правило, не имеют конкретного источника. В таких случаях Л.А.Петрушенко ограничивается указанием фамилии цитируемого автора без указания конкретного источника из приводимых им списков литературы (иногда в библиографии фигурирует несколько работ одного автора, что еще больше запутывает читателя). Такой подход также является нарушением академических традиций.
В-третьих, несмотря на внушительный размер библиографии, в тексте книги идут активные ссылки всего лишь на 3-4 источника. Таким образом, большая часть библиографии остается незадействованной, а, следовательно, и весь список литературы оставляет впечатление «мертворожденного», искусственного. Как правило, в современных монографиях принято указывать только те источники, на которые делаются непосредственные ссылки по тексту.
В-четвертых, книга изобилует многочисленными отступлениями от основной темы, которые, хотя иногда и носят афористичный характер, по большей части являются достаточно очевидными (если не сказать банальными!), а зачастую просто неуместными. Изобилие такого второстепенного (а иногда и второсортного!) материала делает работу излишне массивной и рыхлой.
В-пятых, литературный стиль работы оставляет желать лучшего. Книга перенасыщена очень длинными, закрученными предложениями; часто в рамках одной фразы встречаются многочисленные (как правило, по три) слова-синонимы, из которых вполне достаточно было бы одного. Кроме того, работа насыщена сильными перепадами в самом стиле. Так, во многих местах автор слишком активно играет философскими категориями, что отсекает большую часть широкой читательской публики, а в некоторых случаях он впадает в откровенную литературщину.
Указанные недостатки являются во многом субъективными, так как сама книга носит глубоко личный, интимный характер и не относится к разряду научных изданий. Однако выбранная автором система ссылок и цитат, а также наукообразный и неровный язык книги дезориентируют ее «потребителя» и осложняют восприятие материала. В целом же прочтение указанного манускрипта предполагает серьезные усилия и терпение со стороны рядового читателя, испытывающего праздный (а не профессиональный) интерес к личности Лейбница.
Однако, помимо указанных «технических» недостатков книги, следует отметить и ее сильные стороны.
Во-первых, насколько нам известно, Л.А.Петрушенко первым решился на субъективное раскрытие личности Лейбница. Причем не просто решился, а открыто заявил об этом. Все предыдущие биографии претендовали на историческую объективность, а их авторы пытались навязать читателям сделанные ими соответствующие «объективные» выводы. Л.А.Петрушенко категорически отказывается от такого подхода, внося в исследование дополнительный фактор - чувство, интуицию. В соответствии с таким подходом он не просто жонглирует биографическими фактами, а старается ощутить, что за ними стоит. В этом смысле выбранный Л.А.Петрушенко метод напоминает метод психологической расшифровки исторических персонажей, в свое время блестяще примененный С.Цвейгом. Такой подход позволяет повысить достоверность рисуемого образа и придать ему большую жизненность.
Во-вторых, Л.А.Петрушенко была проведена уникальная систематизация и структуризация биографии Лейбница. Выполненная автором работа в данном направлении непосредственно запечатлена в оглавлении книги. Здесь в довольно элегантной, образной форме нашли отражение все «болевые точки» биографии философа. На наш взгляд, такой «анатомический» атлас жизни Г.В.Лейбница уже сам по себе является серьезным достижением.
В-третьих, автор предельно широко трактует все проблемы, связанные с личностью Лейбница. Действительно, многие психологические, социальные и методологические коллизии в биографии немецкого мыслителя актуальны и сегодня. Некоторые штрихи его жизни чрезвычайно полезны для правильного понимания места и роли человека в современном обществе. В этом, на наш взгляд, и состоит истинная польза от прочтения данной книги. В противном случае тщательное «перекапывание» жизни давно почившего философа вряд ли было бы оправданным.
В-четвертых, большим плюсом работы Л.А.Петрушенко является то, что по мере ее чтения, Лейбниц постепенно становится близок читателю, и его невольно начинаешь воспринимать как старого друга. Это связано с тем, что в авторской трактовке он оказывается чрезвычайно человечным, что можно воспринимать как литературный успех, ибо, как ни крути, а Лейбниц, пользуясь современным жаргоном, был суперменом, своего рода логико-математическим киборгом. Рационалистическая сверхъестественность Лейбница еще сильнее отодвигает его от нас, усиливая и без того большую пропасть пространства и времени, лежащую между нами. Преодоление этой пропасти - несомненная заслуга автора.
В-пятых, автором выдвинут целый ряд оригинальных и нетрадиционных идей, позволяющих глубже понять некоторые «странности» Лейбница. К их числу относится мысль о том, что пресловутая скупость философа есть следствие пуританской скаредности людей того времени, которая была тотальной и, следовательно, не могла не затронуть героя книги. Это фактически ставит под сомнение уже устоявшийся миф о его жадности. Интереснейшим пассажем представляется объяснение Л.А.Петрушенко научно-практической «всеядности» Лейбница, которого многие биографы упрекали за то, что он бессистемно интересовался и занимался всем, что ему попадалось под руку. На самом деле, по мнению автора, ничего случайного и бессмысленного в жизни философа не было. Все детерминировалось и направлялось его представлениями о единстве и гармонии мира. Однако мир можно познать только через познание его отдельных частей. Именно это и пытался делать немецкий мыслитель. Фактически при такой трактовке событий нам открывается вместо разбросанного, взбалмошного субъекта методично действующая и очень целостная личность.
2. Еще один портрет Лейбница. И все же, на наш взгляд, автору не удалось стереть все «белые пятна» и заполнить многочисленные «черные дыры» в жизни Г.В.Лейбница. Да это, наверное, и невозможно. Время скрыло от нас все нюансы личности философа и, по-видимому, историки уже никогда не докопаются до правды. Кроме того, о какой правде вообще может идти речь, когда мы имеем дело со столь масштабной и противоречивой натурой, как Лейбниц. Любые категорические утверждения здесь просто неуместны. Именно поэтому-то субъективный подход Л.А.Петрушенко и представляется оправданным. Однако самое интересное во всем этом другое. Дело в том, что прочтение его книги, вообще говоря, формирует у читателя совсем не тот образ Лейбница, который хотел нарисовать сам автор. Таким образом, субъективный портрет немецкого ученого, представленный в работе Л.А.Петрушенко, претерпевает дальнейшие субъективные метаморфозы в умах читателей.
В связи с этим ниже мы хотели бы в компактной форме показать того Лейбница, который нарисовало наше собственное воображение в процессе осмысления указанного 600-страничного труда. При этом оговоримся, что наш портрет не претендует на большую объективность или проницательность. Скорее это еще одна субъективная версия личности Лейбница - не более. В лучшем случае мы дополним и по возможности скорректируем уже имеющийся авторский портрет. Для этого попытаемся, прежде всего, последовательно разобраться в пресловутой «человечности» Лейбница, коснувшись наименее понятных (и наиболее спорных!) сторон этой титанической личности. С этой целью предпримем своеобразное детективное расследование, используя в качестве путеводителя книгу Л.А.Петрушенко.
1. Гениальность и система образования. Отличительной чертой Лейбница с самых ранних лет была его ничем неприкрытая гениальность. Защита докторской диссертации в двадцатилетнем возрасте, увлечение историей и поэзией в раннем детстве, гипертрофированная тяга к чтению книг - все это лишь частные проявления его повышенных умственных способностей. Тем не менее, юное «чудо учености» явно не вписывалось в традиционные образовательные схемы. Например, трудные книги ему казались легкими, а легкие - трудными; если глубина изучаемого материала была недостаточна, то мысль Лейбница работала вхолостую, приводя к неэффективной растрате интеллекта [1, с.116]. Не удивительно, что с такими "вывернутыми" мозгами Лейбниц стал классическим аутодидактом и своими знаниями был обязан только самому себе. В частности, вспоминая о школе, Лейбниц писал главным образом о том, чему научился не в ней, а за ее стенами [1, с.73]. Все, что могли дать ему учебные заведения и преподаватели, полностью замещалось книгами. По-видимому, в этом проявляется универсальное свойство особо одаренных людей. Впоследствии по этому поводу довольно жестко высказался Джек Лондон. По его мнению, в университетах учатся только откровенные бездельники, ибо кто действительно хочет чего-либо узнать, тот идет в библиотеку и узнает там все, что ему нужно. Иными словами, традиционное образование полезно только среднестатистическим человеческим единицам; прирожденным гениям оно ни к чему. В этом смысле совершенно закономерно, что Лейбниц не нуждался ни в каких университетах и в научном плане был абсолютно самодостаточен.
2. Гении и вундеркинды как порождения кумулятивных знаний предыдущих веков (буддистская версия). Как было сказано, Лейбниц был гением и вундеркиндом. Но кто такие гении и откуда они? Такие вопросы задает автор монументального труда о Лейбнице и пытается дать на них ответы в основном с материалистических позиций. Нам кажется, что это несколько огрубляет и обедняет представления о гениях, природа которых до сих пор не разгадана. Гений - это всегда что-то сверхъестественное, мистическое. В связи с этим приведем мнение Анагарики Говинды по поводу того, откуда берутся гении и вундеркинды.
В соответствии с восточной теорией реинкарнации (перевоплощения) индивидуальное сознание сохраняется после смерти, чтобы потом вновь родиться в новом человеческом теле. В ряде случаев с сознанием может перемещаться некая вдохновляющая идея, которая в силу своей обширности для своего осуществления требует более одного земного существования [2, с.209]. Тогда новый индивидуум сохраняет память о навыках и знаниях, приобретенных в прошлых существованиях. Результатом таких трансформаций и являются вундеркинды [2, с.214]. Иначе как объяснить, что уже в школьные годы Лейбницу приходят на ум мысли, приведшие его позднее к открытию «логического исчисления»? Поразительная целеустремленность, с которой Лейбниц на протяжении всей жизни развивал свою научную систему, свидетельствует о наличии у него некоей врожденной, данной свыше идеи и в определенной мере подтверждает буддистскую гипотезу.
Самым забавным во всем сказанном является то, что сам Лейбниц, отталкиваясь от представлений о духе и душе как основе протяженности и движения, считал справедливым учение о бессмертии и воскресении из мертвых [1, с.280]. Невольно складывается впечатление, что великий мыслитель ощущал свои предыдущие земные воплощения, что и пытался логически обосновать. Кроме того, саму смерть Лейбниц воспринимал лишь как свертывание жизни; поэтому на самом деле смерть - лишь видимость смерти [1, с.506]. Да и какой смысл был бы в его бессмертной миссии, если бы смерть была полной и окончательной? В представлении Лейбница смерть - это иное продолжение реального бытия и его самодеятельности. По мнению Л.А.Петрушенко философ обнаружил радость, счастье и надежду даже в смерти, то есть там, где ни до, ни после него никто ничего подобного не видел [1, с.507]. С этим утверждением нельзя полностью согласиться, ведь еще за два тысячелетия до Лейбница столь же оптимистичное отношение к смерти было сформировано буддизмом, который базируется на теории реинкарнации и насквозь пропитан мистицизмом.
3. Отрицательные качества личности Лейбница. По мнению Бертрана Рассела Лейбниц «был одним из выдающихся умов всех времен, но человеком он был неприятным» [3, с.600]. Однако в книге Л.А.Петрушенко нет практически ни одной серьезной иллюстрации к этому тезису. Наоборот, следуя характеристике автора, Лейбниц производил в общем приятное впечатление [1, с.118], будучи по натуре миролюбивым, гуманным, мягким, великодушным, демократичным и доброжелательным человеком; обо всех людях он говорил только доброе и даже щадил своих врагов [1, с.120]. Но что же тогда дало повод лорду Расселу сформулировать столь нелицеприятную сентенцию?
Сам Б.Рассел дает весьма скупой комментарий к своим словам: Лейбниц был трудолюбив, бережлив, воздержан и честен в денежных делах, но у него совсем не было тех возвышенных философских достоинств, которые были, например, так характерны для Спинозы. Из сказанного вырисовывается образ весьма пресной и серой личности. Довершает этот портрет другая суровая характеристика Рассела: "Лейбниц - скучный автор, и его влияние на немецкую философию сделало ее педантичной и сухой" [3, с.614]. Получается все достаточно логично: пресный и серый человечек писал сухие и педантичные тексты. Но такая картина не вяжется с масштабностью интеллекта Лейбница. Что здесь не так?
Докопаться до истины в данном случае почти невозможно. Приходится предположить, что немецкий мыслитель был поразительно неоднозначной личностью, то есть принять гипотезу Л.А.Петрушенко о его душевной (и духовной!) раздвоенности. Иными словами, в быту Лейбниц был, образно говоря, серой мышью, постоянно генерирующей бриллианты научной мысли, чтобы затем облечь эти мысли в тусклую паутину многословных трактатов. Странно, но факт.
Есть и другая неприятная черта у Лейбница - по мнению многих биографов, он был скуп, хотя сам философ отрицал в себе корыстолюбие [1, с.131]. Однако когда какая-нибудь фрейлина ганноверского двора выходила замуж, он обычно преподносил ей то, что сам называл "свадебным подарком", состоящим из полезных правил и заканчивающихся советом не отказываться от умывания теперь, когда она заполучила мужа [3, с.601]. Л.А.Петрушенко считает, что скряжничество Лейбница было типичной чертой большинства протестантов того времени. Возможно. Однако приведенный пример имеет и еще одну сторону: либо этому жмоту был присущ "черный" юмор, который уже сам по себе служит признаком неординарной личности, либо подобные рекомендации давались вполне серьезно и тогда перед нами опять встает серый человечек, если не сказать больше - полный кретин. Учитывая повторяемость однотипных "свадебных подарков", с большим основанием можно принять вторую версию. А это означает признание некоторой ущербности личности великого логика.
Но, пожалуй, наиболее ярким доказательством неприятности личности Лейбница служит случай со Спинозой, с которым он, якобы, в 1676 г. провел целый месяц в частых спорах и от которого даже получил в рукописи часть «Этики». Рассел считает, что эта встреча оказала значительное влияние на философию Лейбница. Однако это не помешало ему впоследствии присоединиться к травле Спинозы и всячески приуменьшать свое знакомство с ним, говоря, что встретился с ним он только раз и Спиноза рассказал лишь несколько удачных политических анекдотов [3, с.601]. К сожалению, этот случай в книге Л.А.Петрушенко никак не затронут. Нам кажется, что великие люди не могут быть примитивно линейными, однозначно хорошими. Видимо, в случае со Спинозой как раз проявилась темная сторона личности Лейбница.
Есть и еще одно косвенное доказательство сказанного: у гроба Лейбница было всего два человека; хотя весь двор был приглашен, на похороны никто не явился [1, с.513]. Что стоит за этим? Л.А.Петрушенко выдвигает одну из обвинительных версий в адрес государственного аппарата [1, с.514]. Видимо, доля истины в этом утверждении есть. Однако так ли уж все сложно? Может быть, Лейбница никто не любил и не уважал просто потому, что он был неприятной личностью? На наш взгляд, такая интерпретация событий является даже более правдоподобной.
4. Лейбниц как мистик. Хотелось бы специально остановиться на версии Л.А.Петрушенко по поводу слишком легкого вступления Лейбница в общество Розенкрейцеров. В авторской трактовке юный философ, прямо-таки шутя, проник в это мистическое общество. Более того, сделано это было посредством авантюрного дурачества - засылки в Орден длинного, быстро состряпанного, но весьма наукообразного письма с изложением герметического учения. Парадоксально, что члены нюрнбергского общества благоговейно приняли эту ерунду и предоставили Лейбницу должность секретаря и хранителя их тайн. На наш взгляд, профессор Л.А.Петрушенко здесь явно недооценивает чрезвычайно важную черту личности Лейбница - его мистическую жилку.
Примеров того, что вся жизнь Лейбница была пронизана мистицизмом много. Прежде всего, философ жил в век «всевозможной таинственности» и, отдавая дань времени, серьезно увлекался алхимией [1, с.105]. Два фантастических случая из его детства - принятие трехдневным малышом крещения с открытыми глазами и чудесное спасение после падения со стола на каменный пол - привели самого Лейбница и его родителей к пониманию его исключительности [1, с.67-68], а перед самой смертью тяжело больной философ беседовал с врачом не о чем-нибудь, а об алхимии. Трудно поверить, что при таких обстоятельствах Лейбниц оставался равнодушен к мистическим тайнам бытия и мистическим учениям, к числу коих относился и герметизм. По всей видимости, философ на протяжении всей жизни изучал его, хотя это и не нашло отражения в его официальной биографии. В противном случае вряд ли он смог бы состряпать столь умелое письмо, принятое орденом Розенкрейцеров, в составе которого всегда были эксперты-гроссмейстеры, способные отличить писания дилетанта от трактата специалиста.
Нельзя не упомянуть, что главная идея Лейбница о всеобщей взаимосвязи и единстве мироздания фактически заимствована из учения Гермеса, которое своими корнями уходит в глубочайшую древность. Скорее всего, Лейбниц всю жизнь отдавал должное тайным занятиям мистикой. Мистической представляется и его смерть: лежа в постели и осознав свою беспомощность, он надвинул ночной колпак на лицо, повернулся и умер [1, с.510]. Как справедливо считает Л.А.Петрушенко, Лейбниц умер, потому что сам того захотел. Подобный феномен обусловлен необыкновенной мощью сознания человека; аналогичным образом умирают только великие мистики, покидающие тело по собственному желанию. Нам кажется, что так и следует воспринимать Лейбница - как одного из величайших мистиков своего времени. При этом сразу оговоримся: характеризуя Лейбница как мистика, мы подразумеваем, что он воспринимал мир как великую тайну, в которой все непостижимым образом взаимосвязано. Безусловно, такое мироощущение никак не было связано с примитивной религиозностью и даже, наоборот, противостояло ей. Церковные же обряды были вообще неприемлемы для него. Кстати говоря, не следует думать, что в своем мистическом мировосприятии Лейбниц был абсолютно одинок. Впоследствии он имел, например, великого последователя и продолжателя подобных традиций в лице И.В.Гете.
5. Лейбниц и университеты. Особого внимания заслуживает отношение Лейбница к университетам. Здесь следует рассмотреть два аспекта - карьерный и научно-педагогический. Первый аспект предельно прост: Лейбниц категорически отказался от карьеры университетского профессора в Альтдорфе [1, с.104]. Ему казалось недостойным сидеть и вертеться на одном месте, как ключ в замке; он жаждал более широкого поприща, чем дает академическая карьера [1, с.107]. И это в то самое время, когда доходы немецкой профессуры были таковы, что бытовала даже поговорка: «он может жить как профессор» [1, с.89]! Подобный жизненный выбор не является уникальным. История знает много выдающихся ученых, которые грубо пренебрегали университетскими кругами. Таковы были, в частности, Давид Рикардо (самый богатый человек Лондона, основатель ведущего политэкономического общества, член Английского Парламента), Джон Мейнард Кейнс (крупнейший коллекционер картин, валютный спекулянт, высокопоставленный чиновник и политик), Джордж Сорос (миллиардер, человек, раскачивающий международные финансовые рынки, меценат науки и философ). Подобных примеров можно привести много. Складывается ощущение, что чем масштабнее личность, тем менее привлекательна для нее университетская жизнь. Образно говоря, настоящим героям не место в затхлой университетской среде.
Сказанное имеет прямое отношение и к сегодняшнему дню, ибо современные университеты совершенно не способны привлекать и удерживать наиболее одаренных людей (за исключением, быть может, нескольких американских вузов). Видимо, этот момент является универсальным и выбор Лейбница придворной карьеры был вполне оправдан и, может быть, даже безальтернативен.
Не менее современным представляется и научно-педагогический аспект. Так, например, Лейбниц совершенно не верил в научные и педагогические возможности университетов. По его мнению, наиболее эффективно научная и педагогическая деятельность могла вестись только в рамках академий наук, которые должны были строиться на практической основе и представлять собой государственные органы, призванные руководить развитием всех производительных сил и всех областей материальной и духовной культуры страны [1, с.222]. По поводу правильного устройства академий Лейбниц давал советы и Петру I. Ирония истории заключается в том, что спустя столетия именно в лице Академии наук СССР мечта Лейбница нашла свое наиболее полное выражение.
Сказанное с особой четкостью высвечивает ту основную ошибку, которая произошла в 1990-е годы в организации российской науки: уникальная академическая система стала активно разваливаться, отдавая свои позиции малоэффективным, нежизнеспособным университетам. Такой организационный вираж следует классифицировать как большой шаг назад. Если Лейбниц уже тогда понимал, что практически любое высшее учебное заведение является «болотом» и его необходимо заменить чем-то лучшим, то почему же сейчас это не ясно?
6. Лейбниц как «страдалец» и «неудачник». Раскрывая жизнь Лейбница, Л.А.Петрушенко говорит, что, мечтая о счастье всего цивилизованного человечества, он сам так и не стал счастливым. Более того, автор утверждает, что гении просто не могут не страдать, не быть несчастными [1, с.165], а также констатирует факт трагедии жизни Лейбница [1, с.167], хотя из прочитанного так и остается неясным, в чем собственно она состоит. Далее автор даже рекомендует читателю пожалеть гениев за то, что они - выдающиеся люди [1, с.168]; гении, по его мнению, это типичные общенациональные неудачники [1, с.167]. Может быть, такое представление восходит к тезису Ромена Роллана: «Так пусть же не слишком сетуют те, кому приходится тяжко: лучшие люди человечества разделяют их участь» [4, с.11]? Однако так ли это?
На наш взгляд, гении совершенно необязательно должны быть несчастными. С какой стати? Да и сам автор иногда встает на эту позицию. Например, анализируя череду дел Лейбница в «Ганноверский период», он восклицает: «Как ужасно полно и счастливо он жил» [1, с.182]. Действительно, если учесть все то, что делал и сделал Лейбниц, неизбежно придешь к выводу: нам бы так пожить. Кроме того, в жизни Лейбница не было того драматизма, который придает жизни трагичность. Он не оглох, как Бетховен и не должен был метаться по всей стране, спасая свою жизнь, как это делали Микеланджело Буонарроти и Бенвенуто Челлини. Наоборот, он был своего рода «баловнем судьбы» [1, с.167]. Тогда в чем же проблема? Может быть, в том, что философ всю свою жизнь прожил сиротливо и умер в одиночестве [1, с.167]? Но так ли уж это страшно?
По словам Карла Густава Юнга «есть много людей, развивших свой интеллект до такой степени, что они никого не встречают в жизни, кроме дураков» [5, с.15]. Несомненно, что Лейбниц принадлежал к когорте таких интеллектуалов высшей категории и, следовательно, по жизни он закономерным образом должен был быть одинок; в противном случае ему было бы еще хуже. Однако в этом нет трагедии, особенно если учесть интеллектуальную самодостаточность немецкого мыслителя. В соответствии с древнеиндийскими философскими традициями, человеческие привязанности не решают ни одной проблемы, а, наоборот, только приумножают их. Не имея глубоких привязанностей, Лейбниц легко скользил по жизни, получая от нее все содержащиеся в ней плюсы без сопутствующих им минусов. Что касается одинокой смерти, то и это не так уж плохо. А разве смерть среди даже искренне любящей вас толпы лучше? Недаром, все великие мистики и люди с повышенной духовностью, предчувствуя свой конец, уходят из общества в поисках уединенной смерти.
Резюмируя сказанное, можно утверждать, что Лейбниц в целом был счастливым человеком, а его одиночество было естественным следствием повышенной развитости духа и интеллекта. Можно сказать, что и в этом тоже проявилась его исключительность, ибо история человечества знает немало примеров, когда гении действительно были глубоко несчастны.
7. Лейбниц как путешественник и турист. Одна из характерных черт выдающихся людей - страсть к путешествиям. Лейбниц был полностью во власти этой страсти, особенно в старости. Путешествия и мышление он считал двумя высшими видами деятельности [1, с.455]. На почве стремления к постоянным вылазкам в другие страны и города у него под конец жизни постоянно возникала напряженность в отношениях со своим «шефом» - Георгом Людвигом. Однако вряд ли стоит обвинять последнего в жестокосердности и жалеть Лейбница, как это склонен делать Л.А.Петрушенко. По мнению Эндрю Карнеги «каждый, кто имеет хоть малейшую возможность, должен совершить путешествие вокруг света даже ценою больших жертв» [6, с.142]. У Лейбница не было возможности совершить кругосветное турне, но и за обычные «туристические» маршруты в Европу надо было расплачиваться потерей расположения своего государя. Именно это он и делал, причем, надо признать, по доброй воле и без особого драматизма. Таким образом, и в этом начинании ему сопутствовала удача, ибо месть со стороны начальства была отнюдь не столь сильна, как можно было ожидать, и ограничивалась в основном нареканиями в его адрес в устной форме [1, с.482].
Надо сказать, что страсть к путешествиям является логическим продолжением страсти более общего порядка - страсти к исследованиям. Истинный исследователь не может остаться равнодушным к перемещениям по миру, к знакомству с иными народами и культурами. В этом смысле личность Лейбница представляется чрезвычайно цельной и обтекаемой: он являл собой законченный тип исследователя своего времени. Ради более интенсивной научной деятельности философ отказался от спокойной и обеспеченной жизни университетского профессора, а ради возможности лучше понять мир посредством путешествий он частично пренебрегал своими служебными обязанностями и тем самым приносил в жертву свою придворную карьеру. Надо сказать, что жертвы Лейбница всегда были строго дозированными. Случай с путешествиями не был исключением: философ, не желая обострять ситуацию, сознательно проводил стратегию не открытого, а молчаливого неповиновения своему государю [1, с.479], периодически осуществляя отъезды за границу без его ведома.
И все же надо отдать должное долготерпению ганноверского двора. Каким бы гениальным не был человек, но если его наняли, то он должен исполнять свою работу и окупать свое пребывание в рамках соответствующей хозяйственной структуры. Не следует забывать, что этому гению платили хорошие деньги, которые изымались из казны, поступающие туда в результате сдирания налогов с обычных граждан страны. Совершенно неправомерно априори предполагать, что народ должен содержать некоего гения, чтобы тот мог без помех наслаждаться своим творчеством. Ни гений, ни кто-либо другой не может претендовать на роль общественного паразита. Наоборот, гений должен сам изыскать возможность сделать свой талант рентабельным. В этом смысле правители Лейбница, осознавая его гениальность, по мере возможности шли ему навстречу. Это лишний раз подтверждает тезис о том, что Лейбниц был настоящим счастливчиком.
8. Мудрость Лейбница. Философия - это, как известно, любовь к мудрости. Поэтому, анализируя жизнь любого философа, мы должны подвергнуть ее самому главному тесту - тесту на мудрость. Вопрос об уме Лейбница не актуален, но был ли он действительно мудрым человеком?
Разберемся сначала, что он сам вкладывал в понятие мудрости. По Лейбницу «мудрость - это совершенное знание принципов всех наук и искусство их применения» [7, с.97]. Довольно странное определение, но далее идет пояснение: под принципами подразумевается «все то, что служит руководством для духа в его стремлении контролировать нравы, достойно существовать всюду (даже если ты находишься среди варваров), сохранять здоровье, совершенствоваться во всех необходимых тебе вещах, чтобы в итоге добиться приятной жизни» [7, с.97].
В приведенных цитатах обращают на себя внимание следующие моменты. Во-первых, Лейбниц отрицает необходимость изучения всех наук во всей их полноте и делает акцент только на овладении некими базовыми знаниями. Такой подход представляется чрезвычайно актуальным, так как именно сейчас человечество утопает в малоценной информации, захлебываясь ненужными деталями. Во-вторых, мудрые действия должны обеспечить человека идеальным орудием (руководством для духа) для достижения материальных результатов (здоровья и приятной жизни).
Лейбницевская концепция мудрости, на наш взгляд, вполне убедительна. Однако здесь интересно другое - как он сам следовал ей?
Проводя инвентаризацию жизни Лейбница, следует признать, что в целом она была вполне приятной и, следовательно, философ был верен своим принципам мудрости. Он не имел вредных привычек, общался с интереснейшими людьми своего времени, никогда не испытывал серьезной нужды, плодотворно работал над интересующими его проблемами, много путешествовал. Что еще надо для счастья? Однако один серьезный «прокол» в его жизни все-таки был - спор с Ньютоном. Не все чисто в этом споре: Лейбниц с самого начала поставил себя в фальшивое положение, проявляя излишнюю осторожность в переписке с Ньютоном [1, с.442]. Возможно, уже в то время он кривил душой, отрицая свое знакомство с работами английского ученого. Позволив втянуть себя в бессмысленную тяжбу о научном приоритете, он настроил против себя почти всю мировую научную общественность и под конец жизни подорвал свой авторитет. Значит, такая интеллектуальная машина, как Готфрид Вильгельм фон Лейбниц, не смогла просчитать всех негативных последствий своих примитивно амбициозных действий. Либо знание философа принципов всех наук было несовершенно, либо искусство по их применению небезупречно.
Было в этой истории и еще кое-что. Как Лейбниц в свое время отнесся к Спинозе (его участие в травле Спинозы), так впоследствии Ньютон отнесся к Лейбницу (Ньютон возглавил травлю Лейбница). Не является ли спор между двумя титанами английской и немецкой науки своеобразным искуплением более ранних грехов Лейбница? Не служит ли этот случай очередным доказательством мистических переплетений в жизни немецкого мыслителя?
9. Лейбниц как скрытый романтик. Есть еще одна черта в личности Лейбница, которая по большому счету в его официальной биографии нигде не просматривается. Речь идет о том, что этот логический сухарь на самом деле был глубоко и тонко чувствующей натурой. Единственно, где проявлялась эта его «слабость», это в страсти к путешествиям. Дело в том, что сама эта страсть вообще не может возникнуть в черствой душе. Кроме того, в основе ее лежала искренняя любовь к природе. По мнению философа, чувства и рассудок, возбужденные дивными красотами и тайнами природы, до такой степени гармонизируются и обогащаются, что, примиряя нас с другими людьми, делают сносным существование [1, с.455]. Такой непосредственный восторг природа может вызывать только у истинного романтика. Кроме того, здесь прорывается явная неудовлетворенность Лейбница своей текущей жизнью, что свойственно в основном людям с обостренной чувственностью. Однако о наличии подобных эмоций у сурового немецкого мыслителя мы узнаем не из свидетельств очевидцев, а из его «сухих» автобиографических текстов. По-видимому, Лейбниц хорошо скрывал свои чувства, которые в то время вполне могли сойти за проявление слабости. В этом пункте философ Лейбниц напоминает нам японского самурая, который, тонко реагируя на любые внешние возмущения, внешне всегда оставался одинаково суровым и бесстрастным. Это еще одно проявление и подтверждение его душевно-духовной раздвоенности.
В соответствии с неким ортодоксальным мнением, раньше надо было иметь смелость, чтобы писать (говорить), а сейчас - не писать (молчать). Действительно, раньше за правду могли сжечь на костре или посадить в тюрьму, а сейчас всякую чушь пишут все, кому не лень. Придерживаясь в целом этого мнения, мы все же не могли не высказаться по поводу личности Лейбница. Видимо, эти же самые чувства двигали и профессором Л.А.Петрушенко, написавшим столь солидный труд о немецком ученом. Наверное, даже в наш век, когда одной из главных проблем человечества стала проблема избыточности информации, эта книга все же имеет право на существование, так как заставляет задуматься о фундаментальных проблемах человеческой жизни. Кроме того, терпеливый и внимательный читатель может найти в ней ответы на некоторые практические вопросы, что поможет ему в итоге, помятуя наставления Лейбница, «добиться приятной жизни».
Л И Т Е Р А Т У Р А
[1] Петрушенко Л.А. Лейбниц. Его жизнь и судьба. М.: Экономическая газета. 1999.
[2] Говинда А. Путь белых облаков. Буддист в Тибете. М.: Сфера. 1997.
[3] Рассел Б. История Западной философии. М.: Издательство иностранной литературы. 1959.
[4] Роллан Р. Избранные произведения. М.: Панорама. 1998.
[5] Дзэн-Буддизм. Судзуки Д. Основы Дзэн-Буддизма. Кацуки С. Практика Дзэн. Бишкек: МП «Одиссей». 1993.
[6] Карнеги Э. История моей жизни. М.: Манускрипт. 1994.
[7] Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. Т.3. М.: Мысль. 1984.
1. Плюсы и минусы монументального фолианта. На наш взгляд, вышедшая книга столь же неоднозначна, как и сама личность Лейбница, которой она посвящена. У названной книги имеется еще одно название - «Раздвоенный». Хотя это название не является официальным, по сути именно его следует воспринимать в качестве основного. По-видимому, раздвоенность души и жизни немецкого философа естественным образом сказалась и на книге Л.А.Петрушенко. Именно отсюда и проистекают все ее плюсы и минусы. К числу последних можно отнести следующие.
Во-первых, автор не очень аккуратно использует библиографию. Так, например, помимо общего списка литературы в конце книги имеются еще специальные библиографии к каждой главе. Такое дублирование библиографических списков запутывает читателя и не соответствует современной академической системе ссылок на используемую литературу.
Во-вторых, многочисленные цитаты, как правило, не имеют конкретного источника. В таких случаях Л.А.Петрушенко ограничивается указанием фамилии цитируемого автора без указания конкретного источника из приводимых им списков литературы (иногда в библиографии фигурирует несколько работ одного автора, что еще больше запутывает читателя). Такой подход также является нарушением академических традиций.
В-третьих, несмотря на внушительный размер библиографии, в тексте книги идут активные ссылки всего лишь на 3-4 источника. Таким образом, большая часть библиографии остается незадействованной, а, следовательно, и весь список литературы оставляет впечатление «мертворожденного», искусственного. Как правило, в современных монографиях принято указывать только те источники, на которые делаются непосредственные ссылки по тексту.
В-четвертых, книга изобилует многочисленными отступлениями от основной темы, которые, хотя иногда и носят афористичный характер, по большей части являются достаточно очевидными (если не сказать банальными!), а зачастую просто неуместными. Изобилие такого второстепенного (а иногда и второсортного!) материала делает работу излишне массивной и рыхлой.
В-пятых, литературный стиль работы оставляет желать лучшего. Книга перенасыщена очень длинными, закрученными предложениями; часто в рамках одной фразы встречаются многочисленные (как правило, по три) слова-синонимы, из которых вполне достаточно было бы одного. Кроме того, работа насыщена сильными перепадами в самом стиле. Так, во многих местах автор слишком активно играет философскими категориями, что отсекает большую часть широкой читательской публики, а в некоторых случаях он впадает в откровенную литературщину.
Указанные недостатки являются во многом субъективными, так как сама книга носит глубоко личный, интимный характер и не относится к разряду научных изданий. Однако выбранная автором система ссылок и цитат, а также наукообразный и неровный язык книги дезориентируют ее «потребителя» и осложняют восприятие материала. В целом же прочтение указанного манускрипта предполагает серьезные усилия и терпение со стороны рядового читателя, испытывающего праздный (а не профессиональный) интерес к личности Лейбница.
Однако, помимо указанных «технических» недостатков книги, следует отметить и ее сильные стороны.
Во-первых, насколько нам известно, Л.А.Петрушенко первым решился на субъективное раскрытие личности Лейбница. Причем не просто решился, а открыто заявил об этом. Все предыдущие биографии претендовали на историческую объективность, а их авторы пытались навязать читателям сделанные ими соответствующие «объективные» выводы. Л.А.Петрушенко категорически отказывается от такого подхода, внося в исследование дополнительный фактор - чувство, интуицию. В соответствии с таким подходом он не просто жонглирует биографическими фактами, а старается ощутить, что за ними стоит. В этом смысле выбранный Л.А.Петрушенко метод напоминает метод психологической расшифровки исторических персонажей, в свое время блестяще примененный С.Цвейгом. Такой подход позволяет повысить достоверность рисуемого образа и придать ему большую жизненность.
Во-вторых, Л.А.Петрушенко была проведена уникальная систематизация и структуризация биографии Лейбница. Выполненная автором работа в данном направлении непосредственно запечатлена в оглавлении книги. Здесь в довольно элегантной, образной форме нашли отражение все «болевые точки» биографии философа. На наш взгляд, такой «анатомический» атлас жизни Г.В.Лейбница уже сам по себе является серьезным достижением.
В-третьих, автор предельно широко трактует все проблемы, связанные с личностью Лейбница. Действительно, многие психологические, социальные и методологические коллизии в биографии немецкого мыслителя актуальны и сегодня. Некоторые штрихи его жизни чрезвычайно полезны для правильного понимания места и роли человека в современном обществе. В этом, на наш взгляд, и состоит истинная польза от прочтения данной книги. В противном случае тщательное «перекапывание» жизни давно почившего философа вряд ли было бы оправданным.
В-четвертых, большим плюсом работы Л.А.Петрушенко является то, что по мере ее чтения, Лейбниц постепенно становится близок читателю, и его невольно начинаешь воспринимать как старого друга. Это связано с тем, что в авторской трактовке он оказывается чрезвычайно человечным, что можно воспринимать как литературный успех, ибо, как ни крути, а Лейбниц, пользуясь современным жаргоном, был суперменом, своего рода логико-математическим киборгом. Рационалистическая сверхъестественность Лейбница еще сильнее отодвигает его от нас, усиливая и без того большую пропасть пространства и времени, лежащую между нами. Преодоление этой пропасти - несомненная заслуга автора.
В-пятых, автором выдвинут целый ряд оригинальных и нетрадиционных идей, позволяющих глубже понять некоторые «странности» Лейбница. К их числу относится мысль о том, что пресловутая скупость философа есть следствие пуританской скаредности людей того времени, которая была тотальной и, следовательно, не могла не затронуть героя книги. Это фактически ставит под сомнение уже устоявшийся миф о его жадности. Интереснейшим пассажем представляется объяснение Л.А.Петрушенко научно-практической «всеядности» Лейбница, которого многие биографы упрекали за то, что он бессистемно интересовался и занимался всем, что ему попадалось под руку. На самом деле, по мнению автора, ничего случайного и бессмысленного в жизни философа не было. Все детерминировалось и направлялось его представлениями о единстве и гармонии мира. Однако мир можно познать только через познание его отдельных частей. Именно это и пытался делать немецкий мыслитель. Фактически при такой трактовке событий нам открывается вместо разбросанного, взбалмошного субъекта методично действующая и очень целостная личность.
2. Еще один портрет Лейбница. И все же, на наш взгляд, автору не удалось стереть все «белые пятна» и заполнить многочисленные «черные дыры» в жизни Г.В.Лейбница. Да это, наверное, и невозможно. Время скрыло от нас все нюансы личности философа и, по-видимому, историки уже никогда не докопаются до правды. Кроме того, о какой правде вообще может идти речь, когда мы имеем дело со столь масштабной и противоречивой натурой, как Лейбниц. Любые категорические утверждения здесь просто неуместны. Именно поэтому-то субъективный подход Л.А.Петрушенко и представляется оправданным. Однако самое интересное во всем этом другое. Дело в том, что прочтение его книги, вообще говоря, формирует у читателя совсем не тот образ Лейбница, который хотел нарисовать сам автор. Таким образом, субъективный портрет немецкого ученого, представленный в работе Л.А.Петрушенко, претерпевает дальнейшие субъективные метаморфозы в умах читателей.
В связи с этим ниже мы хотели бы в компактной форме показать того Лейбница, который нарисовало наше собственное воображение в процессе осмысления указанного 600-страничного труда. При этом оговоримся, что наш портрет не претендует на большую объективность или проницательность. Скорее это еще одна субъективная версия личности Лейбница - не более. В лучшем случае мы дополним и по возможности скорректируем уже имеющийся авторский портрет. Для этого попытаемся, прежде всего, последовательно разобраться в пресловутой «человечности» Лейбница, коснувшись наименее понятных (и наиболее спорных!) сторон этой титанической личности. С этой целью предпримем своеобразное детективное расследование, используя в качестве путеводителя книгу Л.А.Петрушенко.
1. Гениальность и система образования. Отличительной чертой Лейбница с самых ранних лет была его ничем неприкрытая гениальность. Защита докторской диссертации в двадцатилетнем возрасте, увлечение историей и поэзией в раннем детстве, гипертрофированная тяга к чтению книг - все это лишь частные проявления его повышенных умственных способностей. Тем не менее, юное «чудо учености» явно не вписывалось в традиционные образовательные схемы. Например, трудные книги ему казались легкими, а легкие - трудными; если глубина изучаемого материала была недостаточна, то мысль Лейбница работала вхолостую, приводя к неэффективной растрате интеллекта [1, с.116]. Не удивительно, что с такими "вывернутыми" мозгами Лейбниц стал классическим аутодидактом и своими знаниями был обязан только самому себе. В частности, вспоминая о школе, Лейбниц писал главным образом о том, чему научился не в ней, а за ее стенами [1, с.73]. Все, что могли дать ему учебные заведения и преподаватели, полностью замещалось книгами. По-видимому, в этом проявляется универсальное свойство особо одаренных людей. Впоследствии по этому поводу довольно жестко высказался Джек Лондон. По его мнению, в университетах учатся только откровенные бездельники, ибо кто действительно хочет чего-либо узнать, тот идет в библиотеку и узнает там все, что ему нужно. Иными словами, традиционное образование полезно только среднестатистическим человеческим единицам; прирожденным гениям оно ни к чему. В этом смысле совершенно закономерно, что Лейбниц не нуждался ни в каких университетах и в научном плане был абсолютно самодостаточен.
2. Гении и вундеркинды как порождения кумулятивных знаний предыдущих веков (буддистская версия). Как было сказано, Лейбниц был гением и вундеркиндом. Но кто такие гении и откуда они? Такие вопросы задает автор монументального труда о Лейбнице и пытается дать на них ответы в основном с материалистических позиций. Нам кажется, что это несколько огрубляет и обедняет представления о гениях, природа которых до сих пор не разгадана. Гений - это всегда что-то сверхъестественное, мистическое. В связи с этим приведем мнение Анагарики Говинды по поводу того, откуда берутся гении и вундеркинды.
В соответствии с восточной теорией реинкарнации (перевоплощения) индивидуальное сознание сохраняется после смерти, чтобы потом вновь родиться в новом человеческом теле. В ряде случаев с сознанием может перемещаться некая вдохновляющая идея, которая в силу своей обширности для своего осуществления требует более одного земного существования [2, с.209]. Тогда новый индивидуум сохраняет память о навыках и знаниях, приобретенных в прошлых существованиях. Результатом таких трансформаций и являются вундеркинды [2, с.214]. Иначе как объяснить, что уже в школьные годы Лейбницу приходят на ум мысли, приведшие его позднее к открытию «логического исчисления»? Поразительная целеустремленность, с которой Лейбниц на протяжении всей жизни развивал свою научную систему, свидетельствует о наличии у него некоей врожденной, данной свыше идеи и в определенной мере подтверждает буддистскую гипотезу.
Самым забавным во всем сказанном является то, что сам Лейбниц, отталкиваясь от представлений о духе и душе как основе протяженности и движения, считал справедливым учение о бессмертии и воскресении из мертвых [1, с.280]. Невольно складывается впечатление, что великий мыслитель ощущал свои предыдущие земные воплощения, что и пытался логически обосновать. Кроме того, саму смерть Лейбниц воспринимал лишь как свертывание жизни; поэтому на самом деле смерть - лишь видимость смерти [1, с.506]. Да и какой смысл был бы в его бессмертной миссии, если бы смерть была полной и окончательной? В представлении Лейбница смерть - это иное продолжение реального бытия и его самодеятельности. По мнению Л.А.Петрушенко философ обнаружил радость, счастье и надежду даже в смерти, то есть там, где ни до, ни после него никто ничего подобного не видел [1, с.507]. С этим утверждением нельзя полностью согласиться, ведь еще за два тысячелетия до Лейбница столь же оптимистичное отношение к смерти было сформировано буддизмом, который базируется на теории реинкарнации и насквозь пропитан мистицизмом.
3. Отрицательные качества личности Лейбница. По мнению Бертрана Рассела Лейбниц «был одним из выдающихся умов всех времен, но человеком он был неприятным» [3, с.600]. Однако в книге Л.А.Петрушенко нет практически ни одной серьезной иллюстрации к этому тезису. Наоборот, следуя характеристике автора, Лейбниц производил в общем приятное впечатление [1, с.118], будучи по натуре миролюбивым, гуманным, мягким, великодушным, демократичным и доброжелательным человеком; обо всех людях он говорил только доброе и даже щадил своих врагов [1, с.120]. Но что же тогда дало повод лорду Расселу сформулировать столь нелицеприятную сентенцию?
Сам Б.Рассел дает весьма скупой комментарий к своим словам: Лейбниц был трудолюбив, бережлив, воздержан и честен в денежных делах, но у него совсем не было тех возвышенных философских достоинств, которые были, например, так характерны для Спинозы. Из сказанного вырисовывается образ весьма пресной и серой личности. Довершает этот портрет другая суровая характеристика Рассела: "Лейбниц - скучный автор, и его влияние на немецкую философию сделало ее педантичной и сухой" [3, с.614]. Получается все достаточно логично: пресный и серый человечек писал сухие и педантичные тексты. Но такая картина не вяжется с масштабностью интеллекта Лейбница. Что здесь не так?
Докопаться до истины в данном случае почти невозможно. Приходится предположить, что немецкий мыслитель был поразительно неоднозначной личностью, то есть принять гипотезу Л.А.Петрушенко о его душевной (и духовной!) раздвоенности. Иными словами, в быту Лейбниц был, образно говоря, серой мышью, постоянно генерирующей бриллианты научной мысли, чтобы затем облечь эти мысли в тусклую паутину многословных трактатов. Странно, но факт.
Есть и другая неприятная черта у Лейбница - по мнению многих биографов, он был скуп, хотя сам философ отрицал в себе корыстолюбие [1, с.131]. Однако когда какая-нибудь фрейлина ганноверского двора выходила замуж, он обычно преподносил ей то, что сам называл "свадебным подарком", состоящим из полезных правил и заканчивающихся советом не отказываться от умывания теперь, когда она заполучила мужа [3, с.601]. Л.А.Петрушенко считает, что скряжничество Лейбница было типичной чертой большинства протестантов того времени. Возможно. Однако приведенный пример имеет и еще одну сторону: либо этому жмоту был присущ "черный" юмор, который уже сам по себе служит признаком неординарной личности, либо подобные рекомендации давались вполне серьезно и тогда перед нами опять встает серый человечек, если не сказать больше - полный кретин. Учитывая повторяемость однотипных "свадебных подарков", с большим основанием можно принять вторую версию. А это означает признание некоторой ущербности личности великого логика.
Но, пожалуй, наиболее ярким доказательством неприятности личности Лейбница служит случай со Спинозой, с которым он, якобы, в 1676 г. провел целый месяц в частых спорах и от которого даже получил в рукописи часть «Этики». Рассел считает, что эта встреча оказала значительное влияние на философию Лейбница. Однако это не помешало ему впоследствии присоединиться к травле Спинозы и всячески приуменьшать свое знакомство с ним, говоря, что встретился с ним он только раз и Спиноза рассказал лишь несколько удачных политических анекдотов [3, с.601]. К сожалению, этот случай в книге Л.А.Петрушенко никак не затронут. Нам кажется, что великие люди не могут быть примитивно линейными, однозначно хорошими. Видимо, в случае со Спинозой как раз проявилась темная сторона личности Лейбница.
Есть и еще одно косвенное доказательство сказанного: у гроба Лейбница было всего два человека; хотя весь двор был приглашен, на похороны никто не явился [1, с.513]. Что стоит за этим? Л.А.Петрушенко выдвигает одну из обвинительных версий в адрес государственного аппарата [1, с.514]. Видимо, доля истины в этом утверждении есть. Однако так ли уж все сложно? Может быть, Лейбница никто не любил и не уважал просто потому, что он был неприятной личностью? На наш взгляд, такая интерпретация событий является даже более правдоподобной.
4. Лейбниц как мистик. Хотелось бы специально остановиться на версии Л.А.Петрушенко по поводу слишком легкого вступления Лейбница в общество Розенкрейцеров. В авторской трактовке юный философ, прямо-таки шутя, проник в это мистическое общество. Более того, сделано это было посредством авантюрного дурачества - засылки в Орден длинного, быстро состряпанного, но весьма наукообразного письма с изложением герметического учения. Парадоксально, что члены нюрнбергского общества благоговейно приняли эту ерунду и предоставили Лейбницу должность секретаря и хранителя их тайн. На наш взгляд, профессор Л.А.Петрушенко здесь явно недооценивает чрезвычайно важную черту личности Лейбница - его мистическую жилку.
Примеров того, что вся жизнь Лейбница была пронизана мистицизмом много. Прежде всего, философ жил в век «всевозможной таинственности» и, отдавая дань времени, серьезно увлекался алхимией [1, с.105]. Два фантастических случая из его детства - принятие трехдневным малышом крещения с открытыми глазами и чудесное спасение после падения со стола на каменный пол - привели самого Лейбница и его родителей к пониманию его исключительности [1, с.67-68], а перед самой смертью тяжело больной философ беседовал с врачом не о чем-нибудь, а об алхимии. Трудно поверить, что при таких обстоятельствах Лейбниц оставался равнодушен к мистическим тайнам бытия и мистическим учениям, к числу коих относился и герметизм. По всей видимости, философ на протяжении всей жизни изучал его, хотя это и не нашло отражения в его официальной биографии. В противном случае вряд ли он смог бы состряпать столь умелое письмо, принятое орденом Розенкрейцеров, в составе которого всегда были эксперты-гроссмейстеры, способные отличить писания дилетанта от трактата специалиста.
Нельзя не упомянуть, что главная идея Лейбница о всеобщей взаимосвязи и единстве мироздания фактически заимствована из учения Гермеса, которое своими корнями уходит в глубочайшую древность. Скорее всего, Лейбниц всю жизнь отдавал должное тайным занятиям мистикой. Мистической представляется и его смерть: лежа в постели и осознав свою беспомощность, он надвинул ночной колпак на лицо, повернулся и умер [1, с.510]. Как справедливо считает Л.А.Петрушенко, Лейбниц умер, потому что сам того захотел. Подобный феномен обусловлен необыкновенной мощью сознания человека; аналогичным образом умирают только великие мистики, покидающие тело по собственному желанию. Нам кажется, что так и следует воспринимать Лейбница - как одного из величайших мистиков своего времени. При этом сразу оговоримся: характеризуя Лейбница как мистика, мы подразумеваем, что он воспринимал мир как великую тайну, в которой все непостижимым образом взаимосвязано. Безусловно, такое мироощущение никак не было связано с примитивной религиозностью и даже, наоборот, противостояло ей. Церковные же обряды были вообще неприемлемы для него. Кстати говоря, не следует думать, что в своем мистическом мировосприятии Лейбниц был абсолютно одинок. Впоследствии он имел, например, великого последователя и продолжателя подобных традиций в лице И.В.Гете.
5. Лейбниц и университеты. Особого внимания заслуживает отношение Лейбница к университетам. Здесь следует рассмотреть два аспекта - карьерный и научно-педагогический. Первый аспект предельно прост: Лейбниц категорически отказался от карьеры университетского профессора в Альтдорфе [1, с.104]. Ему казалось недостойным сидеть и вертеться на одном месте, как ключ в замке; он жаждал более широкого поприща, чем дает академическая карьера [1, с.107]. И это в то самое время, когда доходы немецкой профессуры были таковы, что бытовала даже поговорка: «он может жить как профессор» [1, с.89]! Подобный жизненный выбор не является уникальным. История знает много выдающихся ученых, которые грубо пренебрегали университетскими кругами. Таковы были, в частности, Давид Рикардо (самый богатый человек Лондона, основатель ведущего политэкономического общества, член Английского Парламента), Джон Мейнард Кейнс (крупнейший коллекционер картин, валютный спекулянт, высокопоставленный чиновник и политик), Джордж Сорос (миллиардер, человек, раскачивающий международные финансовые рынки, меценат науки и философ). Подобных примеров можно привести много. Складывается ощущение, что чем масштабнее личность, тем менее привлекательна для нее университетская жизнь. Образно говоря, настоящим героям не место в затхлой университетской среде.
Сказанное имеет прямое отношение и к сегодняшнему дню, ибо современные университеты совершенно не способны привлекать и удерживать наиболее одаренных людей (за исключением, быть может, нескольких американских вузов). Видимо, этот момент является универсальным и выбор Лейбница придворной карьеры был вполне оправдан и, может быть, даже безальтернативен.
Не менее современным представляется и научно-педагогический аспект. Так, например, Лейбниц совершенно не верил в научные и педагогические возможности университетов. По его мнению, наиболее эффективно научная и педагогическая деятельность могла вестись только в рамках академий наук, которые должны были строиться на практической основе и представлять собой государственные органы, призванные руководить развитием всех производительных сил и всех областей материальной и духовной культуры страны [1, с.222]. По поводу правильного устройства академий Лейбниц давал советы и Петру I. Ирония истории заключается в том, что спустя столетия именно в лице Академии наук СССР мечта Лейбница нашла свое наиболее полное выражение.
Сказанное с особой четкостью высвечивает ту основную ошибку, которая произошла в 1990-е годы в организации российской науки: уникальная академическая система стала активно разваливаться, отдавая свои позиции малоэффективным, нежизнеспособным университетам. Такой организационный вираж следует классифицировать как большой шаг назад. Если Лейбниц уже тогда понимал, что практически любое высшее учебное заведение является «болотом» и его необходимо заменить чем-то лучшим, то почему же сейчас это не ясно?
6. Лейбниц как «страдалец» и «неудачник». Раскрывая жизнь Лейбница, Л.А.Петрушенко говорит, что, мечтая о счастье всего цивилизованного человечества, он сам так и не стал счастливым. Более того, автор утверждает, что гении просто не могут не страдать, не быть несчастными [1, с.165], а также констатирует факт трагедии жизни Лейбница [1, с.167], хотя из прочитанного так и остается неясным, в чем собственно она состоит. Далее автор даже рекомендует читателю пожалеть гениев за то, что они - выдающиеся люди [1, с.168]; гении, по его мнению, это типичные общенациональные неудачники [1, с.167]. Может быть, такое представление восходит к тезису Ромена Роллана: «Так пусть же не слишком сетуют те, кому приходится тяжко: лучшие люди человечества разделяют их участь» [4, с.11]? Однако так ли это?
На наш взгляд, гении совершенно необязательно должны быть несчастными. С какой стати? Да и сам автор иногда встает на эту позицию. Например, анализируя череду дел Лейбница в «Ганноверский период», он восклицает: «Как ужасно полно и счастливо он жил» [1, с.182]. Действительно, если учесть все то, что делал и сделал Лейбниц, неизбежно придешь к выводу: нам бы так пожить. Кроме того, в жизни Лейбница не было того драматизма, который придает жизни трагичность. Он не оглох, как Бетховен и не должен был метаться по всей стране, спасая свою жизнь, как это делали Микеланджело Буонарроти и Бенвенуто Челлини. Наоборот, он был своего рода «баловнем судьбы» [1, с.167]. Тогда в чем же проблема? Может быть, в том, что философ всю свою жизнь прожил сиротливо и умер в одиночестве [1, с.167]? Но так ли уж это страшно?
По словам Карла Густава Юнга «есть много людей, развивших свой интеллект до такой степени, что они никого не встречают в жизни, кроме дураков» [5, с.15]. Несомненно, что Лейбниц принадлежал к когорте таких интеллектуалов высшей категории и, следовательно, по жизни он закономерным образом должен был быть одинок; в противном случае ему было бы еще хуже. Однако в этом нет трагедии, особенно если учесть интеллектуальную самодостаточность немецкого мыслителя. В соответствии с древнеиндийскими философскими традициями, человеческие привязанности не решают ни одной проблемы, а, наоборот, только приумножают их. Не имея глубоких привязанностей, Лейбниц легко скользил по жизни, получая от нее все содержащиеся в ней плюсы без сопутствующих им минусов. Что касается одинокой смерти, то и это не так уж плохо. А разве смерть среди даже искренне любящей вас толпы лучше? Недаром, все великие мистики и люди с повышенной духовностью, предчувствуя свой конец, уходят из общества в поисках уединенной смерти.
Резюмируя сказанное, можно утверждать, что Лейбниц в целом был счастливым человеком, а его одиночество было естественным следствием повышенной развитости духа и интеллекта. Можно сказать, что и в этом тоже проявилась его исключительность, ибо история человечества знает немало примеров, когда гении действительно были глубоко несчастны.
7. Лейбниц как путешественник и турист. Одна из характерных черт выдающихся людей - страсть к путешествиям. Лейбниц был полностью во власти этой страсти, особенно в старости. Путешествия и мышление он считал двумя высшими видами деятельности [1, с.455]. На почве стремления к постоянным вылазкам в другие страны и города у него под конец жизни постоянно возникала напряженность в отношениях со своим «шефом» - Георгом Людвигом. Однако вряд ли стоит обвинять последнего в жестокосердности и жалеть Лейбница, как это склонен делать Л.А.Петрушенко. По мнению Эндрю Карнеги «каждый, кто имеет хоть малейшую возможность, должен совершить путешествие вокруг света даже ценою больших жертв» [6, с.142]. У Лейбница не было возможности совершить кругосветное турне, но и за обычные «туристические» маршруты в Европу надо было расплачиваться потерей расположения своего государя. Именно это он и делал, причем, надо признать, по доброй воле и без особого драматизма. Таким образом, и в этом начинании ему сопутствовала удача, ибо месть со стороны начальства была отнюдь не столь сильна, как можно было ожидать, и ограничивалась в основном нареканиями в его адрес в устной форме [1, с.482].
Надо сказать, что страсть к путешествиям является логическим продолжением страсти более общего порядка - страсти к исследованиям. Истинный исследователь не может остаться равнодушным к перемещениям по миру, к знакомству с иными народами и культурами. В этом смысле личность Лейбница представляется чрезвычайно цельной и обтекаемой: он являл собой законченный тип исследователя своего времени. Ради более интенсивной научной деятельности философ отказался от спокойной и обеспеченной жизни университетского профессора, а ради возможности лучше понять мир посредством путешествий он частично пренебрегал своими служебными обязанностями и тем самым приносил в жертву свою придворную карьеру. Надо сказать, что жертвы Лейбница всегда были строго дозированными. Случай с путешествиями не был исключением: философ, не желая обострять ситуацию, сознательно проводил стратегию не открытого, а молчаливого неповиновения своему государю [1, с.479], периодически осуществляя отъезды за границу без его ведома.
И все же надо отдать должное долготерпению ганноверского двора. Каким бы гениальным не был человек, но если его наняли, то он должен исполнять свою работу и окупать свое пребывание в рамках соответствующей хозяйственной структуры. Не следует забывать, что этому гению платили хорошие деньги, которые изымались из казны, поступающие туда в результате сдирания налогов с обычных граждан страны. Совершенно неправомерно априори предполагать, что народ должен содержать некоего гения, чтобы тот мог без помех наслаждаться своим творчеством. Ни гений, ни кто-либо другой не может претендовать на роль общественного паразита. Наоборот, гений должен сам изыскать возможность сделать свой талант рентабельным. В этом смысле правители Лейбница, осознавая его гениальность, по мере возможности шли ему навстречу. Это лишний раз подтверждает тезис о том, что Лейбниц был настоящим счастливчиком.
8. Мудрость Лейбница. Философия - это, как известно, любовь к мудрости. Поэтому, анализируя жизнь любого философа, мы должны подвергнуть ее самому главному тесту - тесту на мудрость. Вопрос об уме Лейбница не актуален, но был ли он действительно мудрым человеком?
Разберемся сначала, что он сам вкладывал в понятие мудрости. По Лейбницу «мудрость - это совершенное знание принципов всех наук и искусство их применения» [7, с.97]. Довольно странное определение, но далее идет пояснение: под принципами подразумевается «все то, что служит руководством для духа в его стремлении контролировать нравы, достойно существовать всюду (даже если ты находишься среди варваров), сохранять здоровье, совершенствоваться во всех необходимых тебе вещах, чтобы в итоге добиться приятной жизни» [7, с.97].
В приведенных цитатах обращают на себя внимание следующие моменты. Во-первых, Лейбниц отрицает необходимость изучения всех наук во всей их полноте и делает акцент только на овладении некими базовыми знаниями. Такой подход представляется чрезвычайно актуальным, так как именно сейчас человечество утопает в малоценной информации, захлебываясь ненужными деталями. Во-вторых, мудрые действия должны обеспечить человека идеальным орудием (руководством для духа) для достижения материальных результатов (здоровья и приятной жизни).
Лейбницевская концепция мудрости, на наш взгляд, вполне убедительна. Однако здесь интересно другое - как он сам следовал ей?
Проводя инвентаризацию жизни Лейбница, следует признать, что в целом она была вполне приятной и, следовательно, философ был верен своим принципам мудрости. Он не имел вредных привычек, общался с интереснейшими людьми своего времени, никогда не испытывал серьезной нужды, плодотворно работал над интересующими его проблемами, много путешествовал. Что еще надо для счастья? Однако один серьезный «прокол» в его жизни все-таки был - спор с Ньютоном. Не все чисто в этом споре: Лейбниц с самого начала поставил себя в фальшивое положение, проявляя излишнюю осторожность в переписке с Ньютоном [1, с.442]. Возможно, уже в то время он кривил душой, отрицая свое знакомство с работами английского ученого. Позволив втянуть себя в бессмысленную тяжбу о научном приоритете, он настроил против себя почти всю мировую научную общественность и под конец жизни подорвал свой авторитет. Значит, такая интеллектуальная машина, как Готфрид Вильгельм фон Лейбниц, не смогла просчитать всех негативных последствий своих примитивно амбициозных действий. Либо знание философа принципов всех наук было несовершенно, либо искусство по их применению небезупречно.
Было в этой истории и еще кое-что. Как Лейбниц в свое время отнесся к Спинозе (его участие в травле Спинозы), так впоследствии Ньютон отнесся к Лейбницу (Ньютон возглавил травлю Лейбница). Не является ли спор между двумя титанами английской и немецкой науки своеобразным искуплением более ранних грехов Лейбница? Не служит ли этот случай очередным доказательством мистических переплетений в жизни немецкого мыслителя?
9. Лейбниц как скрытый романтик. Есть еще одна черта в личности Лейбница, которая по большому счету в его официальной биографии нигде не просматривается. Речь идет о том, что этот логический сухарь на самом деле был глубоко и тонко чувствующей натурой. Единственно, где проявлялась эта его «слабость», это в страсти к путешествиям. Дело в том, что сама эта страсть вообще не может возникнуть в черствой душе. Кроме того, в основе ее лежала искренняя любовь к природе. По мнению философа, чувства и рассудок, возбужденные дивными красотами и тайнами природы, до такой степени гармонизируются и обогащаются, что, примиряя нас с другими людьми, делают сносным существование [1, с.455]. Такой непосредственный восторг природа может вызывать только у истинного романтика. Кроме того, здесь прорывается явная неудовлетворенность Лейбница своей текущей жизнью, что свойственно в основном людям с обостренной чувственностью. Однако о наличии подобных эмоций у сурового немецкого мыслителя мы узнаем не из свидетельств очевидцев, а из его «сухих» автобиографических текстов. По-видимому, Лейбниц хорошо скрывал свои чувства, которые в то время вполне могли сойти за проявление слабости. В этом пункте философ Лейбниц напоминает нам японского самурая, который, тонко реагируя на любые внешние возмущения, внешне всегда оставался одинаково суровым и бесстрастным. Это еще одно проявление и подтверждение его душевно-духовной раздвоенности.
* * *
В соответствии с неким ортодоксальным мнением, раньше надо было иметь смелость, чтобы писать (говорить), а сейчас - не писать (молчать). Действительно, раньше за правду могли сжечь на костре или посадить в тюрьму, а сейчас всякую чушь пишут все, кому не лень. Придерживаясь в целом этого мнения, мы все же не могли не высказаться по поводу личности Лейбница. Видимо, эти же самые чувства двигали и профессором Л.А.Петрушенко, написавшим столь солидный труд о немецком ученом. Наверное, даже в наш век, когда одной из главных проблем человечества стала проблема избыточности информации, эта книга все же имеет право на существование, так как заставляет задуматься о фундаментальных проблемах человеческой жизни. Кроме того, терпеливый и внимательный читатель может найти в ней ответы на некоторые практические вопросы, что поможет ему в итоге, помятуя наставления Лейбница, «добиться приятной жизни».
Л И Т Е Р А Т У Р А
[1] Петрушенко Л.А. Лейбниц. Его жизнь и судьба. М.: Экономическая газета. 1999.
[2] Говинда А. Путь белых облаков. Буддист в Тибете. М.: Сфера. 1997.
[3] Рассел Б. История Западной философии. М.: Издательство иностранной литературы. 1959.
[4] Роллан Р. Избранные произведения. М.: Панорама. 1998.
[5] Дзэн-Буддизм. Судзуки Д. Основы Дзэн-Буддизма. Кацуки С. Практика Дзэн. Бишкек: МП «Одиссей». 1993.
[6] Карнеги Э. История моей жизни. М.: Манускрипт. 1994.
[7] Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. Т.3. М.: Мысль. 1984.
Написать комментарий
Несомненно Лейбниц - человек - гений. Создание своего арифмометра - инновация своего времени, считаю, что в математике и философии он сделал огромный прорыв.
Можно ли утверждать, что большинству гениально одаренных личностей были свойственны черты универсальной одаренности? Если универсальная одаренность есть свойство гениального дара, то из этого следует, что существует такая черта (ось автономного психонейрофизиологического комплекса личности), которая зримо отличает гения от других людей. Из признания факта об универсальной одаренности гения следует, что гений обладает способностью менять вектор приложения своих творческих сил.
Г.В. Лейбниц в писал в одной из итоговых работ, «Монадология», использует такое понятие как "монада". Согласно Лейбницу, все монады просты и не содержат частей. Их бесконечно много. Каждая монада отличается от другой. Это обеспечивает бесконечное разнообразие мира феноменов. Феномен же в свою очередь объект созерцания, чувственно постигаемое явление, а также объект изучения. К глубочайшему моему сожалению, 600 страниц фолианта Л.А.Петрушенко «Лейбниц. Его жизнь и судьба» не попадали в мои руки, но могу с уверенностью заявить, что, судя по столь расширенным комментариям, автор глубоко "капнул" и проанализировал все аспекты биографии и научной деятельности немецкого гения. Прочитанная мною более краткая, но надеюсь, не менее содержательная биографическая справка о Г.В. Лейбнице также свидетельствует о феноменальности и многогранности "объекта" изучения профессора Л.А.Петрушенко.
Удивительная была личность.В 12 лет уже изучил латынь и греческий язык.Считаю что он сделал не мало открытий в философии и математике.Очень интересно читать/изучать его книги.ЧЕЛОВЕК-ГЕНИЙ!
Удивительный человек, изучил много его работ, творчество похоже на Спинозу, считавшего что мир- сплошные цифры. Изобретение своего арифмометра-достижение достойное оваций. Если бы такие люди работали в российской науке- проблем с инновационными технологиями бы небыло и Америка нас догоняла.
Историкам и биографам, исследующим жизни замечательных людей, трудно удержаться от соблазна изучить и «другую сторону медали» — их слабости. Лейбница не смогли назвать ни «теоретиком», ни «практиком», ни «рационалистом», ни «сенсуалистом» и нередко упрекали за то, что он «разбрасывался». «Слабость» Готфрида Лейбница — в самом его величии. Он представлял собой целую академию и не помещался ни в одной из названных «клеток». Лейбниц не совершал ратных подвигов. Он просто жил с превышением обычной нормы человеческих сил и усилий. «Мы живем в наилучшем из возможных миров». Г.Ф. Лейбниц.Многие пытались поспорить с ним по поводу этого красивого вывода, к которому пришел Лейбниц в своих натурфилософских рассуждениях. Но как раз в нем весь ЛЕЙБНИЦ: «Если я ошибаюсь, то ошибаюсь охотнее в пользу людей, чем во вред им. Таков я и при чтении. Я ищу в книгах не то, что я мог бы осудить, а то, что достойно одобрения и что для меня полезно. Это не самое модное, но справедливое». И если он постиг то, о чем писал в «Теодицее»: «Духовные удовольствия — суть самые чистые и наиболее полезные в отношении к продолжению своей радости», — то можно назвать его счастливчиком. Лейбниц искал свой философский камень, с помощью которого человек мог бы пробудить в себе высшую, то есть божественную природу. Может быть, это и есть путь превращения одаренных детей в гениев. Гении пламенеют любовью к Всевышнему и творят во славу его и на пользу человечества.
Среди наиболее важных работ Лейбница – Рассуждение о метафизике. Лейбниц выдвинул столь полную и рационально построенную метафизическую систему, что, по оценкам современных философов, ее можно представить в виде системы логических принципов. Сегодня никто не может обойтись в анализе индивидуальности без знаменитого лейбницевского принципа тождества неразличимых; теперь ему придают статус логического принципа, однако сам Лейбниц считал его истиной о мире. Подобно этому, реляционная трактовка пространства и времени и анализ элементов субстанции как носителей энергии являются фундаментом для разработки понятий механики. Лейбниц ввел в механику понятие кинетической энергии; он также полагал, что понятие пассивной материи, существующей в абсолютном пространстве и состоящей из неделимых атомов, неудовлетворительно как с научной, так и с метафизической точки зрения. Инерция сама есть сила: наделение движением пассивной материи следовало бы отнести к разряду чудес. Более того, само представление об атомах вещества абсурдно: если они протяженны, то делимы, если не протяженны, то не могут быть атомами вещества. Единственной субстанцией должна быть активная единица, простая, нематериальная, не существующая ни в пространстве, ни во времени. Лейбниц называл эти простые субстанции монадами. Поскольку они не имеют частей, то могут получить существование только с помощью творения и разрушаться только через аннигиляцию. Монады не способны воздействовать друг на друга. Поскольку единственной существенной чертой монады является ее активность, все монады однотипны и отличаются только степенью активности. Существует бесконечный ряд монад, на его низших ступенях – монады, имеющие видимость вещества, хотя ни одна монада не может быть полностью инертной. На вершине лестницы находится Бог – наиболее активная из монад. Внутренне присущей монадам деятельностью является перцепция, или «зеркальное отражение», и любая монада есть отражение состояния всякой другой монады. Эти перцепции достоверны, поскольку монады так созданы, что их состояния находятся в гармонии друг с другом. Эта «предустановленная гармония» (harmonia praestabilita) доказывается невозможностью взаимодействия между монадами и одновременно актуальным характером перцепции. Отношение между душой и совокупностью монад, образующих тело, – просто один из случаев всеобщего отражения. История каждой из монад есть развертывание ее состояний согласно ее собственному внутреннему принципу. Пространство есть «проявление порядка возможных со-существований», а время – «порядка неустойчивых возможностей». Пространство и время, как их понимают математики, суть абстракции; их непрерывность есть проявление истинной непрерывности, принадлежащей ряду реальных существ и их разветывающихся состояний; их бесконечная делимость есть актуальная бесконечность числа реальных существ. Каждая монада уникальна тем, что ее «место» в мире является местом в бесконечном ряду монад, а ее свойства суть функции этого места. Монада отражает мир именно с данного места, так что невозможно, чтобы существовали два «неразличимых» существа, которые бы не совпадали. Отсюда – тождество неразличимых. Лейбниц оказал многообразное влияние на современную науку и философию. Лейбниц является одним из основателей современной математической логики. Он внес серьезный вклад в важнейший раздел физики - динамику. Он был также пионером в геологии. Но особым успехом пользовались его метафизические теории. В начале XVIII века в Германии возникает школа Х. Вольфа, во многом базировавшаяся на философских идеях Лейбница. Вольфовская школа стала одним из столпов европейского Просвещения. Влияние Лейбница испытали и другие крупнейшие мыслители Нового времени: Д. Юм, И. Кант, Э. Гуссерль. Велик интерес к Лейбницу и в современной, прежде всего аналитической, философии. Особое внимание привлекает его различение «истин разума» и «истин факта», а также концепция возможных миров.
По первой части статьи создается двойное впечатление. Из-за чего чувствуешь себя очень странно, так как вначале описывается книга, как научная и занудная, а в разделе плюсов уже выглядит чуть ли не историческим романом. Личность явно выдающаяся, которая опережало свое время по некоторым научным достижениям. >> университетах учатся только откровенные бездельники, ибо кто действительно хочет чего-либо узнать, тот идет в библиотеку и узнает там все, что ему нужно. Иными словами, традиционное образование полезно только среднестатистическим человеческим единицам; прирожденным гениям оно ни к чему.<< Соглашусь. Люди любопытные и жаждущие знаний получают эти знания не потому что их насильно заставляют что-то изучать, а сообразно жажде мыслей. >> В ряде случаев с сознанием может перемещаться некая вдохновляющая идея, которая в силу своей обширности для своего осуществления требует более одного земного существования<< А относительно других людей получается так, что даже за несколько жизней они ничему не научились и ничего их так сильно не заботило. Мистичность конечно красиво и загадочно звучит, но не отменяет подобный вариант «Он любил наблюдать, как расцветают в чужом саду растения, семена которых он предоставил сам» (Фонтенель).