Теория институциональных ловушек и правовой плюрализм

В данной статье мы хотели бы рассмотреть проблему правового плюрализма. Однако сделать это мы хотим с помощью аппарата недавно возникшей теории институциональных ловушек. Подобный ракурс проблемы представляется достаточно важным и интересным, так как большинство работ по проблеме правового плюрализма, игнорируя экономический аспект, делают акцент преимущественно на его исторических, этнических, юридических и политических особенностях. Вместе с тем подобные аналитические срезы не только упускают важные моменты в развитии социумов, но порой приводят к неправильным практическим выводам.

Прежде чем перейти к раскрытию специфики феномена правового плюрализма рассмотрим некоторые методологические особенности теории институциональных ловушек.

1. МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ ХАРАКТЕР ТЕОРИИ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ЛОВУШЕК

Датировать возникновение теории институциональных ловушек как самостоятельного научного направления можно 1999-ым годом, когда вышла соответствующая статья В.М.Полтеровича¹. В этой работе был дан довольно полный свод всех механизмов и эффектов, лежащих в основе институциональных ловушек, а также введен целый ряд новых экономических категорий. В частности, было введено в оборот понятие институциональной ловушки как неэффективной, но устойчивой нормы (института) хозяйственных отношений. Уже на данном этапе выявилась плодотворность новой теории, которая позволяла значительно глубже понять многие сложные социально-экономические явления. К числу последних относятся бартер, неплатежи, коррупция, уклонение от налогов, индексирование зарплаты в условиях инфляции и др. Однако перечисленные институциональные ловушки, ставшие уже классическими для российской экономики, отнюдь не исчерпывают всего их многообразия и в настоящее время стоит задача «пополнения» арсенала теории новыми примерами.

Еще одним шагом в развитии теории институциональных ловушек стала вышедшая в 2000 г. работа автора², где были исследованы некоторые свойства экономических систем, находящихся в состоянии ловушки. Два из них требуют особого упоминания. Первый эффект относится к чистым институциональным стратегиям, когда участники хозяйственного процесса придерживаются только одной институциональной нормы, и заключается в следующем: для того, чтобы система перешла из менее эффективного институционального состояния в более эффективное темпы роста производства должны превышать некую критическую величину; в противном случае система останется в институциональной ловушке. В дальнейшем данный эффект будет фигурировать у нас в качестве теоремы о чистых стратегиях. Второй эффект проявляется при смешанных институциональных стратегиях, когда участники работают в рамках нескольких институциональных норм одновременно, и заключается в том, что экономический рост возможен только если удельный вес неэффективной нормы либо слишком мал, либо, наоборот, слишком велик. Тезис о наличии этого эффекта будем называть теоремой о смешанных стратегиях. Хотя названные эффекты проясняют некоторые важные динамические особенности «жизни» институциональных ловушек, в настоящее время довольно актуальна задача выявления новых функциональных свойств ловушек и добавления их в общую «копилку» экономической теории.

На наш взгляд, говоря о теории институциональных ловушек, вполне уместно провести параллель с физикой черных дыр. Действительно, как черные дыры вселенной представляют собой довольно экзотические объекты, обладающие свойством все всасывать в себя и ничего не выпускать, так и институциональные ловушки являются таким состоянием экономической системы, в которое легко войти, но из которого весьма трудно выйти. Таким образом, теория институциональных ловушек занимается исследованием своего рода «черных дыр» в социально-экономических системах, чем во многом объясняется экзотический характер ее терминологии и аппарата по сравнению с традиционными разделами экономической теории. Тем не менее, нельзя не видеть и разницы между указанными научными направлениями. Так, если физика черных дыр имеет дело с чрезвычайно удаленными от нас объектами, которые не имеют к нашей жизни непосредственного отношения, то с институциональными ловушками многие из нас сталкиваются чуть ли не каждый день.

Главным же своеобразием теории институциональных ловушек, на наш взгляд, является ее синтетический, общенаучный характер. Данное свойство можно рассматривать в двух ипостасях: с точки зрения собственно экономической науки и с точки зрения социальных наук вообще. Поясним сказанное.

Для традиционной экономической теории характерно установление зависимостей между различными экономическими переменными в рамках заданной институциональной среды. Теория же институциональных ловушек нацелена на изучение в явном виде двустороннего взаимодействия между макроэкономическими параметрами и институциональной средой. Например, теорема о чистых стратегиях вскрывает одну из закономерностей влияния макроэкономических условий на формирование институциональной среды общества: темпы экономического роста предопределяют «выбор» того или иного типа хозяйственных отношений. Теорема о смешанных стратегиях конкретизирует характер влияния институциональных условий на макроэкономический климат: пропорции в распределении производимого продукта в рамках разных хозяйственных норм предопределяют возможность (или невозможность) экономического роста. Таким образом, исследования в области теории институциональных ловушек позволяют построить более мощную и, можно сказать, всеобъемлющую экономическую теорию.

В общенаучном плане ситуация оказывается еще более любопытной. Дело в том, что сейчас уже совершенно ясно, что социальные науки едины – они все очень тесно переплетены между собой за счет единого предмета исследования, постоянно происходит их взаимопроникновение друг в друга и образование «пограничных территорий». Вместе с тем долгожданный синтез социальных наук все же не просматривается. Не ясно даже в каком направлении должно идти построение синтетического знания. Например, довольно сложно представить себе формы взаимосвязи экономики и истории, права и социологии, психологии и политологии. И именно в этом плане теория институциональных ловушек представляет особую ценность, ибо дает ключ к пониманию принципов и способов гармоничного объединения социальных наук в один научный «сгусток».

В чем же проявляется синтетический характер теории институциональных ловушек? Прежде всего, в используемых ею понятиях. Основой теории являются такие сугубо экономические категории, как трансакционные и трансформационные издержки. Понятие экономических интересов лежит в основе всех рассматриваемых ею эффектов и позволяет многие их них формализовать. Одновременно с этим в данной теории используются такая переменная как горизонт планирования, непосредственно зависящий от политической стабильности и кредита доверия правительству; используются также понятия репутации фирмы и переходной ренты. Посредством данных дефиниций в рассмотрение включается политический фактор и, следовательно, перекидывается мостик от экономики к политологии. Понятия начальных условий, культурной инерции и эффекта гистерезиса обеспечивают связь теории институциональных ловушек с историей. За счет использования понятий института (нормы), переходного института, институционального конфликта и структур-мутантов осуществляется привязка теории к праву. Апеллирование к стратегии имитации поведения и эффекту лоббирования позволяет состыковать экономику с социологией, а учет индивидуальных предпочтений и стремление к минимизации издержек – с психологией. Образно говоря, теория институциональных ловушек строится по следующему принципу: на экономический «скелет» наращивается правовое, психологическое, политологическое, социологическое и историческое «мясо», за счет чего и обеспечивается комплексность рассмотрения социальных явлений.

Конечно, можно возразить, что известны и другие попытки построения глобальной социальной науки. По этому пути шла евразийская школа и, в частности, Л.Н.Гумилев со своей теорией пассионарности, основанной на синтезе истории, этнографии, географии, психологии и социологии³. Этим же путем шел Дж.Сорос со своей рефлексивной концепцией истории, в которой сливаются философия, экономика, история и психология⁴. Однако теория институциональных ловушек осуществляет подобный синтез, пожалуй, все же более удачно. Почему?

На наш взгляд, по трем причинам. Во-первых, она более полно и подробно вскрывает и «прорабатывает» все социальные механизмы и их движущие силы. Во-вторых, она легче и лучше проверяется на многочисленных конкретных примерах. В-третьих, она поднимается на более высокий уровень научной точности, описывая некоторые явления математическим языком. Безусловно, на современном этапе теория институциональных ловушек является все-таки качественной теорией, но само присутствие в ней формальных схем анализа позволяет установить такие нюансы в протекании социальных процессов, которые другим теориям не подвластны.

Тем не менее, из сказанного не следует, что теория институциональных ловушек должна противопоставляться другим синтетическим направлениям в социальных науках. Наоборот, ее следует воспринимать в качестве дополнения к ним. Дело в том, что рефлексивная концепция истории Дж.Сороса хорошо работает на достаточно длительных интервалах времени, когда наблюдается смена идеологий, глобальных экономических парадигм. Теория пассионарности Л.Н.Гумилева оправдывает себя при рассмотрении жизненного цикла этноса, который охватывает огромный временной отрезок. В отличие от них теория институциональных ловушек нацелена на описание краткосрочных и среднесрочных по меркам истории событий (3-50 лет). Таким образом, теория институциональных ловушек как бы уточняет различные социальные движения внутри больших исторических циклов Дж.Сороса и Л.Н.Гумилева.

Стоит особо остановиться еще на одном аспекте теории институциональных ловушек – она буквально «вгрызается» в психологию, переворачивая многие из привычных представлений. Так, например, традиционно считается, что психология индивидуума лежит в основе экономической логики и, следовательно, экономического поведения. Однако теоремы о чистых и смешанных стратегиях доказывают нам обратное – простейшая экономическая логика, накладываясь на конкретные экономические условия, оказывает решающее значение на формирование довольно интересных и, порой, даже весьма странных стратегий поведения индивида. Со стороны может показаться, что такие причудливые поведенческие стратегии человека являются всего лишь следствием его не менее причудливой психики. Однако, как оказывается, зигзаги в поведении людей оказываются простым отражением экономической логики, которая в данном случае имманентна самой психологии индивидуума.

Сказанное свидетельствует о том, что теория институциональных ловушек может быть чрезвычайно полезна и при рассмотрении различных бытовых ситуаций. Например, можно привести простую, хотя и немного грубоватую, аналогию действия теоремы о чистых стратегиях применительно к кризисным, депрессивным периодам жизни человека. Пусть субъект привык придерживаться некоего образа жизни, который далек от оптимального. Хотя человек прекрасно осознает, что сложившийся распорядок дня и его действий совершенно неэффективны и лишь способствуют деградации его личности, он все же в силу многолетней привычки не может резко начать культивировать другой, более правильный образ жизни. Что же нужно, чтобы человек все-таки ликвидировал устоявшийся «кризис жанра»?

Теорема о чистых стратегиях дает примерно следующий ответ: человек должен начать «нагружать» себя различными делами, причем число его обязательств со временем должно стремительно нарастать. Если темпы роста нагрузки будут достаточно высоки, то человек обязательно «перешагнет» к новому, более эффективному образу жизни. Подобная рекомендация может использоваться людьми в качестве своеобразного антидепрессионного рецепта. При этом заметим, что «выздоровление» начинается не обязательно в процессе «разгребания» дел, а зачастую в начале намечаемой деловой программы. Таким образом, чтобы устранить неэффективную «зацикленность», возникшую в жизни, человек должен максимально взвинтить темпы самой жизни. Любопытно, что данное положение противоречит многим медицинским рекомендациям, которые для снятия депрессии рекомендуют отдых и покой.

Данным примером мы хотели еще раз подчеркнуть универсальность теории институциональных ловушек, ее «сквозной» характер относительно макроэкономических и бытовых ситуаций. Здесь уместно вспомнить мнение профессора Г.Б.Клейнера, в соответствии с которым любой по-настоящему сильный научный результат имеет всеохватывающее значение. Иными словами, даже самая абстрактная математическая теорема, если она действительно значительна, может быть так или иначе применена в любой практической сфере жизни, вплоть до искусства. С этой точки зрения теория институциональных ловушек, похоже, является весьма плодотворным научным направлением и следует искать новые приложения ее результатов.

2. МОДЕЛИ КАПИТАЛИЗМА В СВЕТЕ ТРАНСАКЦИОННЫХ ИЗДЕРЖЕК

Базовым понятием теории институциональных ловушек, также как и всего институционализма, являются трансакционные издержки (издержки на сделках). При рассмотрении проблемы правового плюрализма данное понятие имеет первостепенное значение. Однако прежде, чем перейти к такой специальной проблеме, рассмотрим более общие моменты в развитии социально-экономических систем сквозь призму трансакционных издержек.

Рассматривая двустороннюю связь на рис.1, выясним, как влияет институциональная среда на развитие национальной экономики. Наиболее яркий пример такой связи дает факт несопоставимости темпов развития различных регионов мира. Поясним сказанное.

В настоящее время можно выделить три большие группы стран мирового сообщества. Первая группа – это так называемые развитые западные экономики, в основе функционирования которых лежит западная модель конкурентного капитализма, опирающаяся на хорошо отлаженные правовые механизмы защиты прав собственности и эффективную контрактную систему. Вторая группа – азиатские страны, построившие так называемый капитализм личных связей, основанный на сращивании бизнеса и государства в рамках мощных финансово-промышленных групп. Такая система ориентирована на замещение отсутствующих правовых процедур обеспечения исполнения контрактов и защиты прав собственности. Третья группа – латиноамериканские и африканские страны, действующие в рамках так называемого коррупционного капитализма. Эта система основана на тотальном подкупе должностных лиц в целях нейтрализации и компенсации недостатков действующего частного права⁵. Таким образом, две последние модели являются по сути дела искаженными формами первой.

Характерно, что наиболее динамичными являются страны первой группы; долгое время государства второй группы также демонстрировали довольно высокий динамизм; страны третьей группы развивались сравнительно медленно и чрезвычайно неравномерно. В настоящее время указанные различия в характере экономического развития трех групп стран объясняются, прежде всего, их принадлежностью к различным экономическим моделям капитализма, которые формируют различия в трансакционных издержках и тем самым предопределяют темпы экономического развития.

Так, например, при сопоставлении второй и третьей групп стран можно отметить следующее. Сращивание политики и бизнеса в азиатских экономиках не сопровождалось лавинообразным увеличением трансакционных издержек экономических субъектов, ориентированных на изыскание политической ренты. Это было связано с низким уровнем конкуренции между потенциальными претендентами на ее получение, поскольку число финансово-промышленных объединений, взаимодействующих с государством, было весьма ограничено. Кроме того, структура хозяйственной деятельности этих групп была достаточно сильно диверсифицирована, что облегчало выработку компромиссных решений во взаимоотношениях с правительством, и позволяло избежать значительных расходов на конкурентную борьбу. Таким образом, объем политической ренты, выражающийся в масштабах перераспределения экономических ресурсов, в странах капитализма личных связей был примерно такой же, как и в странах коррупционного капитализма; однако трансакционные издержки общества, связанные с непроизводительным использованием ресурсов на лоббирование и подкуп чиновников, в первом случае были существенно ниже, чем во втором. Таким образом, капитализм личных связей в азиатских странах не только нейтрализовывал изъяны правовой системы, но позволял проводить активную промышленную политику, не сопряженную со значительными потерями и затратами на изыскание политической ренты, а следовательно, и потерями на трансакционных издержках. Это обстоятельство является одним из ключевых факторов, способствовавших значительно более интенсивному экономическому развитию стран Юго-Восточной Азии по сравнению с латиноамериканскими и африканскими странами в послевоенный период.

Разумеется, обе модели искаженного капитализма существенно проигрывают в сравнении с западной моделью в смысле величины трансакционных издержек, чем и определяется экономическое лидерство западного мира. Классическим примером системы с непомерно высокими трансакционными издержками может служить экономико-правовая среда Саудовской Аравии. Там, в частности, имеются серьезные ограничения прав женщин, выражающиеся в запрете заниматься многими видами бизнеса и водить машину⁶. Несмотря на такие ограничения, многие саудовские женщины успешно занимаются бизнесом. Однако для этого им приходится идти на различные ухищрения: они управляют своими конторами, общаясь с клиентами и персоналом в основном посредством телефона, факса и средств электронной связи; подписание контрактов приходиться передоверять мужчинам-заместителям. Все это в совокупности с запретом водить машину сильно осложняет ведение дел и, в конечном счете, приводит к росту трансакционных издержек и нерациональной растрате национальных ресурсов, тормозя экономическое развитие страны.

Надо сказать, что все три модели капитализма постоянно эволюционируют, ибо современные тенденции ставят перед странами новые проблемы. Так, например, отказ Великобритании присоединиться к евро – новой валюте объединенной Европы – уже сейчас привел страну к серьезным экономическим проблемам. Приверженность англичан родному фунту стерлингов ведет к необходимости его конвертации при совершении всевозможных сделок, тем самым увеличивая трансакционные издержки экономических агентов и урезая доходы банкиров⁷. В результате этого конкурентоспособность английской экономики понижается со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Для ликвидации проигрыша на трансакционных издержках Англия в перспективе все равно будет вынуждена присоединиться к евро; в противном случае она рискует серьезно отстать от остальных стран Европейского союза.

Приведенный пример лишний раз доказывает то, насколько велико значение трансакционных издержек для современного мира. Не случайно Р.Коузу в 1991 г. была присуждена нобелевская премия по экономике «за открытие им и прояснение значения трансакционных издержек и права собственности для институциональной структуры и функционирования экономики»⁸.

3. ПРАВОВОЙ ПОЛИМОРФИЗМ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ

В настоящее время для многих стран в той или иной степени характерно явление правового плюрализма или, как его еще называют, полиюридизма⁹. В соответствии с общепринятым определением С.Е.Мерри под правовым плюрализмом понимается «ситуация, когда две или более юридические системы сосуществуют в одном социальном поле»¹⁰. Типичным примером действия правового плюрализма на территории России может служить Северный Кавказ, где во многих районах сосуществуют, по крайней мере, три правовые системы: адаты (юридические обычаи коренных народов), шариат (юридический кодекс ислама) и российское право (официальная правовая система страны). В ряде случаев данные правовые системы могут вступать в противоречие друг с другом, тем самым чрезвычайно осложняя нормальное социально-экономическое развитие региона.

Хотя само явление правового плюрализма большинством исследователей по умолчанию воспринимается в качестве «неприятной» ситуации, должной экономической оценки ему все же не дается. Постараемся восполнить этот пробел.

Дело в том, что каждая правовая система порождает свою собственную институциональную среду. Соответственно правовой плюрализм приводит к возникновению своего рода «институционального коктейля». В чем же опасность такого образования?

В соответствии с современным институционализмом каждому институту (правовой норме) соответствует определенный уровень трансакционных издержек. Чем совершеннее сформировавшаяся институциональная среда, тем ниже трансакционные издержки. Наличие нескольких институтов означает, что среди них есть наиболее прогрессивный с более низкими трансакционными издержками, в то время как остальные институты с позиции экономической эффективности осложняют функционирование экономической системы. Таким образом, возникший «институциональный коктейль» следует признать неэффективным состоянием системы. Вместе с тем и ликвидировать его, как правило, не удается, так как каждый институт имеет своих сторонников, активно отстаивающих свои убеждения и позиции. Но тогда «институциональный коктейль», одновременно характеризующийся неэффективностью и устойчивостью, полностью подпадает под определение институциональной ловушки. Следовательно, и сам правовой плюрализм можно трактовать как специфическую разновидность институциональной ловушки.

К сказанному добавим, что и по природе своего происхождения правовой полиморфизм имеет все характеристики генезиса институциональной ловушки. Так, последние очень часто сопутствуют различным масштабным реформам (институциональным, экономическим или политическим) и поддерживаются культурной инерцией населения (т.е. нежеланием агентов менять стереотипы поведения, доказавшие свою жизнеспособность в прошлом).

Один из основных экономических минусов правового плюрализма заключается в том, что хозяйственные участники вынуждены строить всю свою деятельность в условиях размытых юридических норм, каждая из которых подвергается сомнению, но и не отвергается. Между тем, по мнению Д.Норта, подобная «институциональная неопределенность», ограничивающая возможности субъектов экономической деятельности вступать в контакты и заключать сделки, является причиной экономической отсталости развивающихся и бывших социалистических стран¹¹. Таким образом, государства, имеющие в своем составе территориальные образования, функционирующие в среде правового плюрализма, автоматически начинают испытывать проблемы из-за высокой неравномерности экономического развития регионов. Так было в бывшем СССР, когда развитие экономики всей страны тормозилось отсталыми республиками Средней Азии, приверженными старым правовым нормам (адатам). Так происходит и в России, которая уже долгое время вынуждена «отрывать» от себя финансы для упорядочения хозяйственной жизни в регионах Северного Кавказа.

В контексте сказанного определенного переосмысления требуют правовые системы некоторых развитых стран. В частности, США, где имеются определенные различия в законодательстве отдельных штатов, по-видимому, никак не могут служить образцом совершенной правовой системы. Аналогичное мнение можно высказать и в адрес Германии, базирующейся на различных правовых системах федеральных земель. При этом степень неэффективности правовых систем прямо пропорциональна уровню различий юридических систем регионов.

Таким образом, полиюридизм из-за своей экономической неэффективности должен быть признан как весьма негативный социально-политический феномен. Социумы, строящие свою деятельность по принципу правового плюрализма, развиваются, как правило, менее динамично и постоянно теряют конкурентные преимущества. Однако, только ли этим плох правовой плюрализм? Может быть, в нем есть еще какие-то подводные камни?

4. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПРАВОВОГО ПЛЮРАЛИЗМА И СМЕШАННЫЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ СТРАТЕГИИ

Помимо достаточно очевидных недостатков правовой плюрализм чреват вхождением экономики в режим экономической рецессии. Данный вывод непосредственно вытекает из обсуждавшейся выше теоремы о смешанных стратегиях. В соответствии с этой теоремой расширение деятельности фирмы, работающей одновременно в рамках двух институтов (хозяйственно-правовых норм), и, следовательно, экономический рост, возможны только в том случае если доля менее эффективного института либо очень мала, либо очень велика. Во всех остальных случаях хозяйственные участники не заинтересованы в расширении объема своих операций и, следовательно, экономическая система тяготеет к производственному коллапсу. Такой экономический закон представляет собой очевидную опасность для экономического сообщества, попавшего в состояние неоптимального сочетания двух типов хозяйствования. Массовое «выскальзывание» экономических агентов из квазиоптимальной полосы долевого распределения хозяйственных операций между эффективным и неэффективным институтами, как оказывается, может сопровождаться не просто менее динамичным развитием социума, но и полной парализацией и сворачиванием всей производственной деятельности. Совершенно очевидно, что этнические группы, локализованные в рамках достаточно автономной системы хозяйственно-правового плюрализма, практически не имеют никакого будущего.

В случае, когда в системе действует не две, а три или даже более правовых системы ситуация еще больше усложняется и еще больше возрастает вероятность того, что хозяйственные участники попадут в режим тотального сворачивания производства. Но без экономического роста невозможен никакой социально-экономический прогресс. Иными словами, хозяйственно-правовой плюрализм представляет собой питательную среду для экономического загнивания и деградации социума.

Таким образом, результаты теории институциональных ловушек позволяют нам совершенно по-новому взглянуть на такую специфическую проблему, как правовой плюрализм. При этом теория институциональных ловушек недвусмысленно подводит нас к выводу, что полиюридизм является однозначно негативным явлением, которое по мере возможности должно искореняться. В противном случае этнос-носитель правового плюрализма будет попросту отброшен на обочину мировой истории.

В данном случае мы видим, что выводы теории институциональных ловушек имеет не просто ярко выраженную практическую направленность, но и продуцируют вполне определенную и весьма жесткую политическую позицию в отношении сосуществования различных правовых систем. По сути дела в данном пункте анализа мы можем еще раз убедиться в комплексном характере теории институциональных ловушек, которая при интерпретации теоремы о смешанных стратегиях выводит на синтетическое решение, лежащее на перекрестке истории, этнографии, права, экономики и политики.

5. СПОСОБ ЛИКВИДАЦИИ ПРАВОВОГО ПЛЮРАЛИЗМА: ЭВОЛЮЦИОННЫЙ ИЛИ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ?

Выше мы выяснили, что к правовому плюрализму нельзя относиться нейтрально, с ним надо бороться. Однако следующий вполне закономерный вопрос связан с выбором самой стратегии этой борьбы. Здесь есть разные подходы и разные мнения. Рассмотрим некоторые из них.

Например, много работ посвящено государственной политике, направленной на ликвидацию правового плюрализма на Северном Кавказе. В частности, эволюционный путь внедрения общегосударственного права в регионах Северного Кавказа, взятый царским правительством во второй половине 19 века, некоторыми исследователями характеризуется как «разумный, рассчитанный на десятилетия реформистский путь преобразований»¹². И, наоборот, революционный курс советской власти на искоренение северо-кавказских правовых реликтов авторами признается как непродуманный и скороспелый. Однако, вряд ли, такой вывод можно считать в целом верным. Поясним сказанное.

Пресловутый эволюционный путь развития царской России привел, прежде всего, к тому, что страна не смогла вовремя построить цивилизованный капитализм, результатом чего и явилась социалистическая революция. Кстати говоря, в самой России (не включая ее периферийные области) в царское время фактически действовал тот же самый правовой плюрализм в модифицированной форме. Как же иначе, например, следует воспринимать ситуацию, когда при формальной отмене крепостного права оно продолжало действовать почти на всей территории страны? Между тем кавказские регионы после 1917 года оказались интегрированы в мировую экономику, прежде всего, благодаря жестким действиям советских властей. Именно в советский период кавказские республики развивались наиболее динамично и эффективно.

На наш взгляд, эволюционная политика царских властей в отношении Северного Кавказа была всего лишь частным случаем общей заторможенности всей системы управления страны. Царская Россия всегда опаздывала с прогрессивными преобразованиями. Неправомерное отставание России от остального мира в начале 20-го века привело к необходимости устранить возникшее противоречие в ее развитии, что и было осуществлено с помощью социалистической революции. Надо сказать, что после своей победы советская власть усиленно старалась «догнать» мировую экономику: массированная индустриализация, милитаризация, коллективизация и прочие явления были направлены на ликвидацию экономического отставания от Запада.

Таким образом, простейший исторический анализ подводит нас к выводу, что революционный путь искоренения правового плюрализма в чем-то даже более предпочтителен, чем путь эволюционного отмирания старых норм.

Одна из исторических особенностей возникновения правового плюрализма состоит в насильственном внедрении более прогрессивных норм малым (побежденным) народам. В этой связи не исключено, что и окончательная победа более эффективных институтов должна реализоваться в насильственной, волюнтаристской форме. Такой ход событий может стать даже совершенно необходимым, если учесть, что полиюридизм способен принять форму устойчивого равновесия двух или нескольких правовых систем. В этом случае ни один из правовых институтов не сможет стать доминирующим естественным путем, в то время как вся социально-экономическая система будет медленно, но верно «закисать». В такой обстановке волюнтарное «выдергивание» системы в более предпочтительное состояние становится просто безальтернативным.

«Осторожный» исторический подход, как правило, сводится к следующему «гуманистическому» тезису: нельзя стричь под один евроцентристский гребень народные и конфессиональные традиции¹³. Однако такая позиция упускает из виду тот простейший факт, что большинство народов сильно выигрывает, когда их «одаривают» более эффективной институциональной моделью. Так, например, в послевоенной Японии с помощью предельно жестких мер внедрялась американская модель хозяйствования. Результатом таких «антинародных» действий стала американская модель с японской окраской, которая со временем приняла форму специфической японской экономической модели, породившей так называемое японское экономическое чудо. Трудно себе представить, что представляла бы собой сегодня Япония, если бы не волюнтарные действия победивших в войне американцев.

Не менее яркий пример дает нам современная Турция, которая благодаря реформам Мустафы Кемаль Ататюрка была европеизирована. Полное отделение ислама от гражданских дел и внедрение европейских стандартов хозяйствования позволило Турции претендовать сегодня на роль европейской державы. Следует добавить, что сегодняшнее население Турции благодарно М.К.Ататюрку за совершенное «насилие» над старыми традициями и придание стране «цицивилизационных» стандартов. Таким образом, подавление культурной инерции, препятствующей региону выйти на более высокий уровень развития, может быть полностью оправданным, даже если оно проводится в самой жесткой форме.