Глобализация и политическая экономия: в поисках новой конкурентной парадигмы

1. Эквивалентный обмен. Кризис глобализации, переживаемый в настоящее время мировой экономикой, в теоретическом плане является результатом предельного развития классической парадигмы политической экономии, слегка обновленной методологией маржинализма и позитивизма на рубеже 19-20 веков. Фундаментальным основанием классической парадигмы является представление об эквивалентном рыночном обмене как универсальном предметном поле экономической науки и господствующей тенденции развития экономики и общества. Тем самым, мы предлагаем называть эту парадигму равновесной или эквивалентной, в отличие от противоположной неравновесной или конкурентной парадигмы, сложившейся в трудах меркантилистов и пытавшейся получить развитие в трудах германской исторической школы, Кейнса и некоторых ветвей кейнсианства. При этом под научной парадигмой в экономической теории мы понимаем такое сплетение представлений о предмете и методологии науки, которое, будучи основано на едином социокультурном и религиозном базисе исследователей, позволяет выработать представление о состоянии и направлениях развития научного знания. Тем самым, парадигма включает в себя мировоззренческую платформу исследователей, сформированную на базе господствующих в данном обществе социальных, философских и религиозных идей.

А.Смит заложил основы такого понимания рыночных процессов в обоих вариантах теории стоимости. В «недоделанной» трудовой теории стоимости Смит предположил, что затраты труда являются естественным мерилом обмена продуктами двух примитивных племен: знаменитое соотношение обмена – 2 оленя за 1 бобра – диктовалось исключительно усредненными затратами труда охотников. Эквивалентность обмена продуктами труда гарантировала эквивалентное возмещение потраченного времени в обмен на недостающий предмет вожделения каждому племени. В теории доходов Смит объяснял формирование стоимости товара в «цивилизованном» обществе на основе возмещения естественных норм дохода на факторы производства – труд, земля и капитал. Естественные нормы дохода факторов производства формируется в свою очередь на факторных рынках благодаря усредняющему механизму спроса и предложения, также предполагающего действие законов эквивалентного обмена.

Д.Рикардо всецело воспринял основополагающий принцип эквивалентности обмена в попытке сконструировать 100-процентную трудовую теорию стоимости, однако дотянул только до известных 93%.

Потребовался гений К.Маркса, вооруженного методами гегелевской диалектики, для того чтобы создать внешне непротиворечивую 100-процентную трудовую теорию стоимости на основе принципа обмена эквивалентов. Фундаментальная для соблюдения принципа эквивалентности обмена категория ОНЗТ становится возможной  благодаря введению постулата об абстрактном труде, который лишен качественных отличий и количественно соизмерим. Хотя сам Маркс не уставал оговариваться, что на практике обмен эквивалентными стоимостями, будь это обычные товары или товар – рабочая сила, является, скорее, некоей неосознанной всеми участниками рынка тенденцией поведения, пробивающей себе дорогу через бесчисленные осложняющие и попятные факторы. То есть принцип эквивалентности опирается на столь же мифологическое основание, как и знаменитый принцип «невидимой руки» рынка.

Пресловутая «маржиналистская революция» ни в коей мере не затронула фундаментальный принцип эквивалентности обмена, а даже наоборот, усилила его научную притягательность, переместив сферу анализа из объективно зримой среды производства в таинственную и трансцендентную сферу потребительских предпочтений полезности благ. Главное научное достижение маржинализма и неоклассики – теория общего экономического равновесия – констатирует, что в идеально организованном рыночном хозяйстве достигается выравнивание предельных выгод в расчете на предельные затраты на всех рынках. Таким образом, идея эквивалентности распространяется не только на «объективную» сферу производства и затрат, но и на субъективную сферу человеческих предпочтений.

Нельзя не отметить знаменитое противоречие между структурным и поведенческим подходом к конкуренции. Первый рассматривает конкуренцию как набор абстрактных условий, необходимых для существования режима так называемой «совершенной конкуренции», утверждение которой означает остановку развития и конкурентного процесса как такового. Однако и классики и неоклассики в рамках поведенческого представления о конкуренции отводили ей роль главного механизма, обеспечивающего либо формирование ОНЗТ и цены производства у Маркса, либо уравнивание предельных выгод и предельных затрат у маржиналистов. Конкуренция в теории неоклассиков стала рассматриваться как средство достижения идеальной аллокативной эффективности рынка (своеобразный «рыночный коммунизм»), в то время как на практике, т.е в рамках поведенческого подхода, развиваемого в маркетинге и стратегическом менеджменте, конкуренция служит средством закрепления  монопольных преимуществ отдельных фирм и способом реализации неэквивалентного обмена. Поэтому неоклассика так старательно вытеснила поведенческое направление в исследовании конкуренции за границы своей научной парадигмы, оставшись в рамках структурного подхода [1].

Применительно к сфере международных экономических отношений парадигма эквивалентного обмена предлагала доктрину свободной торговли, основанную на теориях абсолютного и сравнительного преимущества и обещавшую безудержное процветание всем странам, вставшим на этот путь. За прошедшее время бесчисленное количество исследований показало, что разрыв в уровне жизни развитых и развивающихся стран неуклонно растет, несмотря на либеральные методы внешней торговли и движения капитала. В западной социально-экономической науке существует целое междисциплинарное направление исследований причин хронической отсталости развивающихся стран и причин их бедности. Экономический срез этих исследований отражен в курсах «Сравнительной экономики», где для объяснения причин отсталости используются понятийный аппарат, далеко отстоящий от содержания курсов микроэкономики.

2. Моральная альтернатива. Нельзя не учитывать социально-философское основание парадигмы эквивалентного обмена, возникшее в трудах либерально ориентированных экономистов 17-18 веков. Она исходила из идей философов нового времени о естественных правах человека и изначальном равенстве всех людей. Здесь не имеет смысла излагать известные положения идей Локка и французских просветителей. Гораздо важнее напомнить, что данная «революция в умах» имела вполне конъюнктурную и прагматическую цель – обеспечить переход политической власти от старого феодально-иерархического к новому буржуазному сословию. Для этого потребовалось создать идеологический противовес прежней системе власти, где идеи неэквивалентности обмена материальными благами имели глубокое моральное оправдание в виде  религиозных догм и установлений. Поэтому экономическая теория эквивалентного рыночного обмена выступила вначале (у Смита) прежде всего в качестве полноценной моральной альтернативы старой иерархической системы неэквивалентного обмена материальных благ на духовные.

Ключевая онтологическая идея «невидимой руки» рынка была разработана классиком не в «Богатстве народов», а в «Теории моральных чувств», т.е. никак не связана с разработкой какой-либо «экономической теории», а всецело принадлежит к области нравственной философии. Институт Церкви и освященного ею Государства традиционно рассматривался как некий посредник в обмене низших материальных благ, вырабатываемых крестьянством и ремесленниками, на высшие духовные (смысловые) блага, существующие в недостижимом трансцендентном пространстве и транслируемые указанными институтами вниз. В рамках такой традиционной (домодерновой) системы ценностей экономика рассматривалась как вспомогательная отрасль деятельности, олицетворяющая в себе как последствия наказания за первородный грех человечества, так и способ искупления грехов для приобщения к высшим духовным благам. Поэтому сама идея эквивалентности не имела никакого смысла в плане направляющей и координирующей цели экономической деятельности. Сама постановка вопроса о соизмеримости материальных и духовных благ представлялась глубоко оскорбительной для традиционной системы ценностей. А «институт» покупки прощения грехов в виде продажи индульгенций справедливо рассматривался в качестве грехопадения самой Римско-католической церкви.

Новые «хозяева жизни», взгляды которых олицетворял А.Смит, были заинтересованы в десакрализации традиционной власти и её институтов и в объяснении механизмов собственного социального выдвижения некими «естественными» законами человеческого общества, которые сродни природным законам.

Огромное количество исследований в областях социальной антропологии, экономической истории и пр. не подтверждают предпосылок А.Смита, и тем более  вульгарной интерпретации его идей неоклассиками. Например, как показывает недавнее историко-экономическое исследование В.Н.Краснова, в России даже самые явные последователи идей свободного конкурентного рынка А. Смита вносили существенные смысловые поправки в эту концепцию именно в плане неосуществимости эквивалентного обмена. А.К.Шторх, называемый в учебниках «первым российским политэкономом европейского уровня» и «смитианцем фритредерского толка» отрицает смитовскую предпосылку равенства между людьми как залог специализации производства и добровольности обмена. «А.Шторх кладет в основу рынка другое отношение, а именно неравенство между людьми. И это неравенство устойчиво... в отличие от А.Смита неравенство в производстве какого-либо товара не компенсируется встречным преимуществом другого агента над первым» [2,  с.112-113].

Совершенно выходит за рамки «эквивалентной парадигмы» учение Шторха о «внутренних благах», которое автор относил к элементам теории цивилизации. «Под названием внутренние блага мы понимаем все нематериальные продукты природы и человеческого труда, в которых, по общему мнению, распознается их полезность для людей и которые могут составлять морально признаваемую собственность человека... здоровье, умение, просвещение, вкус, нравы и обычаи, культ, безопасность, досуг – вот что мы называем внутренними благами или элементами цивилизации». [3, с.608-609].

  В отличие от «богатств», т.е. материальных благ, имеющих «меновую стоимость и цену» (добавим, подпадающих под область действия законов эквивалентного обмена), внутренние блага «не подлежат отчуждению... они имеют лишь непосредственную стоимость» [3, с.610]. Последним термином Шторх подчеркивает, что духовные блага выходят за рамки предметного поля экономики эквивалентного обмена, ибо не обладают меновой стоимостью.

Еще один российский «либерал-рыночник» 19 века Н.С.Мордвинов отрицал возможность свободного рынка восстанавливать нарушенное равновесие и считал, что для этого необходима внешняя сила государства. Кроме того, свободный рынок у Мордвинова сам не устраняет препятствия на пути перехода капиталов из одной отрасли в другую. Рынок существует на базе неравенства производителей и неизбежного установления между ними отношений зависимости. Для устранения убытков, которые несут одни производители вследствие неравенства их с другими, государство и должно, по мнению Мордвинова, вмешиваться в дела рынка  [2, с.113].

Таким образом, экономическая почва России настолько не соответствовала идеализированной во имя политической необходимости легитимации власти буржуазии предпосылке о всеобщем равенстве людей и горизонтальных связей между ними на основе эквивалентного обмена, что даже самые ярые поклонники идей А.Смита вносили в его теорию существенные поправки, изменяющие исходные социокультурные условия политико-экономического анализа.

Итак, идеи эквивалентного обмена появились ввиду необходимости заменить традиционный социокультурный базис, в котором власть, принуждение, неэквивалентный обмен материальными ценностями компенсировались морально-этическими нормами, обеспечивавшими устойчивость общества, на новые лицемерные либертарианские идеи свободы, равенства и братства. Эквивалентность обмена и вся последующая система экономических отношений с вершиной в лице теории общего экономического равновесия Вальраса-Парето зиждется на ложном социокультурном базисе.

3. Социокультурный базис. В настоящее время является уже общепризнанным всеми экономическим школами положение об определяющей зависимости экономического развития не от экономических механизмов и институтов, а от социально-культурных ценностей, неотделимых от интересов национальных или социально-групповых институтов. Капитализм – это не бездуховный вненациональный и внеконфессиональный механизм по всемерному удовлетворению материальных потребностей на основе рыночных свобод. Наоборот, социо-культурный базис общества определяет специфику рыночных институтов и типов капитализма (протестантский, католический, православный, мусульманский и пр.). В рамках социокультурного базиса морально-этические нормы стоят неизмеримо выше, чем многократно производные от них институты обмена. Поэтому, религиозно-этические нормы  многих народов не разрешают  обманывать на рынке соотечественников, но вполне допускают в целях обеспечения конкурентного выживания своей этнической группы за счет неэквивалентного перераспределения богатства обманывать чужаков.

Кризис глобализации предъявляет серьезные претензии к содержанию базовой теоретической парадигмы экономической науки и заставляет заново оценить ценности политико-экономического подхода. Например, ведущий отечественный специалист по методологии экономической теории О.И.Ананьин констатирует: «...в последние годы происходит новое переосмысление старой темы: анализ экономико-политических решений как ценностно-нагруженный выбор по вопросам экономического роста и распределения общественного продукта» [4]. В то же время заявленная сотрудниками центра политической экономии ИЭ РАН (А.И.Колганов, М.И.Воейков) претензия на особое предметное поле постклассической политэкономии в современных условиях, связанное с исследованием экономических отношений на стыке рынка и нерыночных экономических связей [5], отличается чрезмерной абстракцией от реальных интересов настоящих субъектов мировой конкурентной борьбы. Тем не менее, данный подход отражает проблему научного осмысления растущего количества связей и явлений, противоречащих парадигме эквивалентного обмена. Ведущий отечественный политэконом, заведующий кафедрой политической экономии экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова А.А.Пороховский отмечает: «...в современную информационную эпоху все большее распространение и все большую роль играет интеллектуальная собственность, которая чаще всего выступает как индивидуальная частная собственность. Уникальность интеллектуальной собственности с экономической точки зрения состоит в монополизации какого-либо элемента прогресса – открытия, нововведения, технологии, метода управления или организации и т.д. Тем самым из процесса реализации интеллектуальной собственности исключается конкуренция, что неизбежно повышает для общества цену прогресса, цену движения вперед» [6]. Следовательно, все основные атрибуты воспеваемой многими авторами постиндустриальной экономики, «экономики знаний» и информационной экономики, лишенные выравнивающего и усредняющего воздействия конкуренции равноправных субъектов, построены на несоблюдении принципа эквивалентного обмена, доступного для материальных свободно воспроизводимых объектов. Как-то затруднительно непротиворечиво объяснить научную «оправданность» доходов современных биржевых спекулянтов на рынках финансовых деривативов в рамках представлений об эквивалентности обмена. Развиваемая новыми кейнсианцами идея информационной асимметрии непосредственно констатирует типичность неэквивалентного обмена даже на рынках материальных благ (пресловутый рынок «лимонов» Дж.Акерлофа), не говоря уже о заоблачных   материях рынка деривативов.

4. Неэквивалентный обмен в современной России. Еще более проблематично объяснить формирование так называемой «российской рыночной модели» в рамках парадигмы эквивалентного обмена, причем как в отношении внутренних экономических отношений, так и применительно к сложившемуся механизму взаимодействия российской экономики с мировым рынком. Внутри страны мы наблюдаем полнейшее торжество экономики рентных отношений. Сплетение административной власти с обменными отношениями, начавшееся, как показывают документальные источники, уже через пару недель после победы «свободы и демократии» в августе 1991 года, достигло своего апогея. Тотальная коррупция и административно-криминальный произвол обеспечивают мощный перераспределительный поток ресурсов от незащищенных секторов (образование, наука, прочая «социалка», природа (летние пожары 2010 г.), почти всё машиностроение и оборонка и др.) в пользу иррациональных полюсов накопления капитала. Иррациональными мы называем эти известные любому читателю структуры потому, что их деятельность противоречит существующим закономерностям прогресса, обеспечивающим саму материальную основу накопления капитала.

Весьма проблематично охарактеризовать в русле отношений эквивалентного обмена основное содержание внешнеэкономических связей России – экспорт энергоресурсов, т.к. накопление нефтедолларов в качестве финансовых активов представляет не только серьезный риск, но и не является  инструментом геополитического давления на мировой арене, т.е. не выступает способом конвертирования «низших» материальных благ в «высшие» духовные блага (национальный престиж, чувство исторического оптимизма и динамизма и пр.).  Китай, в отличие от России, использует свой огромный внешнеторговый профицит в качестве средства геополитического проникновения и шантажа своего основного глобального противника.

Сегодня мы являемся свидетелями того, как глобализация, используемая как средство активизации экономического роста в условиях замедления инновационного процесса в понижательной фазе пятого технологического уклада, натолкнулась на естественные пределы роста и столкнулась с основным противоречием своей реализации. Противоречие между все более производительными технологиями с одной стороны, и стремлением корпораций к сокращению расходов за счет использования дешевой рабочей силы из третьего мира дошло до закономерного итога: на производимые товары не находится покупателей. Глобальный спрос на товары и услуги обречен на сокращение и стагнацию.

Разрешение указанного противоречия представляется мировой элите либо в усилении наднациональных межгосударственных институтов регулирования, либо в возврате к фрагментированной структуре мирового хозяйства. Для обоих вариантов в настоящее время еще не вызрели необходимые политико-экономические предпосылки, поэтому мы не наблюдаем целенаправленного движения к переформатированию мировой экономики.

Логично предположить, что радикальная трансформация мироустройства с переходом к фрагментарной картине мировой экономики вызовет к жизни старинную (первоначальную) меркантилистскую парадигму политической экономии, основанную на конкурентном понимании взаимодействия наций. Протекционистская доктрина, являющаяся практическим выводом конкурентной парадигмы,  возрожденная в середине 19 века усилиями германской исторической школы Рошером и Шмоллером и поддержанная англичанами Каннингеном и Эшли, дотянулась до Кейнса и была тщательно замарана неокейнсианцами, встроившими кейнсианские идеи в парадигмы общего экономического равновесия.

В онтологическом плане конкурентная политико-экономическая парадигма развития мирового хозяйства исходит из принципиальной неравновесности протекания экономических процессов и в этом смысле близка к идеям аутентичного Дж.М.Кейнса и посткейнсианской школы. В ценностном плане конкурентная парадигма преодолевает лицемерие классической и неоклассической парадигмы, прямо заявляя о приоритете национальных интересов над «общечеловеческими».

5. Резюме. Базисные основы предлагаемой  «старой новой» конкурентной парадигмы политической экономии:

Последовательный отказ от позитивизма как главного познавательного метода экономической теории и возврат к нормативизму. Политическая экономия, как отмечал Кейнс, «скорее этическая» наука, чем точное знание.  Позитивный подход к экономике предполагает исследование устойчивых эквивалентных обменных соотношений (теория стоимости товара и рынка в классике, теория цен в неоклассике) на основе недопустимо упрощенного социокультурного базиса.

Конкурентная парадигма в политической экономии должна основываться на идее неэквивалентного обмена материальными ценностями, который компенсируется «невидимым» потоком социокультурных ценностей. Для этого в предмет политической экономии необходимо внедрить принцип первичности социокультурных ценностей, прежде всего, морально-этических норм над собственно материальными ценностями, обеспечивающими элементарное животное выживание.

Вертикальные отношения государственной власти и принуждения в новой парадигме должны оцениваться не как неизбежное зло на пути горизонтальных эквивалентных рыночных отношений, а как часть социокультурного базиса, первичного по отношению к экономической обменной сфере.

Литература

1. С.А.Толкачев. «Методологические подходы к исследованию конкуренции в политической экономии». Глава в учебном пособии  «Политическая экономия как экономическая философия». Рук-ль  авт. колл. Б.А.Денисов. М.: ГУУ, 2009

2.  В.Н.Краснов. Характер влияния идейно-теоретической среды на возникновение и содержание концепции свободного рынка. Вестник университета (Государственный университет управления). 2009, № 31.

3. А.К.Шторх. Курс политической экономии... М.: ИД «Экономическая газета, 2008,

4. О.И.Ананьин. «Эволюция исследовательского поля политической экономии». Доклад на конференции «Есть ли место политической экономии в современной экономической науке», Москва, ИЭ РАН, 10-11 ноября 2010 г. http://www.econorus.org/sub.phtml?id=156

5. А.И.Колганов, М.И.Воейков. Программа исследований Института экономики РАН. Доклад на конференции «Есть ли место политической экономии в современной экономической науке», Москва, ИЭ РАН, 10-11 ноября 2010 г. http://www.econorus.org/sub.phtml?id=156.

6. А.А.Пороховский. Доклад «Влияние современного развития на политическую экономию» на семинаре ИЭ РАН «Марксизм и современная политическая экономия», Москва, 13 апреля 2010 г., http://www.inecon.ru/ru/index.php.